Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
— Да, Славка сказал, что дядя всё устроит. У него связи широкие, в том числе и за рубежом. Славка ведь понимал, что здесь у нас могут и продинамить всё, положить под сукно. И вот, только прибыв в Москву, набираю номер этого человека…
— Лично? — встревожился Тураев.
— Нет, Стефана попросил, с чужой «трубы». Оказалось, что профессор скоропостижно скончался — оторвался тромб и закупорил мозговую артерию. У меня прямо в голове побелело — надо же! Одна из студенток написала заявление в милицию — якобы профессор принудил её к сожительству, угрожая не допустить до экзаменов. Я этого господина не знал, поэтому не могу судить, возможно такое или нет. Но факт налицо — дискета осталась у меня. Могу сказать только, что ему было под семьдесят. Его здорово пропесочили — то ли ректор, то ли декан. Приехал домой, решил принять ванну с хвойным экстрактом, и оттуда уже не вылез. Нашла его супруга через сутки, голенького. Плавал вниз лицом, кверху задницей. Что делать, я не знал совершенно! Меньше всего хочется подставлять под удар детей. Ведь им на всю жизнь травма будет…
— Это уж точно!
Артур, несмотря на запрет, прикурил от зажигалки, пряча огонёк сигареты в ладонях. Он уже не мог дальше терпеть, но терять драгоценное время, идти в курилку на другой конец АЗС, не хотел тоже.
— Легче всего было бы вышвырнуть это досье в ближайшую речку и забыть о нём. Но, как я понял, под этим делом уже струится кровь. Доказательств никаких нет, но когда юная невеста умирает во время свадебного пира — уже подозрительно. Воронович очень долго не выходит на связь, в то время как первый был заинтересован в продвижении дела. Не удивлюсь, если его случайно собьёт автомобиль или он утонет во время купания. И этот профессор… Конечно, такие случаи бывают в ВУЗах сплошь и рядом, — Артур мимолётно улыбнулся, — но здесь возможны и другие причины. Наверняка, конечно, никто не мог знать, что оторвётся тромб, но запачкать его нужно было обязательно. Тогда любое слово профессора воспринималось бы с недоверием. Пустить запашок никогда не помешает, если требуется дискредитировать человека. Лёвка, я не хочу, чтобы четвёртым в этом списке оказался ты. — Артур потушил сигарету и взглянул на часы. — Тебе уже надо ехать, чтобы побыстрее вернуться в Москву. И хозяйка вот-вот заявится, мы с ней должны про отгулы поговорить. Тебя она здесь не должна видеть. Бабёшка скользкая, особенно если пахнет «баблом» или неприятностями для бизнеса. У тебя как, висят образа в джипе?
— Образа? — удивился Райников. — Ах, да, сейчас модно! Николая Угодника мне посоветовали примагнитить в салон. Он ведь приходит на помощь не только христианам. Ну, и, само собой, Спаситель с Богоматерью…
— Так ты же окрестился ещё перед свадьбой с Сибиллой! Должны тебя хранить святые, как родного.
— Да. Только мама очень ругалась, грозила всякими бедами. Но пока, тьфу-тьфу, проносило. Кстати, мама очень просит тебя пожаловать к нам в гости, когда будет удобно. Она о возможной слежке ничего пока не знает. Говорит, твою любимую долму сделает и цыплёнка-чили. Это уже от Сибиллы привет — родственники по матери научили.
— Там видно будет, — рассеянно отозвался Тураев. — Но за приглашение спасибо в любом случае. Привет ей от меня передай обязательно. Чёрт, у всех Новый год, а мы тут трясёмся сидим… Да! — Артур схватил Лёву за рукав пальто. — Ещё об одном предупредить тебя хочу. Не принимай вообще никаких подарков, которые так естественны после Нового года. Никаких, слышишь? Не говоря уже об электронных новинках, авторучках, драгоценностях, мягких игрушках для детей. И чтобы у вас в доме никаких посторонних личностей не было. А если никак не обойтись без них, нужно ходить по пятам. Ни на секунду не оставлять одних, ясно?! И на эти вот темы дома ни с кем не говорить.
— Это я понимаю, — покорно кивнул Лёвка. — Что ещё?
— Ни под каким предлогом не останавливайся на шоссе, особенно сегодня, когда уже темнеет. Старайся не нарушать правила, а если такое случится, из джипа не выходи. Если заметишь нечто подозрительное, сразу бей по газам. Оставляй всегда свободу манёвра для себя. С гаишниками не пререкайся, лучше дай на лапу, лишь бы отпустили поскорее. Дискеты-то при тебе всё равно уже не будет, значит, никого не подведёшь. А у меня в Дорохово взломостойкий сейф, и у матери — встраиваемый, за картиной. Так что не бойся пока за свои сокровища. Только обещай не выдавать меня, иначе мне — крышка. С бывшими коллегами счёты имею. И если ты сможешь выскочить, то я — нет.
— Конечно, Артур, конечно. Я всё понимаю. — Райников застегнул посеребрённые пуговицы пальто, поправил кашне перед небольшим зеркалом, закреплённым на обшитой вагонкой стене магазинчика. — Что мне сейчас-то делать, посоветуй. Туда нельзя, сюда — рискованно…
— Садись на свой сверкающий джип и езжай, куда надо. Альгиса я проинструктирую. Мол, была очень серьёзная поломка, пришлось дотемна возиться. Какая именно, Виталий придумает. Сегодня ты вернёшься в Москву, а завтра продолжишь наносить визиты вежливости. После Рождества я позвоню, и мы в «Берёзке» всё спокойно обсудим. Если надо, наметим план дальнейших действий. Тебе, Лёвка, следует держаться людных мест, не попадаться на разные дорожные провокации. Подрежут, средний палец покажут — не реагируй! Они могут даже специально аварию спровоцировать. Особое внимание — Т-образным перекрёсткам, светофорам и бросающимся по колёса детишкам. Ну, бывай!
И Тураев, неожиданно для самого себя, сильно хлопнул Райникова по плечу. Тот даже пошатнулся и охнул.
— Ничего, царь зверей, выше хвост! Понадеемся на лучшее. — И Тураев показал американский жест «о'кей», сведя большой и указательный палец в кольцо.
— Понадеемся, король Артур, — тихо, обречённо ответил Райников. — Кстати, я один раз в Тунисе так чуть жизни не лишился. Там жесты похожи — «о'кей» и «я тебя убью». Только остальные пальцы надо прямо держать. А я тогда не знал, как это важно. Запомни на всякий случай — может, пригодится. Во Франции это — ноль, ничто. В Японии — деньги.
Лёва на мгновение замешкался, пожал другу руку и шагнул за порог. Тураеву показалось, что Райников что-то хотел ещё сказать ему на прощание, но почему-то передумал…
Глава 2
Лев отпил немного минеральной воды «Лужанская» прямо из бутылки, плотно завинтил пробку. И, перегнувшись через спинку сидения, запихал бутылку в кармашек. От волнения его опять прихватил застарелый гастрит. Пока ещё не сильная, но противная боль отбивала всякую охоту ехать в Рублёвку. Он и так пропал надолго, и нечего играть у матери на нервах — надо возвращаться в город.
Райников всегда брал в дорогу печенье, яблоки, мандарины, чтобы улучшить настроение и прогнать сонливость. Надо было что-то делать, не ослабляя внимания. Но сегодня вся провизия осталась нетронутой. Даже мысль об ужине вызывала тошноту, и Райников начал готовиться к нелёгкому разговору с матерью. Она, конечно, приготовила любимому и единственному сыну царский ужин, а, значит, хочет услышать от него похвалы её кулинарному искусству и слова благодарности. Но сегодня, как назло, он совсем не хотел есть.
Курил Лёва мало, чаще жевал никотиновую резинку; вот и сейчас сунул её в рот. Это действительно помогало избавиться от тяги к пачке «Филипп Моррис» или «Мальборо». Случались такие дни, когда он не выкуривал вообще ни одной сигареты. Вероятно, потому Лёва начал полнеть, зато улучшился цвет лица, заблестели глаза, а улыбка стала и впрямь ослепительной.
Райников проверил пропущенные звонки — так и есть, мама набирала несколько раз. Обе дочери вспомнили об отце, и даже Стефан отметился — это уж вообще сюрприз! Только вот Сибилла давно уже не давала о себе знать, и Воронович не объявлялся. Скорее всего, Артур прав, и Славки уже нет в живых. Вот когда рад бы ошибиться, так ведь, похоже, не получится!
Здорово, что дискеты нет в машине. Все эти дни она нервировала Райникова, как тикающая бомба. Кроме матери и детей, со Львом желали пообщаться однокашники из МГИМО, ставшие крупными чиновниками и бизнесменами.
«Приятно, когда о тебе помнят, — подумал он. — Жаль, что обратиться к ним можно лишь в радости, когда надо просто расслабиться в хорошей компании. А в горе можно поехать только к Артуру Тураеву, который может грубить, острить, издеваться, но никогда не предаст, не бросит и не обманет…»
А он, Лёва Райников, лучшего друга оставил в страшный час. И долгие годы не находил времени, а, главное, сил и желания встретиться с ним, хоть и понимал, что виноват сам. Встретиться следовало хотя бы для того, чтобы попросить прощения…
Он уже проехал Кубинку, направлялся к Голицыно. В последний раз подумал, не свернуть ли налево, к однокашнику, и всё-таки перенёс визит на завтра. Ничего удивительного в том, что давно отсутствовавший в Москве дипломат объезжает знакомых, не было. Первые десять дней года словно созданы были для таких вот коротких, лёгких, ни к чему не обязывающих встреч. Но любая из них могла заинтересовать тех, кто следил за Лёвой — если слежка действительно была.
