Юрий Комарницкий - Нина «Золотоножка»
Но, Господи, что же все-таки делает с нами жизнь!!? Проходит еще несколько месяцев моральной ломки, и бывший суворовец, адъютант житомирского генерала, становится студентом-заочником строительного института и одновременно работает простым слесарем на Жмеринском газовом хозяйстве. Вот они превратности судьбы… Бывший адъютант генерала — слесарь у директора Игоря Лошкевича. И кто его знает: смирил бы гордыню
Дима Никифоров, не будь у него опытной, теперь уже законной, жены Нины Никифоровой со странным и дразнящим прозвищем Золотоножка. Вот так поверила Нина Золотоножка бывшему офицеру, сумела его убедить и вышла за него замуж. И теперь, анализируя прожитую совместную жизнь, она находит, что претензий к пройденному ними их совместному пути у нее нет. Вышла она вторично замуж по любви, да и бывший офицер Дима Никифоров, сделавший на ее глазах и при ее помощи карьеру, ныне директор газового хозяйства, женился по любви.
СВОБОДА ГДЕ ТЫ?
План Гатчинской усадьбы они рисовали шариковой ручкой на куске простыни. Подобное занятие в тюрьмах встречается на каждом шагу и особенного внимания к себе не привлекает. На таких “полотнах” иногда возникают настоящие шедевры, которые, будь моя воля, экспонировались бы на престижных выставках, поскольку создаются они людьми, которые в момент творческого взлета определенно находятся в других, неземных мирах. Эти мученики, как никто другой, вкладывают в свое творчество душу, а в неволе она чище алмаза и звонче серебряной струны. Но, к сожалению, эти маленькие шедевры расходятся за бесценок, исчезают в сундуках людей, которые их показывают по пьянке убогому зрителю, а затем умирают невостребованными. Но сейчас рисунок больше напоминал геометрический ребус, который непросто разгадать.
— Смотри, Золотоножка, — шепчет Мери, — возле колодца огромный чан для дождевой воды. Он ржавый, старый, никому еще 100 лет не будет нужен. Если влезть в чан и поднять прохудившееся дно, откроется тайник. Картины в целлофановых мешках. Там в мешке есть кое что другое, не вздумай даже прикасаться, не то что разворачивать.
— Что именно? — спросила Золотоножка. — Говори до конца, не люблю покупать кота в мешке.
Мери заинтересованно на нее посмотрела.
— Там мужские игрушки, они тебе не понадобятся.
— Что именно? Говори, не тяни!
— Два «Калаша» и два пистолета системы “Глок”.
— Не понимаю, зачем твоему брату понадобилось оружие, — сказала Нина, — ведь, насколько я поняла, он вор, а не бандит.
Мери согласно кивнула головой…
— Оно то так, но не забывай, что мы жили в Санкт-Петербурге. Там носят оружие даже студенты торгово-экономического техникума. Оружие у нас неотъемлемая часть каждого нормального мужчины.
— А может ненормального, — пошутила Золотоножка. — Ведь это срок и немалый.
— Ты не права, Нина, — ответила Мери. — Человек должен иметь, чем защищаться. Однажды нас с братом бандиты вывезли на машине за город. С Бахи захотели получить деньги за просто так. К нашим головам приставили стволы. Я тогда карате не владела. Еще минута и нас бы пришили. Они не подозревали, что у барыги может быть ствол. Баха на резинке в рукаве приладил “тетешник”, как в одном американском фильме. Он шлепнул их почти в упор. Мы свалили да еще и унесли 10 штук зелени. А ты говоришь “ненормального”. Риск благородное дело. Недаром люди по этому поводу придумали поговорку.
— Может ты и права, — сказала Нина, — просто у нас на Украине бандитизм не на таком уровне как в России, тем более в Санкт-Петербурге. У нас мочат больше кухонными ножами и бутылками из-под водки.
Они рассмеялись. Смех женщин прервал скрип открываемой двери.
— Принимайте новеньких, девахи, — крикнул прапорщик и железная дверь закрылась.
В камере остались два типажа, определить пол которых для нормального человека было бы весьма проблематично.
Первая из двоих “женщин” напоминала злобного орангутанга, который вот-вот начнет рвать окружающих на куски. Вторая особа, плоскогрудая, мускулистая в мужской майке и ватных штанах, улыбалась гнусной улыбкой, которые бывают только у зэчек, с рождения не видевших свободы. Плоскогрудая не заставила себя долго ждать.
— Чего, хахлухи, уставилисъ… на нас картинки не висят, — процедила она. — Лучше мне и маему мужику подгоните место. Вон то, — указала на койку Золотоножки.
Подобного никто в камере не ожидал. Эти двое были из мира, который где-то существовал… вернее, существовали его отголоски, а сам он уже умер.
— Мы из Коксуна, слышали про такую зону в северном Казахстане? — продолжала плоскогрудая. — На свабоде последний раз были еще по малолетке.
Нина прикинула возраст этих человекоподобных существ и определила, что каждой приблизительно по 40 лет. События принимали неожиданный даже для этих условий оборот. Мери до боли сжала ее запястье и шепнула на ухо.
— Я слышала про эту зону. Там фактически бессрочка и полнейший беспредел. Сейчас начнется резня. У них точно есть супинаторы.
— Инга перед уходом задарила мне заточку, — наклонилась к ее уху Золотоножка. — Но я ударить ножом вряд ли смогу.
Мери заметно оживилась.
— Без этого н обойтись, подруга, они сильные. На этом пространстве их сразу не вырубить. Давай заточку мне.
Пока плоскогрудая что-то говорила про Коксун, Нина развязала свой мешок и, со словами “давай, Мери, заварим”, принялась рыться в вещах.
Плоскогрудая нагло осклабилась, показывая ряд рандолевых зубов.
— Я как посмотрю, кешер[7] у тебя полный кишками[8], они нам с Маратом подойдут. Правда, Маратик?
Женщина-орангутанг полезла куда-то под фуфайку и все в камере увидели короткий стальной клинок. Все у этих двоих было отработано до мелочей. В тот же момент плоскогрудая из ватных штанов выхватила такую же полоску отточенной стали.
— Все кешеры развязать и палажить сюда, — плоскогрудая указала на место возле умывальника. — Кишки мы будем выбирать сами.
Такой наглости никто в камере не ожидал. Но страх брал свое. Одна из женщин покорно принесла свой мешок.
— Давай, давай, хахлушки, не телитесь, — хмыкнула плоскогрудая и принялась рыться в вещах.
Заточка уже была у Мери в рукаве. Покорно склонив голову, она взяла мешок Золотоножки и подошла к насильникам. Вещи одна за одной падали в угол, а когда очередь дошла до шелковой комбинации розового цвета, зечки, словно полинезийские аборигены, не поверили своим глазам.
— Савсем х-х-хрл оборзели, — впервые прохрипела женщина-орангутанг, — как в американских фильмах ходют.
Они продолжали щупать комок эластичной материи, и это для них оказалось роковым.
Со всей силы Мери ударила плоскогрудую заточкой в кулак, где был зажат супинатор, а левой нанесла сокрушительный удар в переносицу. Но и “орангутанг” оказалась проворной. Резкий взмах супинатора — и одна из женщин упала на цемент с перерезанным горлом.
Вторая женщина, которая по старому, испытанному методу бросилась на “орангутанга” с верхнего яруса, получила удар ножом в живот.
— Режь их блядей, Марат, р-р-режь! — раздался истерический крик плоскогрудой, которая уже пришла в себя и силилась подняться.
Ситуация была критической. Эти двое любили убивать и умели это делать. Вот, несмотря на порезанную руку, плоскогрудая нанесла левой, неповрежденной, рукой удар самодельным ножом очередной жертве.
И тогда в камере раздался крик Лошадки:
— Урою, суки, у-у-у-рою!!! Вали их, Мери, я тебе помогу!!!
В руке у Лошадки сверкал длинный, отточенный штырь, которого раньше никто из женщин не видел. Она налетела на “орангутанга” и, несмотря на удар супинатором в живот, в свою очередь ударила ту штырем в горло. С одной из насильниц было покончено. Но плоскогрудая так просто не хотела сдаваться. Когда Мери обхватила рукой ее шею и стала “закрывать английский замок”, она в слепую ударила женщину ножом. Супинатор вошел в бок по самую рукоятку. Мери сделала последнее усилие, защелкнула “замок”. Раздался хруст шейных позвонков. Но и сама Мери была уже не жилец на этом свете. Из ее рта хлынула кровь, глаза потускнели.
— Прощай, Золотоножка, найди моего брата и расскажи ему…
Когда прапорщики в сопровождении солдат открыли камеру, Мери была мертва. На память от Мери у Золотоножки остался кусок простыни с планом загородной усадьбы под Гатчиной и обязательство разыскать ее брата. Но до конца ее срока еще было ой как далеко.
«ЗА НЕ ДОНЕСЕНИЕ ВЛАСТЯМ»
Следователь Илья Семерик пребывал в смятении: “Чего от него хочет заслуженный работник юстиции, бывший генеральный прокурор Грузии, а затем Санкт-Петербурга?”
Они встретились в кафе на Невском. Имена и фамилии, которые упоминал в разговоре бывший прокурор, приводили в трепет. Абсолютно все самые крупные люди из силовых структур города были друзьями этого хищного, сухопарого грузина. Конец его речи был несколько расплывчат, но сулил молодому следователю блестящую карьеру.
