Александр Войнов - Нобелевский лауреат по математике [СИ]
— Теперь тебе задание до конца лета. — усмехнулся Виктор Генералов. — Почему в четырехугольнике неправильной формы получился параллелограмм, фигура правильная.
Если упрощенно, то почему, в исключительном случае, неправильное может вместить в себя правильное? Найди объяснение. Или доказательство. Помни, ключевое слово здесь это четырехугольник. А, я ни в чем не виноват.
Последняя встреча, которая запомнилась Герману, произошла в начале следующего лета. Он защитил диплом и собирался уезжать. Генералову оставалось учиться еще один год. Виктор снял однокомнатную квартиру и Герман помог перевезти вещи.
Аккуратно расставив и разложив свои пожитки, Виктор с удовольствием потер руки.
— Наскоро приму душ и пойдем отмечать твою защиту. Я богат как Крез. Дед перевод прислал.
Генералов достал тонкую пачку новеньких, хрустящих сторублевок, внимательно пересчитал, выдвинув средний ящик бельевого комода, положил деньги сверху белья и задвинул ящик на место.
Когда гладко выбритый и пахнувший дорогим одеколоном Генералов. собираясь уходить, открыл ящик комода, денег в не оказалось. Виктор, на глазах у Германа, несколько раз пересмотрел и перетрусил полотенца, наволочки и простыни, но ничего не обнаружил. Подергал входную дверь и проверил замок. Дверь была заперта изнутри.
— Вот так задачка с многими неизвестными, — протяжно проговорил Генералов, глядя поверх головы гостя. — Фантасмагория какая-то. Мы в закрытой квартире одни и пропадают деньги. Я взять не мог, потому что был в ванной. Дальше продолжать не могу, и не хочу.
Тебя ни в не обвиняю, но с этой минуты мы незнакомы.
Виктор Генералов повернул ключ в замке и настежь распахнул входную дверь.
Все произошло так неожиданно и стремительно, что у Германа разболелась голова. Не сказав ни слова в оправдание, он вышел из квартиры.
С той поры они не встречались.
Дорога оказалась на редкость утомительной и беспокойной. Герман жалел, что ввязался в эту, вовсе и не обязательную, и ни кем неоплачиваемую, авантюру. Но, ему тоже хотелось расставить точки над i. Не смог усидеть на месте.
Последний отрезок пути, от Вийлюйска до таежного поселка Горячие Ключи, он добирался на автодрезине, курсирующей «челноком» по одноколейной тупиковой ветке. В конце многокилометровой лесопросеки, до войны, был леспромхоз. Тогда жизнь била ключом. С годами, лесохозяйство зачахло и поселок опустел. Время здесь остановилось и все поросло зеленым мхом и покрылось многовековой плесенью.
Дрезина в Горячие Ключи ходила через день, по четным и нечетным числам, в разные концы. И то только благодаря небольшой пушной ферме и горячим термоисточникам, где местное население лечилось от радикулита.
— Дернуло его законопатиться в эту тьмутаракань, — пробормотал Герман, кутаясь в брезентовый плащ с капюшоном.
На пологом подъеме дрезина заглохла и Герман решился пойти пешком.
— Сколько километров до избы путевого обходчика? — спросил, ковыряющегося в мотоотсеке, машиниста.
— Километра три, не более. Засветло доберешься. Иди прямиком по шпалам и с насыпи не сворачивай. Кругом болота. Дорога эта на деревянных сваях стоит. Тоже, на ладан дышит. Путевая сторожка первой тебе попадется на пути. По левую руку. Не проминешь. Скажи обходному, что бы прислал моториста на подмогу. Не то заночую. Мошка заест до смерти. Ты-то сам кем Виктору-путеобходчику приходишься? Сват, али брат?
— Братом ему прихожусь. Но, троюродным. — усмехнулся Герман.
— Ну, хорошо, брат, что приехал. Не протянет он долго. Чахотка у него. Да и на ноги падает. Приехал ступни подлечить на Гарячих ключах, да застрял здесь. Восьмой год в приймах у обходчицы проживает. Ее мужик бросил и ушел в тайгу к старателям, золото мыть. Так и пропал. Наверно, косолапый задрал или в болоте утонул. Дочку его жалко. Лет четырнадцать, не более. К рисованию у не дар. Ей бы в город, на учебу.
Герман расплатился с машинистом за себя и четыре свободных места, натянул рюкзак и зашагал по одноколейке.
Путевую сторожку заметил издалека. Спутать было невозможно. Выкрашенная в тусклый желтый цвет, рубленая изба стояла почти вплотную к железнодорожной ветке, в полосе отчуждения, где других построек быть не могло.
Слегка покосившись на бок, сторожка громоздилась над высоким, покрытым мхом, кирпичным фундаментом. Не мытыми окнами, облезлой желтой охрой на ставнях, почерневшим от проливных дождей кровельным тесом и покосившимся, подгнившим крыльцом, нагоняла смертную тоску.
Только начисто вымытое угловое окно радовало глаз. На сверкающем от заходящего солнца стекле форточки расположились, нарисованные витражной краской, два сытых и довольных своей беспокойной железнодорожной жизнью, кота. Оба были полосатые, пушистые. И, жизнерадостные.
Герман постучал поверх котячих голов и замер в ожидании. Вышитая гладью занавеска качнулась в сторону, форточка открылась и детская рука указала в сторону крыльца.
— Как долго мы не виделись. И, наконец-то, встретились, — откашлявшись, хриплым, простуженным голосом тихо проговорил, отворивший входную дверь, сутулый бородатый мужик, в валенках и солдатском нижнем белье. — спасибо что не забыл и, не смотря ни на что, все таки решил приехать.
Бородач, с трудом, сделал шаг назад и в сторону, пропуская гостя в избу.
Сказать, что Герман узнал его с большим трудом было бы не верно. Он не узнал Генералова вообще. От того осталось чуть больше половины. Нельзя было и предположить, что за двадцать семь лет человек может так разительно измениться. Из высокого, статного и спортивного самца, превратиться в глубокого старика.
— Да, жизнь потрепала, — произнес Бородатый, — вижу, о чем думаешь. Но, это не твоя печаль-забота. Не затем звал. Хочу перед уходом душу открыть и попросить, чтобы зла не держал. Проходи и садись в красный угол. Дороже гостя не ждал.
Герман пришел в себя от неожиданности и, по каким-то мелким чертам, неуловимым жестам и оттенкам голоса, начал узнавать своего однокурсника Виктора Генералова.
Гость прошел в просторную комнату, главным украшением которой была потрескавшаяся русская печь. Повесил на гвоздь дождевик и стал выкладывать на стол продукты.
— Извини, Виктор, что хозяйничаю без дозволения. Сейчас в гости с пустыми руками ходить не принято.
— Спасибо за внимание. Лишним не будет. — Поблагодарил Генералов. — Мы с тобой вдвоем поужинаем. Жена уехала к родне в город, дочка с чужими общаться не охоча. Так и нам свободнее поговорить будет. Тебя завтра с ними познакомлю.
Из рассказа Виктора Генералова Герман узнал, что институт он так и не закончил. Со спортом тоже не сложилось. Проиграл два турнира, бросил тренироваться и из команды отчислили.
Домой возвращаться не захотел и завербовался на Тюменские газоразработки. Сначала работал чернорабочим, потом подучился на бурильщика и дошел до бурового мастера. Выходило не плохо, но начало подводить здоровье. Ноги опухали, как колоды. Сказались долгие морозные Сургутские зимы и дождливые Памарские осени.
Переехал в Вийлюйск и работал учителем математики в средней школе. Стал ездить на лечиться в Горячие ключи. Да так и прижился приймаком в таежном поселке.
— Не сложилась почему-то у меня в жизни, — подводя итог, заключил рассказчик. — А начиналось так неплохо. Из-за нее все и пошло на перекос. Как будто кто проклял. После того случая только и делал, что кусал надкушенное, носил ношенное, а е…ал брошенное. Странная и непонятная штуковина эта наша жизнь. Как и математика. Я еще в школе не мог понять, почему в Пифагоровой теореме сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. Хотя, суммарно, катеты всегда длиннее. А, ты, к стати спросить, разгадал мою задачку по геометрии, которую я в стройотряде показывал.
— Без особого труда, — усмехнулся Герман. — В ней доказательством служит правило средней линии треугольника. Которая всегда параллельна основанию. Дальше, применяя признаки параллелограмма, все элементарно.
— Я не в математическом смысле подразумевал, а в жизненном, — произнес Генералов.
— В жизненном не пришлось, — нехотя отмахнулся Герман.
— Может так и лучше.
Генералов сходил во двор, вернулся со свертком в руках и положил на стол перед Германом.
— Компенсация за тот случай с деньгам, когда я подумал, что ты не чист на руку. Оказалось, что ты кристальный человек. Деньги я нашел через неделю.
— Где же они были? — с интересом спросил Герман.
— Я положил их в средний ящик комода, полный белья. Положил сверху. А, когда брал бритвенный прибор из верхнего ящика, то почти до конца, сначала выдвинул этот верхний ящик, а потом задвинул до упора. Он эти ничтожные сторублевки к внутренней стенке шкафа, как бульдозер ковшом, и припечатал. Когда обнаружил, тебя искал днем и ночью, но ты, скорее всего, уже уехал. Зря тогда тебя из квартиры выставил, незаслуженно.
![Вера Кауи - Такая как есть [Запах женщины]](/uploads/posts/books/6935/6935.jpg)