Сергей Высоцкий - Среда обитания (cборник)
— Надо ведь сообщить жене? — нерешительно произнес Сазонкин.
— Надо, — вздохнув, ответил Корнилов. — Возьмите это на себя. Узнайте, где она работает, переговорите с руководством. Вы с товарищем Сазонкиным продолжайте осмотр, — обратился он к Бугаеву. — Оформите протокол, а я поехал. Узнаю, как дела у Белозерова. — Он попрощался с понятыми, тихо сидевшими на диване, и пошёл было уже к дверям, но вернулся: — Семён, если найдёшь письма или документы какие, сразу звони.
10Когда Корнилов вернулся в управление, секретарша, перечислив всех, кто звонил или заходил во время его отсутствия, добавила:
— Лужский начальник розыска раза четыре уже трезвонил. Просил, как вы вернётесь, чтобы я сразу его вызвала.
— Белозеров?
Варвара кивнула.
— Так вызвать? Или обойдётся на сегодня?
— Срочно, Варя!
Корнилов едва успел снять пальто, как секретарша, приоткрыв дверь, доложила:
— Белозеров!
— Товарищ подполковник, капитан Белозеров докладывает. — Слышно было прекрасно, будто звонили с соседней улицы. — Операция, можно сказать, закончена!
— Так закончилась всё-таки или нет?
— Полная ясность, товарищ подполковник.
— Подождите, — перебил его Игорь Васильевич, — я включу магнитофон. Докладывайте всё по порядку.
Белозеров недовольно крякнул. Не так давно в управлении завели порядок: наиболее важные телефонные разговоры записывать на магнитофонную ленту, чтобы потом можно было проанализировать, детально обсудить сообщение.
— Давай, капитан, рассказывай, — сказал Корнилов и с интересом подумал: «Подтвердилась моя догадка или нет?»
— Ваше предположение по поводу лесника Зотова оказалось верным. Сейчас у следствия есть все доказательства. — Он чуть-чуть помедлил. — Начну по порядку. Мы со следователем Каликовым восстановили позу убитого на тропинке…
— Я тебя перебью, Александр Григорьевич, лесник признался?
— Это как посмотреть, — сказал Белозеров. — Порешил он себя, Игорь Васильевич. Мы его из петли холодного вынули.
— Ещё того не легче, — пробормотал Корнилов, а сам подумал: «Зачем же ему художника убивать-то понадобилось, если сам в петлю полез? А может быть, его как свидетеля устранили?»
— Чудно получается… Нелогично. Оружие-то у него нашли?
— Нашли, товарищ подполковник. Миноискатель помог. В бревне прятал. Трофейный карабин. Экспертиза подтверждает — из него лыжника убили.
— Но откуда такая уверенность, что именно лесник стрелял? Может быть, карабин подбросили? А с ними с обоими расправились?
— Товарищ подполковник, — с обидой сказал Белозеров. — Да ведь всё сходится. По следу мы прошли, как вы и советовали. След хоть и петляет по лесу, но ведёт на кордон. А в лесу участки незаметённые есть. Следок как новый. От лесниковых лыж. Егерь ещё раз подтвердил, что у старика была винтовка. Да и самоубийство само за себя говорит — никаких признаков борьбы. И на карабине отпечатки только лесниковых пальцев. Вы меня слышите, товарищ подполковник? — спросил Белозеров, видимо обеспокоенный долгим молчанием Корнилова.
— Слышу! Но с выводами я бы не торопился. Докладывайте теперь по порядку.
— По ране эксперт определил направление полёта пули. Даже угол наклона определил. Рана у него справа, как раз с той стороны, где мы с вами с самолёта лыжню видели. Мы знаете что использовали? Теодолит! Точность исключительная! Метеорологи подтвердили: в тот день в шестнадцать часов видимость позволяла разглядеть человека на расстоянии более четырёхсот метров. Ну уж тогда мы весь снег вокруг горстями перелопатили. Разыскали гильзу! — с подъёмом произнёс Белозеров. — Потом я с группой сотрудников отправился к леснику. Да поздно…
— Записки никакой не нашли? — спросил Корнилов.
— Нет, ничего не оставил. Действительно, непонятная история. И чего он этого парня застрелил? Не узнали, кто он?
— Художник Тельман Алексеев, — сказал Корнилов.
— Художник всё-таки, — огорчился капитан. — Вот те на!
— Судмедэксперт исследовал труп Зотова? Нет подозрения на убийство? На отравление, например?
— Это исключено, Игорь Васильевич. Всё досконально исследовали.
Переговорив с Белозеровым, Корнилов долго сидел в раздумье. Он прослушал ещё раз запись разговора, стараясь оценить сообщенные капитаном факты, прикидывая, не упустили ли чего там, на месте. Нет, пожалуй, и он действовал бы так.
«Ну что ж, можно считать дело законченным!.. Но достаточно ли улик против мёртвого лесника?.. В конце концов, пусть прокуратура решает — закрывать дело или нет, — думал он. — Да закроют. Что им остаётся? Попробуй теперь узнать, что и почему. Мёртвые молчат!» Но дело всё же очень тревожило его.
«Ладно, — наконец решил он, — утро вечера мудренее. Надо будет на свежую голову пройтись по всему делу. От начала до конца. А конец-то! Ну и конец!»
Но и дома мысли о драме в Орельей Гриве не выходили из головы, беспокоили, словно лёгкая, только-только проклёвывающаяся зубная боль. Поздно вечером, уже собираясь ложиться спать, Корнилов взял из шкафа словарь. Поискать, что же такое Орелья Грива. «Орелка, рель, гривка — сухая полоса холмов или гребней среди болот», — было написано там. «И всего-то? — подумал Корнилов. — А я-то думал, что-нибудь красивое, возвышенное». Но тем не менее он стал думать об этой Гриве, о вековых елях и снежных полянах вокруг. Ему вдруг очень захотелось туда, в лес. В трудные минуты жизни, в пору душевного смятения, острой неудовлетворённости собой, своими поступками Корнилову всегда хотелось быть в лесу. Идти легко, без устали, глухими, позабытыми тропинками, смотреть с крутого берега, как тёмный поток лесной реки несёт и крутит первые тронутые багрецом листья; слушать далёкую перекличку тянущихся к югу ястребов; вдыхать терпкий аромат заросшей вереском и клюквой мшары.
Тогда уходят, отодвигаются куда-то на второй план мелкие житейские невзгоды и заботы. Ясность и стройность приобретают мысли. То, что ещё недавно видел словно в тумане, становится четким, выпуклым…
Телефонный звонок вывел Корнилова из задумчивости. Он вздохнул и с неохотой взялся за трубку. Звонил Бугаев. Голос у него был взволнованный:
— Товарищ подполковник, разыскал я документы Алексеева. Ну, знаете, всего ожидал…
Волнение Бугаева передалось Корнилову.
— Да говори, что стряслось? — нетерпеливо сказал он.
— Документик один зачитаю. Слушайте: «Дубликат свидетельства о рождении. Выдан Орлинским сельским Советом. Зотов Тельман Николаевич. Родился шестого мая 1926 года в деревне Зайцово». — Бугаев передохнул: — Ну это мы ещё в домоуправлении выяснили. А вот главное: — «Родители: Зотов Николай Ильич и Алексеева Василиса Леонтьевна».
Корнилов молчал, потрясённый.
— Судя по вашему молчанию, товарищ подполковник, вам всё понятно, — сказал Бугаев. — Мы тут с Сазонкиным обалдели. Вот какие делишки. — Он вздохнул и добавил: — Ну и ещё тут разные бумаги. Ничего особо интересного. Он их в кухонном буфете держал. Мы потому и провозились долго. На кухню пришли в последнюю очередь.
— А в письмах не нашли приглашения от отца приехать? Или телеграммы? — приходя в себя, спросил Корнилов.
— Нет, Игорь Васильевич… Все письма старые. От женщины. От жены, видать. От отца нету.
«Многовато событий для одного дня, — подумал Корнилов. — Отец — сына?»
Он повесил трубку и в замешательстве прошёлся по комнате. Корнилов всего ожидал. Но чтобы связь этих людей оказалась такой близкой, такой трагической… Отец — сына? В это не хотелось верить.
«Чтобы на убийство решиться, ох какое зло на сердце надо держать! — думал он. — Да и человечье обличье потерять… Ну, предположим, дикая ссора между ними вспыхнула. По причине, нам неизвестной. Но для этого им надо было встретиться!»-
А всё известное Игорю Васильевичу о преступлении в Орельей Гриве свидетельствовало: лесник и художник в тот день не могли, не имели возможности сказать друг другу даже двух слов. А уж какая-то ссора между ними, вспышка в часы, предшествовавшие убийству, напрочь исключалась.
А раз не было ссоры в тот день, значит, отец заранее готовил убийство? Нет, тут что-то не так… Сто раз бы одумался! Остыл! Слишком жестокое это преступление, чтобы поверить в него. Даже если выводы экспертов и все известные факты свидетельствуют об этом.
Все известные факты… Все известные… А все ли факты известны?
Корнилов ходил по комнате, стоял у окна, глядя на белую Неву, слегка освещённую пригашенными фонарями, прислушивался к шуму редких машин. Он пришёл к твёрдому убеждению — преступлением в Орельей Гриве следует заняться снова. Не мог он поверить в это убийство.
11Николай Ильич проснулся оттого, что рядом с домом призывно пропел пионерский горн. Зотов открыл глаза и лежал, прислушиваясь: не протрубит ли снова? Но за окнами стояла глухая тишина. «Приснилось, что ли?» — подумал он и нащупал на полу коробок спичек. Чиркнул. Поднёс спичку к часам. Было уже шесть. Зимой Николай Ильич вставал в семь. Спичка погасла, догорев почти до конца. Зотов даже не почувствовал огня, — кожа на пальцах так загрубела, что он, когда надо было, спокойно брал раскалённый уголек и прикуривал от него.
