Владимир Колычев - Томится душенька на зоне
— Отстань!
Евгения перебралась на свой топчан. Но лейтенант тут же подсел к ней.
— Извини, я не хотел тебя обидеть…
И снова его рука поползла по ее спине.
— Уйди! — потребовала она.
— Может, я чем-то могу тебе помочь?..
— Чем ты можешь мне помочь?
— За что ты здесь?
— Как будто ты не знаешь…
— Ну, может, тебя оговорили… Ты не бойся меня, можешь по имени обращаться. Меня Саша зовут…
— Да, меня оговорили… Меня изнасиловали сынки богатых родителей. Но меня же и сделали крайней.
— Так бывает… Хочешь, я поговорю со следователем? Скажу, что ты ни в чем не виновата. Мы же коллеги, он мне поверит… И с этими сынками поговорю…
Евгения задумалась. А ведь если Адамом всерьез и с пристрастием займутся представители закона, возможно, он дрогнет и повернет назад. И на следователя перестанет давить. Тогда ее уголовное дело развалится само по себе… Погруженная в раздумья, она не сразу поняла, что лейтенант уже запустил руку под ее олимпийку, его пальцы забрались на самую вершину правой груди…
— Ты что вытворяешь, гад?
Она попыталась пересесть, но лейтенант схватил ее двумя руками за талию, притянул к себе, повалил на топчан.
— Ну, чем я хуже, чем этот молодой козел! — спросил он, стягивая с нее штаны.
— Пусти!
— Молчи, тварь!
Одной рукой он закрыл ей рот, другой продолжил снимать с нее одежду. Но ему не хватило сил и сноровки, чтобы справиться с Евгенией.
Никита считал, что все бабы шлюхи. Но и она теперь точно знала, что все мужики — похотливые козлы. И она больше никогда и никому не позволит втаптывать себя в грязь. Злость и отчаяние вызвали прилив сил. Извернувшись, она пальцами ткнула насильника в глаза, да с такой силой, что он взвыл от боли…
* * *Следователь Рыбин не скрывал своего торжества. Похоже, он и сам осознавал, что слишком уж слабо прижал ее к стенке статьей о развратных действиях. А у него заказ от господ Потаповых; чтобы отработать свои деньги, ему нужно было посадить ее всерьез и надолго. А тут такая удача…
— Да, крепко вы влипли, Евгения Павловна, — мысленно потирая руки, сказал он. — Статья сто восьмая, умышленное телесное повреждение, повлекшее за собой потерю зрения. Лишение свободы на срок до восьми лет. Да, в вашем случае присутствуют отягчающие обстоятельства. Вы причинили телесное повреждение лицу в связи с выполнением им служебного долга…
— Не знала я, что насилие над заключенными есть выполнение служебного долга, — презрительно усмехнулась она.
— Ну, право же, сколько можно прикидываться невинной овечкой. Все вас насилуют, ну просто спасу нет… Скажите, я вас домогаюсь?
— Вы — нет.
— И другие — тоже нет. Вы сами источник непотребства. А лейтенант Середа исполнял свои служебные обязанности. Находясь на дежурстве, осматривал камеры. Зашел к вам, вы на него набросились…
— Я написала жалобу, я требую приложить ее к делу!
Она могла бы написать и заявление с требованием привлечь насильника к ответственности. Но тогда бы ей снова пришлось подвергнуться унизительной процедуре в лаборатории судебной экспертизы. К тому же после сравнительного анализа Середа выпал бы из списка подозреваемых в изнасиловании. Он бы сам и показал на Никиту. Повинился бы в том, что подпустил его к заключенной, но сам бы и обвинил его в половом контакте с ней… Никиту не жаль, но Евгения не хотела в очередной раз попасть впросак. Поэтому всего лишь написала жалобу на имя милицейского начальника.
— Обязательно приложим. К новому уголовному делу по факту причинения тяжких телесных повреждений, которым будет заниматься ваш покорный слуга…
— Вы слуга дьявола. Сколько заплатили вам Потаповы?
— Завтра вам будет предъявлено новое обвинение, и завтра же вы отправитесь в следственный изолятор, — злорадствуя, сказал Рыбин. — Засиделись вы здесь, Евгения Павловна. Пора проветрить вам мозги, а то какая-то чертовщина у вас в голове… Не смею вас задерживать!
Ее сопроводили в камеру, но недолго она пребывала в одиночестве. Бодро щелкнул замок, но дверь открывалась медленно, как будто неуверенно. В камеру с повинной головой зашел лейтенант Середа. Он был в штатском и в солнцезащитных очках, чтобы скрыть марлевую накладку на левом глазу.
Евгения разволновалась, но вовсе не от страха. Она не боялась этого человека, но, как ни крути, от него зависела ее дальнейшая судьба.
— Мне с тобой поговорить надо, — усмиренно сказал он.
— Говори… Что с глазом?
— Да ничего, ушиб, но видеть буду.
— Сам во всем виноват.
— Ну, если по совести, то да.
— А если без совести?
— Ты это, извини меня, был не прав, все такое…
— Тебе от этого станет легче?
— Да, я же знаю, что сам виноват… Я уже объяснительную написал, что ты во сне на меня набросилась. Кошмар тебе какой-то приснился, вот ты и сорвалась…
— Кошмар… Кошмар в том, что на меня новое дело завели…
— Забудь: не будет ничего.
— Ты это серьезно?
— А ты думала, у меня совести нет?.. Есть у меня совесть… В общем, считай, что ничего не было…
— Спасибо тебе… Спасибо вам, — из благодарности к нему поправилась она.
— Ну, пойду я, — смущенно улыбнулся лейтенант и повернулся к двери.
— Да… Постойте!
Если он раскаивался в своем поведении, значит, он должен был признаться в том, что оговорил Никиту.
Евгения уже пыталась получить у Никиты объяснения, но на следующий день после ночного инцидента его перевели в следственный изолятор. И ее должны были этапировать в тюрьму вместе с ним, но на время предварительного расследования она была оставлена здесь.
— А это правда, что Никита спорил на меня?
— Никита? Спорил? — как будто удивился Середа.
Евгения уже было решила, что сейчас он покаянно улыбнется и скажет, что все это вранье.
— Да, спорил… Сказал, что в два счета с тобой… А чтобы отблагодарить, разрешил подсматривать… Не веришь? Не надо. Что было, то и сказал…
Лейтенант ушел, а Евгения обессиленно опустилась на топчан. Последние сомнения отпали — Никита действительно сволочь…
Глава 7
«Именем Российской Федерации… Районный суд… Приговорил: Володарцеву Евгению Павловну признать виновной в совершении преступления, предусмотренного статьей 120 УК РФ…»
Судья зачитывал текст приговора сухим, казенно-беспристрастным голосом. Казалось, он и сам не верил в то, что ему приходилось сейчас озвучивать. Да и как можно было поверить в то, что скромная девушка в длинном платье до пят и с платком на голове способна была совратить трех здоровенных лбов, нагло ухмыляющихся и бесцеремонно жующих жвачку в зале суда. И вообще, было удивительно, как это шитое белыми нитками дело не развалилось на стадии расследования, как могли начать судебный процесс…
Но дело дошло до суда. И судья уже принял решение. Евгения слушала его, но смотрела на своего заклятого врага, который, казалось, ничуть не сомневался в том, что ей светит зона. Адам стремился к тому, чтобы уничтожить ее, похоронить за колючей проволокой, но его усилия окажутся напрасными.
Евгения ничуть не удивилась, когда судья определил меру наказания.
«…и назначить ей наказание в виде лишения свободы сроком на три года…»
Даже сам Рыбин соглашался с тем, что наказание будет условным. И адвокат был на все сто процентов уверен в том, что судья постановит считать наказание условным с испытательным сроком. Два месяца держали ее в женском блоке Бутырской тюрьмы. Судья должен понимать, что это и без того чрезмерное наказание за то, чего она не совершала. Он прекрасно понимает, что Евгения стала жертвой обстоятельств… Все знают, что приговор будет условным…
«…сроком на три года с отбыванием наказания в колонии общего режима…»
Евгения почувствовала, как тряхнуло ее изнутри. Перед глазами все поплыло, тело вдруг онемело. При вынесении условного наказания не указывается, в какой колонии придется отбывать срок… Но, может, это какая-то ошибка. Судья обязательно добавит, что приговор считать условным…
«…Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в срок…»
У Евгении закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Но все же она успела увидеть злорадную ухмылку на лице Адама. Он точно знал, что пощады не будет… Три года… Три года в колонии общего режима… За преступление, которого она не совершала…
В себя она пришла, когда судья закончил зачитывать приговор. Рыбин ликовал, адвокат, пряча глаза, торопливо смахивал в портфель бумаги со стола.
— Я ни в чем не виновата! — в отчаянии взревела Евгения.
Но только родители смотрели на нее в паническом непонимании. И еще Катя схватилась за голову, сокрушаясь вместе с ними. А ее подружки по училищу отводили глаза в сторону. Если раньше они сомневались в том, что Евгения виновна в совращении несовершеннолетнего ублюдка, то сейчас, похоже, они были убеждены в ее порочности… Какой ужас!..
