Леонид Влодавец - Приговоренный
— Знаю, Виктор Семенович, — вздохнул Клык, — и ужас как боюсь. Потому что мальчики у вас очень уж большие и могут меня случайно до смерти поломать. Опять же если я еще сам головой об стену стукнусь, то при таком раскладе про нычку вы ни хрена не узнаете. А кроме того, не очень хорошо у вас перед Черным получится. Вдруг ему кто-то расскажет, как и что было? Или у вас на все страховка есть?
Иванцов хохотнул и сказал:
— Значит, тебе хочется, чтоб я с тобой поторговался? А что, может, мне и впрямь продать тебя Черному? Он за тебя, пожалуй, лимонов тридцать выложит. Деревянных, конечно, больше ты не стоишь. Он ведь не за тебя будет платить, а за удовольствие. Мне говорили, что за тот «дипломат» из поезда он своего собственного курьера выпотрошил как судака и в речку пустил без глаз и без ушей.
— Вы мне даже фотку показывали, — кивнул Клык. — Но только я, конечно, извиняюсь, гражданин начальник: это называется на понт брать. Как со мной товарищ Черный поступит — его дело. А вдруг, извините, он добротой переполнится? Возьмет да и оставит жить. Ведь я ж несуществующий человек! Уникальный случай в медицинской практике. Юридический труп, & в случае чего может показания дать…
Прокурор улыбнулся широко и безмятежно.
— Ей-Богу, Петр Петрович, порадовал ты меня! Жалко, что придется тебя, возможно, все-таки ликвидировать. Голова-то толковая. Учился бы вовремя, так небось сидел бы у меня в конторе старшим следователем.
— А что, Виктор Семенович, — воскликнул Клык, — клевая мысль, ей-Богу! Мне ж еще тридцать четыре, аттестат о среднем образовании купить не проблема. Напишете направление в юридический. Приеду — всех воров пересажаю. Идет такое предложение? Сразу отдаю нычку!
— Хорошо, — уже без усмешки произнес Иванцов. — Допустим, что я совсем добрый и готов тебя выслушать без шуток. Что ты хочешь за нычку?
— Хорошо. — Клык знал, что прокурор в любом случае надует, но говорил серьезным тоном. — Первое — жизнь. Второе — воля. Третье — чистая ксива. Ну, и на обзаведение — десять тысяч баксов. Все, без балды.
— Скромный, — подивился Иванцов. — Я думал, что тебе профессиональная гордость меньше ста тысяч долларов не позволит просить.
— Я ж не оглоед, Виктор Семенович. Вся нычка столько не стоит.
— Правда? — прищурился Иванцов, соображая про себя, знает ли Клык реальную стоимость того, что спрятал, или действительно полный профан в этом вопросе.
— Да вроде бы… — ответил Клык, которому исподволь хотелось узнать две вещи. Во-первых, известно ли прокурору, что было в «дипломате», а во-вторых, сколько это стоит.
— Ладно. — Виктор Семенович почуял, что Клык насчет цены похищенного не в курсе. По прежним делам за ним таких хищений не числилось, в налетах Клык брал только деньги, никогда не связываясь с натурой. Во всяком случае, после того как стал профессионалом. Первая, «любительская» ходка в зону, когда семнадцатилетнего Клыка прибрали за квартирную кражу, его многому научила. Погорел он именно на реализации краденого транзистора, и в зоне добрые люди ему объяснили, что с вещами работать надо умело, иметь при деле честного и толкового барыгу, которых, увы, не так уж и много. Одни, пользуясь тем, что у налетчика мало времени, стараются слишком много скинуть с реальной цены, другие норовят вообще кинуть своего клиента, особенно молодого и беспонятного, третьи втихаря постукивают, четвертые сами по себе засвечены ментурой… Опять-таки в последнее время все барыги ходят под крутыми крышами, и разобраться с ними в случае чего просто невозможно, если, конечно, не иметь нужных знакомств.
— Ладно, — еще раз произнес Иванцов, — парень ты действительно скромный. Жизнь, можешь считать, тебе уже подарена. Волю тоже дать не трудно. Чистая ксива — посложнее, расходов потребует, но сделать можно. Российскую, конечно. Заграничную — не обещаю. Десять тысяч, если поскрести по сусекам, могут найтись. Но вот скажи мне, Петр Петрович, что будет, если, к примеру, пожив чуть-чуть как человек, ты опять влетишь под свод законов, а? Про то, что твоя физиономия правоохранительным органам известна, я не говорю. В принципе, конечно, за хорошие деньги тебе пластическую операцию могут сделать, и мать родная не узнает. Но пальчики не спрячешь. А они еще долго храниться будут, несмотря на твою юридическую смерть. И вытащить их оттуда, где они лежат, я не имею возможности. Поэтому если ты, которого я вроде бы привел в исполнение, вдруг окажешься живой и здоровый, да еще и в другом субъекте Российской Федерации, то мне останется только либо срочно сухари сушить, либо пулю в лоб из табельного оружия. У тебя есть понимание ситуации, гражданин Гладышев?
— Есть, — кивнул Клык. — Даю торжественное обещание быть честным, правдивым, как юный пионер, жить, учиться и бороться, как завещал товарищ Ельцин, как учит… Какая у нас нынче партия у власти?
— С болтовней, Петр Петрович, — строго посоветовал прокурор, — пора бы закончить.
— А что мне еще делать прикажете, гражданин начальник? — неожиданно резко огрызнулся Клык. — Из того, что вы сказали, получается, что отпустить вы меня не хотите. Обратно в тюрьму после расстрела сажать неудобно. Стало быть, едва я вам нычку отдам, как наша самая справедливая в мире капиталистическая законность восторжествует и мне придет хана в самом чистом виде. А поскольку жить мне еще хочется, то есть прямой резон ни хрена вам не сообщать. Пусть ваши мальчики трудятся. Я битый, меня сразу не расколешь…
— Упрямый ты — это верно, — согласился Иванцов. — Хотя это и полезная черта характера, но не всегда. Ты бы вот еще о чем подумал, Петя. Неужели до тебя не дошло, что я ведь могу и сам твою нычку поискать? Я ведь, например, уже кое-что вычислил.
Сидя в кабинете и не выходя из-за стола. Могу тебе сказать точно: нычка твоя здесь, в нашей области, в Сидоровском районе…
Клыку не удалось скрыть волнение. Оказывается, эта падла не только взятки брать умеет…
— И больше того, — вперив в Клыка щупающий, просвечивающий взгляд, сказал прокурор, — она, эта нычка, где-то поблизости от твоей родной деревушки. Название у нее очень нежное и приятное: Марфутки, бывшего Лутохинского сельсовета. Там сейчас и народу-то не осталось, только на лето приезжают. Ну, как впечатление?
— Ваше дело. — Клыку, конечно, было неприятно, но он как-то справился с бушевавшей внутри досадой. — Ищите сами.
— Ты ведь небось, когда свою авантюру затевал, — заметил Иванцов, — думал нас как следует за нос поводить или того же Черного в первую очередь. Дескать, навру, что увез нычку куда-нибудь в сибирскую тайгу, и по дороге сбегу. Верно?
— Это вы мне еше в тюрьме шили. Считайте, что так и есть.
— Выходит, что зря ты старался. Подняли оперативные донесения. По ним выходит, что три года назад ты, честный и благородный гражданин России, хотя ранее дважды судимый, приехал в родные места и продал там дом, принадлежавший твоим родителям, некой гражданке Аверьяновой Антонине Петровне. А провел ты на родине предков в общей сумме две недели. Ни в чем предосудительном не был замечен, не хулиганил, не воровал и даже не пил, что очень удивительно. Но не менее удивительно, что происходило все это в период с 25 августа по 12 сентября 1992 года. То есть непосредственно после того, как у гражданина Коваленко в поезде № 567 пропал чемодан типа «дипломат». И еще одно замечательное обстоятельство. Приехали вы, гражданин Гладышев, в родную деревню с мягким матерчатым чемоданом
красного цвета в черную клетку и с замком «молния», в котором при желании можно спрятать чемодан типа «дипломат». А вот уехали почему-то с небольшой черной спортивной сумкой, в которую «дипломат» не спрячешь. Да, для суда здесь улик и доказательств немного. Но я ведь это дело в суд передавать не буду…
— Нехорошо, — вздохнул Клык, — законность нарушать.
— А что делать? — даже не поругав Клыка за мелкое хамство, продолжил прокурор. — Если юридический труп так сильно упирается и себя не жалеет?
— Вот тут вы не правы, товарищ Иванцов! — возмутился Клык. — Себя-то я очень даже жалею. Это вы себя не жалеете. Вы в наших местах бывали? Знаете, сколько там гектаров леса, пашни, других, так сказать, угодий? И сколько времени надо, чтоб их перекопать? А вдруг, кстати, ваши предположения напрасны? Может, я эту самую нычку так просто, из головы придумал, чтобы из тюрьмы выскочить?
— А хочешь, я скажу, где она лежит? — пропустив все мимо ушей, произнес Иванцов убийственно холодным тоном.
Клыка кинуло в холод, в жар, то ли он побледнел, то ли покраснел, но то, что равнодушным не остался, — это точно.
— На Черном болоте она. Десять километров от Марфуток.
Угадал, гад. Или кто-то что-то видел. В лесу иногда кусты с глазами попадаются. Теперь и правда пора язык развязывать. Иначе запросто без него обойдутся и не будет никаких шансов. Болото не океан — полтора на два километра. Бывшее озеро, топь. А поскольку прокурор хорошо знает, что в нычке, то уже догадывается, где ее Клык мог пристроить. Потому что это в болоте не утопишь и вообще лучше в сухом месте держать.
