Федор Московцев - Темные изумрудные волны
Первые слова, которые он сказал, когда вышли из машины, были:
— Давай поиграем в кармашки.
И получил ответ: если сейчас же не будет дано объяснение, что происходит, куда подевались собранные с клиентов деньги, и где товар, будет другая игра — в боксёрскую грушу. Отделать рыхлую тушу — вот уж действительно весёлая игра!
Глеб вывернул свои карманы, показал пустые руки, и попросил Андрея сделать то же самое. Поинтересовавшись, не пора ли Глебу обратиться к доктору по головам, Андрей всё же подчинился.
— За мной следят, — дома, и даже в машине, установлена прослушка, — сказал Глеб.
— Послушай, бивень, если не отчитаешься по деньгам, я установлю тебе счётчик — вживлю его в твою тыкву, которую ты почему-то называешь головой!
— Клава трахается с Киселёвым.
— Да хоть с президентом, где товар?
— Меня выгнали из «Яманучи», кто-то сдал меня, что я занимаюсь бизнесом. Мне сказали, что это ты.
— Голоса тебе сказали. Ты сам растрындел на фирме, в том числе своему шефу, я слышал своими ушами.
— Мамка заболела, у дочи дерматит.
— Сейчас заплачу. А у меня профузный понос, сру дальше, чем вижу. Не прыгай так по разговору, давай дела обсудим.
Глаза Гордеева бегали, как мыши по амбару. Он монотонно затянул:
— Клава трахается, как кошка. Ни дня без ебли.
— Тоже мне, новость…
— В Астрахани икра дешёвая. Сонька, хорошая девочка. Новая жизнь, всё с чистого листа. Меня предали. Меня хотят убить. Одни предатели вокруг. Киселёв чпокнул Клаву. Я давно об этом знал. Потому что нельзя было доверять таджикам, они убежали, стащили котелок. Тушёнка, там в подвале было мамкино варенье. Мамка была председателем колхоза, батя при ней работал водителем. Однажды они поехали в соседнюю деревню, задержались в пути… Так я получился. Сеструха уехала в Москву. Ведь все трахаются. Вся страна — огромная постель. Сплетающиеся тела, миллионы вагин. А в «Яманучи» все козлы, они мне завидуют. Рыбников просил привезти «Гинодиан-депо». Это такой масляный раствор. Все мне завидуют.
Андрей взял его за ворот и легонько встряхнул, как встряхивают неисправный будильник.
— Хочешь откосить, ископаемое животное, не получится! Где товар?
— Ленка, мисс махор, меня сдала. Потому что не надо было её шпилить. Говорил ей: сбрей. Доигрался. Она мне завидует. А мандавошек я в бане подхватил. Ты тоже мне не веришь. Никто не верит. Все предатели. Вот «десятка», разве плохая машина? Я тоже так считаю: брать машину надо новую, «с нуля». А Клава говорит: у Ильдара член больше моего. Маленький член — это уродство, что, она над убогим тоже смеяться будет. Атланты делают историю. Батя, мамка, сеструха, и доча — вот моя семья.
Отойдя в сторону, Андрей сказал с угрозой в голосе:
— Даю тебе два дня… ладно, неделю. Не отчитаешься — сделаю настоящим уродом, в Кунсткамеру отправлю.
Приходилось гадать, действительно ли Глеб спятил, или просто симулировал, чтобы скрыть недостачу, об истинных масштабах которой оставалось только догадываться. Чтобы свести все взаиморасчеты, нужно было делать сверку с клиентами, выяснять, сколько было забрано у них денег, проводить ревизию. Нужно было пересчитать находившийся у Гордеева товар, провести сверку с «Фармбизнесом». Брук, в свою очередь, тоже запутался — в последнее время его затаскали в ГУВД, товар выдавал кладовщик, и оказалось, что не все его записи соответствовали действительности. Выявился интересный факт: Глеб часто получал товар не на себя, а на Андрея, и ставил его подпись. Вопросов накопилось масса.
Гордеев сделался главным городским ньюсмейкером.
Вот его описание того, как он застукал жену с Киселёвым. Глеб ехал на машине по проспекту Ленина, и вдруг увидел «девятку» Киселёва, за рулём сидел сам хозяин, рядом, на переднем сиденье — Клава Гордеева. «Не иначе, как с любовного свидания едут», — подумал Глеб, и бросился в погоню. Он посигналил, моргнул фарами. Вместо того, чтоб остановиться, Киселёв стал удирать. «Стопудово трахались», — решил Глеб. Он преследовал «девятку» несколько кварталов, наконец, догнал, и протаранил её сзади. Погоня закончилась. Изменница и соблазнитель вышли из машины, во всём признались и покаялись.
Эту историю Глеб рассказывал многочисленным знакомым и друзьям, а также малознакомым и совсем посторонним людям.
А вот что рассказал Киселёв, одноклассник Клавы. Это был спокойный, семейный, что называется, домашний парень. Заподозрить его в адюльтере — все равно, что заподозрить слепого в подглядывании.
Он ехал по проспекту Ленина и увидел Клаву на остановке, она ждала автобус. Киселев остановился и предложил подвезти. Клава села к нему в машину, они поехали. Проехав немного, она увидела мужа, помахала ему рукой, попросила Киселёва остановиться. Тот включил поворотник, стал перестраиваться в правый ряд. Гордеев обогнал его и подрезал. Не успев затормозить, Киселёв врезался в его машину, повредил ему при этом правую заднюю дверь. Выскочив, Гордеев стал кричать, устроил сцену ревности. Затем сел в машину, резко нажал на газ — так, что дым из-под колёс — и уехал, оставив всех в недоумении. Киселёв вызвал милицию, Гордеева ждут неприятности.
«Уличив» таким образом жену в измене, Глеб забрал из дома вещи, ушёл из семьи. Но уход из дома не означал отказ от сбора улик супружеской измены. Он объехал всех знакомых, и задал каждому вопрос: «А ты трахал Клаву?»
После этого всем стало окончательно ясно: Глеб тронулся умом.
Ещё один случай рассказал Лактионов, институтский товарищ Глеба. Они не виделись несколько лет, и как-то встретились на улице — это произошло за месяц до описанных событий. Разговорились, и, в конце концов, беседа пошла за женский пол. Лактионов поведал, как весной, в апреле месяце, они с приятелем подцепили на «Белом Аисте» двух девушек. Уговаривать которых даже не пришлось, они сразу согласились пойти в гости к ребятам. Про таких говорят — «жёсткая конкретика». Была необузданная свалка, их драли во все дыхательные и пихательные, менялись партнёрами. Ребята уже не знали, как отвязаться.
Гордеев хохотал над этим рассказом… пока не выяснилось, что девушки эти — его жена Клава и её подружка Вика. Он бросился с кулаками на Лактионова. Тот сказал, что, во-первых, даже не знал, что Глеб женат; во-вторых, тот должен быть благодарен, что его жену вывели на чистую воду.
Примечательно, что Глеб ушёл от жены не после этого разоблачения, а месяцем позже, после столкновения с Киселёвым.
Глеб объявился в конце отпущенной ему недели и предложил съездить с ним в Саратов. Там, мол, и разберёмся. Андрей согласился, — ему нужно было туда по работе. Они выехали на двух машинах. Глеб ехал впереди. Когда проехали Камышин, он остановился, вышел из машины, махнул рукой, мол, выходи. Готовый ко всему, Андрей подошёл к нему, и тот сказал: «Моя жена — проблядь, она спит с Киселёвым. Ещё со школы». И вернулся в машину.
Через несколько километров Глеб снова остановился. На этот раз он сказал: «Она ещё и с Второвым трахается».
Проехав какое-то время, он ещё раз остановился — чтобы спросить у Андрея, не спит ли он с его женой. Выслушав отборный мат в свой адрес, сел в машину, и поехал дальше.
Андрей ехал медленно — трасса Волгоград-Саратов всегда была плохой. Глеб же гнал по кочкам, как по автобану, и вскоре скрылся за горизонтом. Андрей не удивился, когда через некоторое время настиг Глеба. Тот стоял на обочине, махал руками.
«Что на этот раз?» — подумал Андрей, едва скрывая улыбку.
Глеб подозрительно спросил товарища, почему тот так медленно едет. Может, это ловушка. Известно ведь, что Глеба хотят убить. Послав его куда подальше, Андрей заявил, что больше останавливаться не будет, и плавно тронулся. Вдогонку Глеб сказал, что будет ждать у гостиницы «Словакия».
Его служебная «шестёрка» рванула с места, подняв облако пыли, и, подпрыгивая на ухабах, понеслась по дороге, напоминавшей стиральную доску.
Когда Андрей увидел Глеба у гостиницы «Словакия», тот, по обыкновению, хлестал коньяк прямо из горла. Он заявил, что им прямо сейчас надо куда-то поехать. Нет, селиться — потом, сейчас надо ехать в какое-то место, где всё сразу станет ясно.
Андрей хмуро сказал, что отмотал четыреста километров не для того, чтобы снова выслушивать неупорядоченный бред, напомнил про Кунсткамеру, и нехотя согласился ехать в это таинственное место.
Когда отъехали, Глеб оглядел мутным взглядом салон машины, поинтересовался, нет ли тут прослушки, и попросил листок бумаги с ручкой. Уже привыкший к этим странностям, Андрей вынул из портфеля ежедневник, ручку, и передал ему.
Тот, сделав большой глоток, что-то написал, и протянул ежедневник — на, посмотри.
Андрей прочитал: «Сукой будешь, если не позаботишься о моей дочери».
Он остановил машину. Перед глазами мелькали жуткие картины — Глеб бросается с моста в Волгу, Глеб выпрыгивает из окна гостиничной высотки…
