Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
… Тураев видел, как геликоптер садится на площадку «Склифа», как его самого достают и перекладывают на носилки. Только сейчас Артур узнал во втором раненом Арсения и увидел, что у него совсем нет правой руки…
А ведь сегодня днём они стояли у ворот другой клиники — сильные, здоровые. Мать, Пашка Бушуев, Макс и Тёма были с ними. Из шестерых выжили двое, и оба останутся калеками. Они могли не ехать в Дорохово, и все было бы иначе. Впрочем, какая разница? Не сегодня, так завтра, через неделю — но этот налёт всё равно случился бы. Да, погибли одни, а могли другие — такие же невиновные.
И снова будет боль, будет кровь, потому что неведомый враг не успокоится. Те, кто налетел сегодня на заправку, лишь исполнители. А кто их послал? Узнать бы, откуда ещё ждать беды, думал Артур. И чувствовал, как огромные, во всю голову, часы тикают в его мозгу, отсчитывая секунды.
Вот его перекладывают на каталку, вот толкают в лифт, вот мчат по коридору в операционную. Рядом со всех ног бежит молодой медбрат, высоко подняв бутылку с физиологическим раствором. От бутылки тянется резиновый тонкий шланг к руке неподвижно лежащего человека, и Артур Тураев видит это сверху. В соседней палате уже занимаются Арсением Райниковым, и везут новых пострадавших машины со сверкающими маячками…
А там, на АЗС, всё ещё идёт бой. Стреляет по мотоциклистам ещё живой Макс, и Тёма пытается подняться, схватившись за колесо мощного джипа. Эх, ребята, я-то вас неласково встретил, а вы за меня жизнь отдали. Вот, падает бандит с мотоцикла, за ним — другой; а потом Максу в лоб попадает пуля. Арсений бросается к нему, хватает короткий автомат, стреляет по фургону, по джипам.
Похоже, вся троица прилежно тренировалась в тире, в зале, но в настоящем бою никто из них до этого не был. Но всё равно молодцы — помогли нам с Пашкой. Если бы не Ольгин эксцесс, могли бы дождаться подмоги. Артём-то совсем молодой, хоть и накачанный. Уши мальчишечьи, как лопухи, и затылок стриженый по-школьницки…
Тураев видел, как плеснул у самого «мерса» голубой взрыв, и Арсений удивлённо уставился на свою оторванную руку. Потом левой рукой он сдёрнул с себя кашне, ухватив другой конец зубами, перетянул обрубок у плеча. Приостановил кровь и принялся судорожно искать мобильник, который, уже разбитый, валялся среди стреляных гильз, грязи и крови.
А из здания, где размещалось кафе, торчали любопытные физиономии. Оттуда тоже снимали бой на телефоны и глазели просто так, попивая кофе и жуя бутерброды. Зрители чувствовали себя в безопасности, и ошибались. Шальные пули вполне могли их достать, и взрыв топлива потряс бы кафе до основания. Так что вылетели бы они через стены небесного цвета, и стукнуло бы о землю всех этих жрущих уродов…
А потом Тураев очутился на вечерней московской улице, которую очень хорошо знал. Он поднялся по лестнице, прямо сквозь дверь вошёл в квартиру матери. И тут же захотел убежать прочь от этой роскоши — старинной мебели, тяжёлых штор, пуфиков, статуэток, рояля «Мюльбах». И от надрывно воющей кошки, которая повисла на дверной ручке. Вот выскакивает на площадку сосед, звонит, стучит в дверь Тураевой, но ему никто не открывает.
Артур мгновенно, одним шагом, вышел на улицу, но всё же услышал, как часы в спальне пробили восемь. Он побежал прочь от этой тёмной, мёртвой квартиры, подгоняемый невыносимой тоской. И решил, что так, наверное, чувствуют себя грешники в аду. Потом захотел остановиться, отдохнуть, но всё равно бежал, не останавливаясь, заново проживая свои тридцать восемь лет.
Он бежал и думал, как редко на самом деле радовал людей и как часто их огорчал. Наконец он докатился до края и пожертвовал собственной матерью ради торжества какой-то абстрактной справедливости. «Досье Вороновича» оказалось никому не нужно. Можно было не собирать его, не прятать, не переправлять за рубеж, не доводить до сведения властей. Досье хлопнуло и лопнуло, как прожжённый сигаретой воздушный шарик. А люди погибли по-настоящему, и Стефан взаправду лишился языка.
Так уже бывало — в двухтысячном, когда Валерия Леонова покончила с собой и этим направила Артура на тропу вендетты. В результате ему пришлось заплатить компенсацию бандитским детям, потому что так постановил суд. Чем он расплатится с новыми своими жертвами, которых приговорила Сибилла? И захочет ли она теперь быть с Артуром, обожжённым и израненным?..
Он беззвучно закричал, вновь увидев мать. Она шла вдалеке и одновременно была рядом. И эта, вторая Нора, улыбаясь, дёргала унизанный стеклярусом толстый шнур у окна в спальне. Шторы падали на окно, и вечернее солнце гасло. Мать пропадала во тьме, и Артур понимал, что теряет её навсегда…
Тураев бежал до тех пор, пока не понял, что должен сделать выбор — иначе кошмар не уйдёт. От него зависело, замрёт ли сегодня жуткий конвейер мести и смерти, или поползёт дальше. Каждый акт этой трагедии порождает новых преступников, вовлекая в порочную орбиту доселе непричастных людей. Теперь они все равны — Артур, Сибилла, тот невидимый враг, что послал боевиков к заправке. Тураев не сомневался, что был главной мишенью. Кто-то хотел расквитаться с ним за гибель братьев Василенко, потому что в расправе с Аргентом Артур участие не принимал.
Надо остановиться, думал он, изнывая от чудовищной душевной боли. В этом, новом состоянии, страдание такого рода было мучительнее всех ран и ожогов. Где-то рядом бродил тот самый враг — невидимый и от того более ужасный. Нужно повернуться и встретить его лицом к лицу. Сказать: «Хватит, навоевались! Мы квиты. У каждого из нас своя правда. И я не могу запретить тебе любить этих «оборотней» только на том основании, что я их ненавижу…»
Всё это время он слышал карканье ворон и стрекотание галок. Обезумевшие от пальбы птицы тучами носились над заправкой, выматывая и без того натянутые нервы. А вот сейчас стало тихо, и Артур догадался, что находится уже не в Москве.
Он скользил над заснеженными горами, под синим хрустальным небом. Неподалёку шумел вертолётодром. Над ним зависли гигантские «стрекозы», разгоняющие своими пропеллерами снежную пыль. С почти стометрового трамплина, уже разогнавшись до нужной скорости, съезжал человек в чёрном костюме, шлеме и очках. Вот он миновал «стол отрыва» и полетел по изогнутой траектории, наклонившись вперёд, расставив лыжи и отведя назад руки. Чёрная фигура двигалась уже не по снегу, а по небу, как дух тьмы и зла; и Тураев понял, что это ОН. Нужно только дождаться, когда закончится недолгий полёт, и лыжник снимет очки.
Прыгун миновал точку «К», где выпуклая часть трамплина переходила в вогнутую, и приземлился довольно далеко от неё. В этот момент он безукоризненно выполнил «разножку», формально «телемарк», и расставил руки в стороны. Потом он умело затормозил, ушёл с трассы и снял шлем с очками, перчатки, обернулся. Следующий за ним прыгун оказался не таким удачливым — он шлёпнулся на лоб «горы приземления»…
Лыжник в чёрном — высокий, мускулистый, великолепно тренированный — был очень похож на покойных братьев Василенко. Лицо его приняло кирпичный оттенок — от мороза и ветра, которые весной в горах особенно обжигают кожу. В «досье Вороновича» о нём ничего не было сказано. Тураев не знал его имени, но теперь был твёрдо уверен, что враг действительно существует, и что он способен на многое.
«Я не могу запретить ему их любить, кем бы они ни были…»
«Летающий лыжник» не видел Артура, но Артур видел его. И думал, что оба они не виноваты в случившемся. Тот, кто сам мстил не по закону семь лет назад, кто сейчас искал киллера для генералов, не смеет осуждать своё отражение в зеркале. Но, с другой стороны, если бы генералы ответили по закону, Сибилле не пришлось бы вершить самосуд. Несчастную мать можно понять. Она так боялась, что мучителей Стефана не накажет государство! Они, все трое, не смогли смириться со своим бессилием, но навсегда загубили собственные души…
И всё-таки они — преступники. Они — убийцы. Пусть несомненно смелый парень предпочёл послать на заправку боевиков, а не пристрелить Тураева лично — всё равно он в ответе. Никто из вовлечённых в этот страшный круговорот не смеет в чём-то упрекать другого. Расправившись с генералами, Артур и Сибилла поставили себя вровень с теми, кто только что крошил из автоматов беззащитных людей на заправке.
Они первыми перевели отношения с противником в формат «око за око», и. значит, должны принимать свою долю без ропота. А если сейчас не остановиться, месть пожрёт их семьи, растянувшись на долгие годы. В этом пожаре сгинут все причастные, а заодно и те, кто случайно окажется рядом. И для того ему, Артуру Тураеву, посланы эти минуты нечеловеческих страданий, когда его уже почти отринул мир живых, но не хочет принимать мир мёртвых. Он должен поставить точку.
Вот ведь какая жуткая дилемма предлагается живущему ныне в России — ты должен принадлежать или к клану неудачников, или к клану преступников, а третьего никому не дано. Даже если человек сам чист перед законом, виновны его родители или предшествующие поколения, потому что по-честному разбогатеть нельзя.
