Аркадий Адамов - Черная моль (сборник)
– Отвечайте, – настаивал Зотов. – Это очень важно. Это даже важнее, чем вы думаете.
– Мне сказали… их видели там…
– Кто сказал? Кто, Лена?
– Один знакомый актер, Петя Словцов.
– Ах, вот оно что! Ну, а когда он их видел? И где?
– В ресторане «Сибирь». Это было, наверно, месяца два назад, в конце декабря.
– Так, так. Именно. И вы поверили?
– Петя даже приглашал меня поехать и посмотреть, – чуть слышно ответила Лена.
– Да, они там были…
Зотов сказал это таким тоном, что Лене вдруг стало мучительно стыдно, и она не нашлась, что ответить.
– Вы помните, Лена, наш последний разговор? – продолжал Зотов. – Я вам тогда сказал, что факты надо проверять характером человека, факты бывают разные. И потом, человеку, которого любишь, надо верить. Особенно если твой муж, скажем, вот на такой чертовой работе, как наша. Ведь он ничего не может вам сказать, ничем поделиться. Это порой очень тяжело. По себе знаю. Тут именно сердцем и надо чувствовать. А за Сергея я спокоен: это человек прямой и надежный. Которые иные, те, кстати говоря, у нас не задерживаются. Вот так.
– А почему Сережа мне не верит? – с неожиданным вызовом спросила Лена и резким движением откинула назад волосы.
– Ну и глупые же вы оба! – усмехнулся Зотов. – И, конечно, молодые еще. Что же, прикажете взять вас обоих за руки и мирить? Нет уж, увольте. Хоть молодые, а взрослые. Сами женились, сами и разбирайтесь. Третий тут, как говорится, лишний. Вот так.
Лена невольно улыбнулась.
– Ох, и хитрый вы, Иван Васильевич! Я даже не знала.
– И вовсе нет. Просто разболтался по-стариковски тут с вами.
– Иван Васильевич, дорогой, ну раз уж разболтались, то скажите, какие неприятности были у Сережи? Ведь это же меня тоже касается.
Зотов внимательно посмотрел на Лену и с расстановкой сказал:
– Да, касается. Даже очень.
– Почему «даже очень»? – с тревогой спросила Лена.
– Потому что и ваша вина тут есть. – Зотов помедлил и добавил: – Вы не очень-то разборчивы в людях. Забываете, кто ваш муж и где он работает. Ну, а другие это помнят. Вот так. Больше я вам пока ничего сказать не могу.
Зотов открыл дверцу и, высунувшись, махнул рукой. К машине подбежал водитель.
– Поехали, Вася. Отвезем домой эту гражданочку. – Зотов назвал адрес Лены.
Когда машина, урча, тронулась с места, Иван Васильевич наклонился и тихо сказал Лене:
– Сергей завтра не придет ночевать. У него очень трудное задание. И мне надо, чтобы на душе у него было совсем, совсем спокойно. Поняли?
Лена молча кивнула головой.
Дома она едва успела сбросить шубку, как в парадном раздался длинный, тревожный звонок. Лена побежала открывать дверь. На пороге стоял запыхавшийся и взволнованный Залесский.
– Володя?…
– Да, да, это я! К вам можно?
– Зачем вы пришли?
– Ах, Леночка, клянусь, я вам не буду надоедать своими признаниями! Дело гораздо серьезнее. И вас это тоже касается.
Лена никогда еще не видела Залесского таким растерянным и испуганным. Что-то неприятно резануло ее в его словах.
– Входите, – сухо ответила она.
Залесский торопливо сбросил пальто и вбежал в комнату.
– Это ужасно, ужасно! – простонал он, в отчаянии ломая руки. – Леночка, я погибаю!… Вы же знаете, меня представили на заслуженного… я действительно большой актер… Ах, не думайте, мне сейчас не до хвастовства!… И вот это ничтожество, этот жалкий неудачник… Леночка, у вас тоже блестящее будущее! И все, все может погибнуть!
Залесский неожиданно упал на диван и разрыдался, уткнувшись лицом в подушку.
Лена смотрела на его узкую, вздрагивающую спину, на разметавшиеся по подушке волосы, и таким вдруг чужим и далеким показался ей этот человек, так странно и неприятно было видеть его в этой комнате, на этом диване, на котором по вечерам любит сидеть Сережа и, нахмурившись, читать свои кодексы и учебники, а рядом всегда ставит вон ту пепельницу с окна.
В этот момент Залесский вскочил с дивана и, повернув к Лене залитое слезами лицо, закричал:
– Я это не переживу! Я покончу счеты с жизнью, предупреждаю вас!…
– Но что в конце концов случилось? – как можно спокойнее спросила Лена. – Из-за чего вся эта истерика?
– Истерика?! Вам легко говорить! А меня запутали в грязную, мерзкую историю! Мне подсунули эту шубу для вас, эту шапку!… А я-то обрадовался! И вы, кстати, тоже! Но я ничего не знал! Леночка, надо что-то придумать! Умоляю вас! – Залесский упал на колени. – Поговорите с мужем, пусть он сделает что-нибудь! Он не имеет права отказываться! Я честный человек!…
– Вы жалкий человек, – прошептала Лена.
Ярцев и Арбузов приехали на вокзал минут за десять до отхода поезда. Заснеженный перрон был полон людьми, отовсюду неслись оживленный говор, смех, шутки. Мелькали белые фартуки носильщиков. Толпа провожающих с букетами цветов окружила группу польских юношей и девушек – улыбки, объятия, веселые напутствия. Невдалеке послышалась немецкая речь, и Геннадий по обрывкам фраз догадался: провожают немецких туристов.
– У нас одиннадцатый вагон? – спросил он.
– Ага. Не проспать бы. А то, глядишь, в Польшу уедем.
– Тебе дай волю, проспишь и до Берлина.
У входа в вагон стоял высокий парень в железнодорожной форме и, посвечивая фонарем, проверял билеты пассажиров. «Жуков», – одновременно подумали друзья. Предъявив билеты, они поднялись по ступенькам вагона и в узком коридоре отыскали свое купе.
Но вот поезд тронулся, замелькали за окном огоньки стрелок, во все стороны разбежались пути. Вскоре поезд вырвался за границу московского узла, по сторонам потянулись дачные поселки, заснеженные поля и перелески.
Жизнь вагона постепенно входила в обычное дорожное русло. Проводники разнесли спальные принадлежности, пассажиры стали облачаться в халаты, пижамы, домашние куртки и туфли, завязывались знакомства, подыскивались партнеры по шахматам, домино, преферансу.
Ярцев и Арбузов стояли у окна в коридоре и, покуривая, перебрасывались замечаниями о дороге, незаметно наблюдая за Масленкиным. Тот с деловитым видом сновал по вагону.
Поезд прибывал в Смоленск в четыре часа утра. Это было самое подходящее время. Пассажиры будут спать, и арест Масленкина, а также обыск в служебном купе не привлекут чье-либо внимание.
Ярцев и Арбузов спали по очереди, каждый три часа. Около двух часов ночи они тихо, чтобы не разбудить соседей, оделись, но из купе не выходили. Оба нетерпеливо следили за фосфоресцирующими в темноте стрелками часов. Ровно в половине третьего Геннадий выглянул в коридор. Он был пуст. Тогда Ярцев сделал Арбузову знак рукой, и оба, осторожно выйдя из купе, направились в конец вагона.
Дверь служебного отделения была приоткрыта. На верхней полке спал Жуков. Внизу сидел Масленкин и что-то писал, мусоля во рту конец карандаша. Увидев в дверях Ярцева, он вскочил и, скомкав листок бумаги, поспешно сунул его в карман.
– Тихо, – предупредил Геннадий. – Вот ордер на обыск и ваш арест, гражданин Масленкин. А вот и мое удостоверение.
Все шло спокойно, по порядку. Опустив голову, сидел в углу Масленкин, бросая исподлобья злые взгляды на окружающих. Пришел начальник поезда. Ярцев попросил его и Жукова присутствовать при обыске.
Несмотря на необычность обстановки, обыск вели тщательно. В карманах Масленкина, кроме старенькой записной книжки и скомканного листа бумаги, ничего интересного не оказалось. Прощупали все швы на его одежде, подкладку – ничего! Внимательно обследовали вещи Масленкина, находившиеся в купе. Необычно толстая палка от щетки, как и предполагали, оказалась внутри полой.
– Что в ней перевозили? – спросил Ярцев.
Масленкин молча сверкнул глазами и отвернулся.
Из-под нижней полки Арбузов достал потрепанный чемоданчик.
– Это ваш? – спросил он Масленкина.
Тот опять не ответил.
– Его, его, – подтвердил с верхней полки Жуков. – Чего уж там!…
В чемоданчике лежали белье, полотенце, мыло, бритвенный прибор и завернутая в газету вареная курица.
– Опять курица, – усмехнулся Жуков. – Любитель…
Арбузов подметил искру тревоги, мелькнувшую в глазах Масленкина, и одним движением разломил курицу пополам. Внутри оказалась записка. Читать ее не было времени: до Смоленска оставалось всего тридцать минут езды.
Геннадий начинал беспокоиться: где же валюта?
– А вы чего ищете-то, товарищи? – спросил Жуков. – Может, я чем помогу?
– Деньги иностранные должны быть, – с досадой ответил Геннадий. – Запрятал где-то в вагоне, не иначе.
– Не может быть. – Жуков покачал головой. – В вагоне негде. А зашить их можно?
– И зашить можно.
– Во, во! – обрадовался Жуков. – Так вы воротник у шубы его пощупайте. Чего-то он уж больно часто его штопает.
Масленкин поднял голову и с ненавистью посмотрел вверх, на Жукова.
– У-у, падла! – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Арбузов поспешно вспорол воротник шубы, и через минуту на столик легла плотная, перетянутая бечевкой зеленоватая пачка новеньких стодолларовых банкнотов.
