Татьяна Полякова - Сестрички не промах
— Хорошо, — ответила Мышильда. — А сейчас пойдем отсюда. Надоел мне этот склеп до смерти.
Мы вышли и тщательно заперли за собой дверь, оставив рюкзак в подземелье — надобности сейчас в нем не было.
Только-только мы вылезли из подвала, как увидели Евгения. Он сидел возле шалаша и пытался придать туловищу Михаила Степановича сидячее положение. Туловище сидеть не желало и попеременно заваливалось то вправо, то влево. Поначалу я решила, что объясняется это обильным возлиянием, но, приглядевшись, поняла, что все не так просто. На лбу предпоследнего наметилась выдающихся размеров шишка, глаза были сведены к переносице, а всю картину завершала блаженная улыбка, точно приклеенная к физиономии.
— Что это? — удивилась Мышильда.
Увидев нас, Евгений вздрогнул и выронил Михаила Степановича. Тот упал головой на телогрейку и отчетливо сказал:
— Ой, — а мы вздохнули с заметным облегчением.
— Вы где были? — удивился Евгений. Из этого вопроса я заключила, что подпол он обследовал, оттого соврала, слегка стыдясь:
— Купаться ходили. Жарко.
— А-а-а, — протянул он, в изумлении глядя на наши запачканные спортивные костюмы.
— Что с Михаилом? — поинтересовалась я, чтобы немного отвлечь его.
— Сторожил, а этот вредитель, жилец соседский то исть, опять шастал. Михаил стал его гнать, а он в него палкой швырнул и угодил прямо в лоб, а сам в дыру утек. Я-то как раз шел, чтобы вас к столу позвать, а тут такая незадача.
Михаил к этому моменту раскрыл глаза и даже смог приподнять голову. Мышильда, с любопытством заглянув в его лицо, сказала без видимой радости:
— Жить будет, — и, переведя взгляд на дыру, прошипела:
— Убить его, что ли?
— Нельзя, — вздохнула я в отчаянии, потому что руки у меня прямотаки чесались. — Он троюродный.
Я решительно зашагала к соседской дыре. В ней как раз появилась физиономия Эдуарда, и я быстро схватила его за уши:
— Ах ты, гад…
Мышильда мигом подскочила сзади и отвесила ему два пинка, с левой ноги и с правой. Он попытался лягнуть мучительницу в ответ, но я, отпустив его уши, схватила за нос. Он взвыл и стал оседать на землю, чему я воспрепятствовала, предложив ему «показать Москву». Он взвыл еще больше и с французским прононсом, невесть откуда взявшимся, прокричал:
— Отпусти, дура!
За «дуру» тут же схлопотал затрещину и затих, продолжая дико вращать глазами. Я пристроила его возле забора и укоризненно сказала:
— Ты изувечил Михаила.
— Ты, гад, зачем палкой швыряешься? — налетела на него Мышильда. — Ишь, умник какой, палкой… Я тебе покажу, как с холодным оружием на человека…
В этот момент на крыльце дома, где временно проживал наш троюродный братец, показалась хозяйка и заголосила.
— Вы что орете, гражданочка? — с любопытством спросила Мышильда, подходя к ней ближе. Бабка схватилась за сердце и заорала еще громче. Потом собралась с силами и отчетливо прокричала:
— Убивают…
— Кого? — не поняла сестрица. Тетка ткнула пальцем в забор, рядом с которым отдыхал троюродный и стояла я. — Они их не убивают, — покачала головой Мышильда, — и даже совсем наоборот. Ваш жилец ихнему мужу нанес повреждение, бросил палку и угодил в лоб. Сами подумайте, ежели каждый начнет палками швыряться, так это что же будет? Пожалуй, на улицу не выйдешь. Как считаете?
— Считаю, — пролепетала бабка.
— Вот, — обрадовалась Мышь. — А как ихний муж пострадавший, они, стало быть, и гневаются. А вам совершенно незачем кричать.
Ухватив Эдуарда за шиворот, я подтащила его к крыльцу, чтобы дать бабке возможность убедиться в том, что он целехонек, но она, завидев меня в опасной близости, пролепетала «святые угодники» и, на ходу крестясь, исчезла в доме. Лишившись последней защиты, Эдуард обмяк и вел себя совершенно спокойно, хотя хмурился и торопливо отводил взгляд. Ввиду такого смирения я потеряла к нему всякий интерес, встряхнула пару раз и ласково осведомилась:
— Тебя, вражина, предупреждали, чтоб ты по нашу сторону тропы не шастал? — Он ничего не ответил, но заметно опечалился. — Еще раз на пустыре возникнешь, я тебе ноги выдерну.
Вспомнив о бедственном положении Михаила Степановича, я влепила троюродному братцу затрещину и зашагала к дыре. Мышильда шла рядом, то и дело злобно потрясая кулаком. Эдуард тосковал на хозяйском крыльце.
— А что, если этот гад нас выследил? — прошептала Мышильда уже на пустыре. Я притормозила и посмотрела на крышу вражьего дома.
— Да. Свистнет деньги у мумии, а мы виноваты будем.
— Нет от него никакого покоя, — всерьез растревожилась сестрица. — Прямо хоть лишай обеих ног.
— Лишу, — заверила ее я.
— Теперь уж не получится случайно, хозяйка свидетельствовать будет, что мы грозились без ног оставить: налицо явный умысел.
Горюя и сокрушаясь, мы подошли к шалашу, возле которого сидели задумчивый Евгений и пришедший в себя Михаил. Как выяснилось, задумчивость Евгения относилась к тому факту, что время ужина стремительно приближалось, а поллитровка, купленная по моей просьбе, опустела двумя часами раньше. Наш хозяин стыдился этого. Зато Михаил Степанович выглядел молодцом. Слегка пошатываясь, он выпятил грудь и выводил героическим басом:
— Каков мерзавец! Я ему указал его место, теперь подумает, прежде чем нарушать…
— Михаил, я знала, что могу на тебя рассчитывать, — заметила я. — Бдительность и еще раз бдительность. Не позволим какому-то прощелыге утянуть из-под носа семейное сокровище.
— Не позволим, — рявкнул предпоследний. Евгений вздрогнул и сказал, едва не плача:
— Елизавета Петровна, а водочка-то того…
Мышильда закатила глазки и тяжко вздохнула, а я заметила с улыбкой:
— Водочка дело наживное.
— Тошнит меня от пьянства, — жаловалась сестрица, отмывая руки. — Это ты, лошадь здоровая, хлещешь водку точно воду, а у меня с утра голова трещит.
В другое время я нашла бы что ответить и по поводу лошади, и по поводу Мышильдиной головы. Но пос
Леднее время сестрица так удивляла меня обилием положительных черт своего характера, что я миролюбиво предложила:
— А ты не пей.
— Неловко как-то перед хозяином.
— Тогда пей, но мало.
Она задумалась, потом кивнула, и мы пошли в дом.
На крыльце нас поджидал Иннокентий Павлович. Без приглашения заходить в дом он опасался и устроился в тенечке.
— Пойдем ужинать, — позвала я.
— У меня есть сведения, которые тебя заинтересуют, — сообщил Иннокентий с улыбкой фокусника, только что извлекшего из шляпы живого зайца.
— Сначала дело, — кивнула я, и мы вошли в кухню, где суетился Михаил Степанович, накрывая на стол и подогревая ужин.
Иннокентий извлек из кармана несколько листов бумаги и разложил их на свободном углу стола.
— Вот, — сказал он с гордостью. Мы заглянули в бумаги и мало что поняли, кроме одного: перед нами план какой-то части города. Так оно и оказалось.
— Объясни, — лицом и голосом демонстрируя крайнюю заинтересованность, попросила я.
— Историческая справка, — начал Иннокентий. — Собор, что высится на холме прямо над нами, выстроен в начале двенадцатого века. Тридцать лет спустя на этом самом месте, где мы сейчас стоим, были построены Рождественский и Успенский соборы, соединенные несколькими подземными ходами, один из которых вел к реке. Во время татарского нашествия Рождественский собор был разрушен, на его месте поставили деревянную церковь, она простояла сто пятьдесят лет, после чего была заменена однокупольным каменным храмом. Со временем храм ветшал. В 1837 году половодье достигло небывалого размаха, вода подступила вплотную к большому холму, все пространство здесь было залито, колокольня Рождественского храма рухнула, нанеся ущерб и самому храму. После чего он был разобран, а новый Рождественский собор построен в южной части города, где его можно увидеть и сейчас… Ввиду весеннего бедствия была возведена дамба для защиты города от стихии, а здесь началось большое строительство личных домов: место, как вы заметили, красивое, и до центра рукой подать. Кстати, белый дом на холме — бывшая резиденция губернатора. Подземные ходы во избежание несчастья по ветхости и ненадобности были засыпаны.
— Ясно, — кивнула я, со всей возможной теплотой глядя на Иннокентия. — Очень тебе признательна, Кеша. Боюсь, без твоей помощи поиски сокровищ были бы невозможны.
— Ты же знаешь, — ухмыльнулся он. — Для меня это такие пустяки.
— Отлично, тогда тебе задание повышенной сложности. Узнай все, что можно, вот об этих людях. — Я протянула ему записную книжку, где значились данные обоих паспортов мумии. — А также попытайся узнать что-либо об обладателях кличек Боцман и Мотыль. Я понимаю, это очень сложно…
— Положись на меня, — сказал Иннокентий, коснувшись моего локтя. Заприметив это, Михаил грянул «Вниз по Волге-реке», чем до смерти напугал вошедшего в кухню Евгения и разволновал нас. Впрочем, Михаил Степанович и сам разволновался: Евгений с перепугу едва не выронил поллитровку, которую с любовью нес на груди. Успокоившись, мы сели за стол. Иннокентия обуревала жажда деятельности, чувствовалось, что он сиюминутно готов броситься на поиски Мотыля и Боцмана, но из-за позднего времени вынужден отказаться от этой мысли.
