Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
— Откуда у тебя такие старомодные взгляды? Выйдешь за Парупа, подаришь фирме наследника, и тогда поступай как угодно… Я тебе обеспечил блестящее будущее, а ты недовольна. Насчет Парупа не волнуйся, я его приструню…
Алиса лежала на койке и делала вид, будто читает. Она нервничала — почему сегодня стюардесса копается так долго?
В косых лучах солнца кружились пылинки, потревоженные тряпкой Валлии. Валлия тоже нервничала. Не так уж приятно заниматься уборкой в присутствии хозяйской дочки. Обычно Алиса в это время прогуливалась по палубе, а сегодня ее, наверно, немного укачало. Однако аппетит барышни каким-то странным образом не пострадал. Даже совсем наоборот. Яичница с ветчиной, картофельный салат с ранними огурцами, сыр и колбаса — все съедено подчистую. Даже хлеба не осталось.
Пожав плечами, Валлия взяла поднос, огляделась, не забыла ли чего, и вдруг приметила нечто такое, что никак не подходило к каюте барышни. На столе, из-под книжки, торчал большой такелажный нож. Точно такой, как у Цепуритиса.
— Спасибо, Валлия, можете идти, — сказала Алиса.
— Сию минуту ухожу. — Валлия взяла со стула халат.
— Что вы делаете?
— А что? Хотела в шкаф повесить…
— Оставьте, я сама.
— Дело ваше. — Валлия улыбнулась и вышла.
Алиса вскочила, закрыла дверь на задвижку и выпустила Павила из шкафа.
— Стюардесса ничего не заподозрила? — спросил Павил, расправляя затекшую спину.
— Потому что я не дала повесить халат? Чепуха! Для нее главное — поскорее отделаться.
— А для вас?
— Не понимаю…
— Вы не хотите от меня отделаться поскорее?
— Опять вы шутите… Я даже заказала Артуру музыку, чтобы мы могли спокойно разговаривать. Бедняга! Представляете, он в меня влюблен! Слышите?
«Ясноокая, милая, тебя я люблю…» — дрожала на громкоговорителе драпировка в такт голосу Мариса Ветры.
— А вы еще жалуетесь, — сказал Павил. — Один признается в любви по радио, другой преподносит три дома и сердце…
— Сегодня я говорила с отцом.
— Вот это я понимаю! Алиса отмахнулась.
— Ничего вы не понимаете. У меня не хватило духу сказать все до конца. Как подумаю, что меня ждет в Сантаринге…
Первую половину дня Паруп, как правило, проводил в своей каюте. Сегодня он пошел в кают-компанию. Ему хотелось встретить Валлию.
— Что я вижу! — воскликнул Паруп входя.
— Бутылку, что ли? — ухмыльнулась Валлия, продолжая накрывать стол к обеду.
— А что? Самый простой коньяк превратится в нектар, если его поднесет такая красавица, как вы.
— Вы и так качаетесь.
— Я? Я только применяюсь к обстановке. Корабль качается и я качаюсь вместе с ним. Еще поэт Фрицис Барда сказал, что жизнь — качели.
— Глядите, как бы совсем не закачало.
— Вашим алым губкам не идут такие слова. Бог дал женщине рот не для того, чтобы говорить, а для поцелуев.
— А мужчине руки для того, чтобы распускать их? Отстаньте, вы мне всю посуду перебьете!
— Ах так?! Чем я хуже вашего кавалера Цепуритиса? — Он налил себе коньяку, ни на миг не отрывая взгляда от Валлии.
— Никакой он мне не кавалер. А если бы пришлось выбирать между вами…
— Не похоже. О чем же вы вчера так мило шептались? Вы же не станете мне сочинять, что он пришел ночью поговорить о своей малярии…
— Господин Паруп, вы бы поменьше интересовались мной и побольше своей невестой.
— Что вы хотите этим сказать?.. Ах да, сейчас она придет обедать.
Паруп пересел на другой стул, подальше от Валлии, опорожнил рюмку.
— Ты девочка смышленая. Встретимся попозже.
— Алиса не придет.
— Что это с ней стряслось?
— А вам очень охота знать?
Паруп не успел ответить.
— Когда вы наконец научитесь правильно складывать салфетки? — раздался с порога голос Квиесиса. Разговор с Алисой испортил ему настроение. — Деревенщина! Вы, наверное, думаете, что кормите свиней.
— И не ошиблась бы, — шепнула себе под нос Валлия и захлопнула за собой дверь.
— Дорогой тесть, вы не романтик. Для чего женщине уметь складывать салфетки? Если она умеет вовремя постелить постель…
— Хорошо, что вы сами заговорили об этом… Паруп, до меня кое-что дошло. Зарубите себе на лбу: я люблю свою дочь и не позволю причинять ей боль. Никому! Хотя бы у вас было десять домов!
— У меня больше нет домов.
— Вы напились как свинья!
— Я не советую вам так непочтительно говорить о свиньях. Свиньи после смерти становятся беконом, и тогда никто не считает для себя унизительным набивать ими живот, корабельные трюмы и свои карманы… Да, а мы, вот живем, грубим друг другу и забываем, что теперь мои дома — наше общее имущество.
Словно желая уничтожить неприятный привкус во рту, Паруп выпил.
Напоминание подействовало. Лицо Квиесиса приобрело более любезное выражение.
— Но, дорогой Илгмар, к чему сразу обижаться? Разве я не понимаю мужскую натуру? Сам в ваши годы, бывало… В «Альгамбре» у меня были такие красотки, скажу я вам, прямо жемчужинки… Но все — честь по чести… Я скорее заткнул бы ей рот сотенной, чем позволил бы слухам дойти до жены. Семейное счастье всегда на первом месте! Попросите у Алисы прощения, и все будет в порядке… Ну, где же она? Валлия!
В кают-компанию вошла стюардесса.
— Позовите мою дочь!
— Ее сейчас не надо тревожить… Ее укачало.
Пробили склянки. Вахта сменялась. Из своего окна Валлия хорошо видела кап машинного отделения. Вскоре в нем показались смененные мотористы. Первым на палубу вышел, обтирая руки смоченными в солярке концами, старший механик Свадруп. За ним вечный молчальник Риепша с полотенцем на шее. По цвету полотенца трудно было сказать — мылся ли он сам или собрался стирать полотенце. Самым последним — Август. Без книги в руках вид у него был непривычный — словно пароход без трубы.
Цепуритиса не было, наверно, еще лежал больной. Чего же он расхаживал ночью и выспрашивал о новостях? Цепуритис никогда не был падок на сплетни. А тут вдруг пристал. Ну точно как Паруп со своими расспросами. И что у них, у обоих, на уме? Здесь дело не чисто!
В кают-компании слышался перезвон вилок и ножей. Суп еще рано подавать. Пускай с закусками управятся. Сало, наверно, опять останется — носи только взад-вперед без толку. Она и так выставила вчерашний кусок. Лучше бы Цепуритису отдала. Да, а почему он все-таки отказался? Хотел же отрезать, еще нож искал в кармане… А ножа не было. Не было большого такелажного ножа, с которым старый моторист никогда не расставался. Странно, очень странно. И почему во время досмотра немцы поймали Цепуритиса в туннеле?
Мысли Валлии перенеслись в каюту дочери Квиесиса. Чей нож лежал на столе у Алисы? И вообще там что-то неладно. Почему сегодня Алиса во время уборки не пошла гулять, а следила за каждым ее движением? Почему жаловалась на морскую болезнь, а ела за двоих? Почему не дала повесить халат в шкаф?
Вопросы цеплялись один за другой. Они спутались в тугой узел, который развязать было трудно. Но интуиция подсказывала Валлии, что разрубить его можно при помощи все того же ножа.
Звонок. Ее требуют в кают-компанию. Ничего, подождут! Не умрут, если суп принести на пять минут позже. Сейчас гораздо важнее другое.
С растрепавшимися от ветра волосами Валлия вбежала в кубрик к мотористам.
— Цепуритис, дай мне свой нож!
Цепуритис облегченно вздохнул. Увидев Валлию, он приготовился к худшему.
— Нож? — равнодушно повторил он. — Не знаю, потерял, наверное. Возьми у Августа.
Но на трапе Цепуритис догнал ее:
— Это что еще за шутки?
— Ты лучше скажи, где твой нож?
— Ты что-то знаешь, Валлия! Ты от меня что-то скрываешь.
— Так же, как и ты.
— Говори, где мой нож?
Выражение лица Цепуритиса напугало Валлию. По тону вопроса она поняла, что тут не до шуток.
— Ну ладно уж, скажу. Тот, кого ты искал в туннеле, теперь в каюте у Алисы. Выстругивает твоим ножом рожки прохвосту Парупу.
— Валлия, если б ты знала… — Но в глазах Цепуритиса снова появилась тревога. — Ты никому не рассказала?
— А я разве похожа на трепачку?
— Тогда, ради бога, помалкивай! Если узнают, кто он такой…
— Я-то промолчу, за меня не беспокойся. Только ты Парупа берегись. Он что-то почуял.
Если смотреть с ходового мостика, океан выглядит почти миролюбиво. На самом же деле ветер разогнался почти до штормового. Волны то вздымают судно на свои широкие спины, то снова сваливают в глубокие провалы. На баке волны перекатывают через борт, и целые водопады низвергаются на палубу. Их должны были преодолевать все, кто после вахты хотел попасть в кубрик. Галениека окатило с головы до пят. Вода стекала по волосам, рукавам, брюкам.
Курт потянулся к своему рундучку, чтобы сменить промокшую робу на сухую.
