Дэвид Гудис - Медвежатник
Он не знал того, что его глаза потускнели и взгляд потяжелел от чувства вины. Чувство вины било молотом. Каждый сосуд в его теле стал подобен туго натянутой проволоке. Глэдден нуждалась в нем, а он оставил Глэдден. Он был здесь, он находился почти что на стороне тех, кто представлял угрозу для Глэдден. Четыре дня он провел с ними вдали от Глэдден. Глэдден нуждается в нем, и, если он не будет с нею, это может быть началом ее конца.
Женщина, которая сидит рядом с ним... От нее надо срочно избавиться.
Он посмотрел на холмы и на лес по ту сторону холмов. Эти мрачные холмы шли влево и вправо от шоссе, и он сказал:
— Давай опробуем новый сценарий.
Она посмотрела на него:
— Где?
— Сверни на какую-нибудь лесную дорогу.
Она медленно кивнула:
— Хорошо, мы найдем тихое местечко. Вокруг будет множество деревьев. Словно занавес.
Они съехали на одну из грунтовых дорог, проследовали по ней вдоль холма, поднялись наверх, объехали холм и съехали с другой его стороны, углубляясь в лес, где дорога превращалась в сеть тонких тропинок.
Харбин огляделся по сторонам и увидел густую высокую траву и немного фиолетового мерцания в ее зелени.
Он почувствовал, что машина замедлила ход, и сказал:
— Нет, продолжай ехать.
— Здесь чудесно.
— Поезжай дальше.
— Обними меня.
— Подожди, — сказал он.
— Я не могу.
— Пожалуйста, подожди.
Вокруг них стояли густые деревья, которые у своих вершин, казалось, становились еще гуще. Здесь было очень темно, потому что плотная зелень скрывала солнце.
Он знал, что теперь она не скажет ничего, пока он чего-нибудь не скажет, и сохранял молчание. А они углублялись в лес все дальше и дальше. Еще час, еще один час. Машина шла очень медленно, потому что они ехали по земле, покрытой кочками.
Он чувствовал напряженную тишину леса, и он чувствовал близость Деллы. И на мгновение, которое заставило его задохнуться, он чувствовал, что уходит от того, что он собирался исполнить в этом лесу.
Это мгновение осталось позади.
Он сказал:
— Отлично. Прямо здесь.
Она остановила машину. Выключила радио.
— Выключи фары, — сказал он.
Она погасила фары. Он открыл дверь со своей стороны и вышел из машины. Лунный свет пробивался сквозь листву деревьев.
Делла тоже вышла из машины, огибая ее, чтобы подойти к нему. Ее тело двигалось ему навстречу в лунном свете. И когда она подошла, он взял ее за руки, отвел от машины, от дорожки. Он слышал звук ее дыхания, когда вел Деллу в гущу деревьев.
Он вел Деллу на звук плещущей воды. Неожиданно они ее увидели — среди камней, которые сверкали, словно кристаллы в темноте. Он опустился на землю, ощутил гладкую поверхность речного берега, ощутил, как Делла подходит к нему. Он ощутил приближение ее губ.
И отвернул от них лицо.
— Нет, — сказал он. Он сказал это нежно, почти заботливо, и тем не менее он знал, что у произнесенного слова была сила копья, входящего в нее.
Он ждал. Ему хотелось посмотреть на нее, ему хотелось видеть произведенное впечатление. Но это было лишь началом того, что он собрался с ней сделать.
А мысленно он говорил с Глэдден. Он сказал ей, что собирается исполнить то, что должен исполнить.
Делла несколько секунд хранила молчание и ждала. Наконец она сказала:
— Что тебя беспокоит?
— Ничего.
— Не похоже, чтобы ты был со мной.
— Нет.
— Ты плывешь по течению, — сказала она. — Я вижу, как ты плывешь по течению.
Она встала, повернувшись к нему спиной, но он знал, что происходит с ее лицом. Он мог почти что видеть, что происходит у нее внутри. Видеть волнение, пронзительный шок, агонию, которую она хотела скрыть от его глаз. Она пыталась повернуться, но не могла, потому что в конце концов это бы прорвалось и вышло наружу, взрываясь и шипя. Тело не слушалось Деллы, оно не желало показать ему ее лицо, и она сказала:
— Черт бы тебя побрал, ты — грязный сукин сын.
Он взглянул на нее только на мгновение, затем перевел глаза на ручей.
— Почему? — взорвалась она. — Почему? Почему?
Он пожал плечами.
— Ты скажешь мне почему, — всхлипнула она, ее голос звучал надтреснуто. — Лучше тебе сказать мне почему.
Именно так он все и планировал, и это сработало. Есть люди, которые имеют что-то против других людей и совершают убийства. Но результат убийства, раньше или позже, всегда бывает плохим. Нет ничего более тупого и нелепого, чем убийство, и есть нечто значительно более эффективное, нежели убийство. Это — самое ужасное из всего, что он мог ей сделать. Это — самое ужасное из всего, что любой мужчина может причинить любой женщине. Он отвергал ее, не объясняя своего отказа, наблюдая за ее барахтаньем и дрожью, за кипением ее рассудка, пытающегося постигнуть причины, тогда как причины эти превосходили ее понимание.
Он встал.
— Полагаю, это все.
— Ты не можешь так поступить, — сказала она. — Как ты можешь? Как ты мог сделать это? Это не по-людски. Так поступил бы дьявол. В конце концов, объясни причину, дай мне знать почему...
— Почему? — Он сделал руками легкий жест. — Пойди и спроси у деревьев. Они знают об этом столько же, сколько и я.
— Я в это не верю.
— Сожалею.
— Ты не сожалеешь. Если бы ты сожалел, ты бы сказал мне. Ты бы объяснил, что происходит у тебя в голове. Что у тебя за мысли? Что у тебя за чувства?
— Не знаю. — Он сказал это так, словно она спрашивала у него, который час. И потом добавил, уже отворачиваясь от нее: — Я не знаю об этом ничего, кроме того, что больше не хочу быть рядом с тобой ни минуты. Я хочу уйти.
И он пошел прочь. И пока он шел, круто поднимаясь и удаляясь от ручья, углубляясь в лес, он ничего не слышал позади — ничего, кроме звука воды, струящейся по камням.
И, увидев автомобиль, он пересек залитую лунным светом тропинку перед ним и направился вверх по холму, чтобы забраться достаточно высоко, увидеть главное шоссе и двинуться по направлению к нему.
Примерно часом позже, уже на шоссе, его подобрал грузовик и доставил прямо в Ланкастер. Он влез в такси и поехал на железнодорожную станцию, где купил билет до Филадельфии.
Глава 10
Открыв дверь, Харбин увидел сплошную темноту. Он произнес имя Бэйлока, потом позвал Доомера. Слабый свет просочился сверху, и он услыхал их голоса. Он зажег лампу, вынул носовой платок и стер следы дождя с лица. Он ждал, пока они спускались по ступеням.
Они спускались довольно медленно, глядя на Харбина так, словно никогда не видели его раньше. Оба оказались одеты, но их брюки были измяты, и он понял, что они спали в одежде. Они зашли в комнату и встали рядом друг с другом, глядя на него.
Харбин открыл рот. Но вместо слов комнату наполнили молчание и тревога. Он не знал, с чего начать.
Они ждали, пока он что-нибудь скажет.
Наконец он произнес:
— Где Глэдден?
Они заставили его ждать ответа. Он спросил снова, и тогда Доомер ответил:
— В Атлантик-Сити.
Харбин сунул в рот сигарету:
— По-моему, я приказал ей вернуться сюда.
— Она вернулась, — подтвердил Доомер. — Мы рассказали ей о тебе, и она вернулась в Атлантик-Сити.
Харбин стянул свою мокрую куртку и повесил ее на стул.
— Вы говорите об этом так, словно она отправилась за товаром.
— Прямо в точку, — сказал Бэйлок.
— Не врите. — Харбин быстро повернулся к ним, но сдержался и сказал себе, что дело следует вести по-другому. Его голос теперь был спокоен. — Что случилось с Глэдден?
— Говорим тебе, она вышла из дела, — сказал Бэйлок. — Упаковала свои вещички и уехала. Хочешь убедиться? Отправляйся в Атлантик-Сити.
Бэйлок сунул руку в карман брюк, вытащил оттуда сложенный лист бумаги и вручил его Харбину.
— Вот адрес, который она нам дала. — Бэйлок глубоко вздохнул, и в этом вздохе послышался скрежет. — Что-нибудь еще?
— Я хочу, чтобы вы послушали то, что я скажу.
Он изучал их лица, чтобы уловить хотя бы признак доверия. Никаких признаков не было. Не было вообще ничего.
— Я хочу войти в дело снова, — сказал он.
— Ты не можешь, — ответил Бэйлок. — Ты вышел из доли. И теперь ничего не изменить.
— Я войду снова, — настаивал Харбин. — Я должен войти в долю, потому что, если я этого не сделаю, у вас есть хорошие шансы потерять все и попасть в руки копов. Так что либо кто-нибудь из вас проявит немного благоразумия и выслушает меня, либо вы вляпаетесь в большую лужу дерьма.
Бэйлок посмотрел на Доомера:
— Мне нравится, как он возвращается и принимается здесь распоряжаться.
— Я не распоряжаюсь, — возразил Харбин. — Все, что я могу сделать, — это рассказать вам, как складываются дела. Мы попали в беду. — Он дал им время осознать сказанное, дожидаясь, пока до них дойдет, а затем сообщил: — Нам нужно с этим разобраться.
Они принялись двигаться, не выбирая направления. Они уставились друг на друга, а потом на Харбина. Одно мгновение он был с ними и чувствовал то, что чувствуют они. Ему хотелось выложить им все, все, как оно происходило. Но он понимал, что правды они не поймут. Они не приняли ее в прошлый раз, и они не примут ее сейчас. Ему придется отбросить основную часть происшедшего, чтобы выдать им не больше того, что они смогут переварить.
