Валерий Ефремов - Власть ножа
— Да, мне вера пить не позволяет. Тут выяснилось, что забыли принести из кухни хлеб. Фарида быстро сходила за буханкой черного. — Дай мне хлеб, — сказал Витя. Он сделал неуловимое движение кистью, и в его руке оказался выкидной нож. Не прикасаясь к буханке левой рукой, он, как при шинковке, очень тонко настрогал хлеб. Такой фокус произвел сильное впечатление на присутствующих. — А как к этому относится брат Артемий? Не противоречит ли орудие убийства, — Угорь кивком указал на нож, — богоугодным делам? — Нет, — твердо произнес Витя, из рук которого выкидуха исчезла как бы сама собой, — именно нож — орудие Божьего промысла. А огнестрельное оружие — от сатаны. — Ну что ж, будем, Перышко, считать твои слова тостом, — объявил Угорь, и все, кроме Вити, сдвинули рюмки. Полчаса прошли в поглощении продуктов питания, после чего слегка захмелевший Угорь предложил: — А ну-ка, Витя, покажи-ка нам ещё какой-нибудь фольтик со своим пером. — Он обвел взглядом убогую комнату. — Вон, видишь бабу на стене. Все повернули головы в указанную хозяином хазы сторону. Там красовалась покрытая лаком прямоугольная дощечка, прикрепленная к стене. На этой доске была изображена молодая пышнотелая и абсолютно обнаженная девица. Ладошкой она целомудренно прикрывала самое ценное, что у неё имелось. — Давай, Перышко, открой-ка нам, что эта девка от нас такое особенное прячет, — ухмыльнулся Угорь. В руке Вити вновь незаметным образом оказался нож, но его совершенно не было видно за тыльной стороной ладони, повернутой к окружающим. Левой рукой он вдруг взял из своей тарелки несъеденную сосиску и подбросил её по дуге к мишени в виде обнаженной женщины. Нож вылетел из ладони Вити неожиданно и резко, причем присутствующим показалось, что парень почти не пошевелил при этом рукой. Метательный снаряд на лету разрезал сосиску пополам и вонзился в прикрытое стеснительной девицей место. Братаны разом захлопали в ладоши, вероятно, неожиданно для самих себя. — Слушай, Перышко, — вновь заговорил Угорь. — Мне Федос отписал в маляве, чтоб я тебя к делу пристроил. Но ты ведь понимаешь, какими мы делами занимаемся. Мы на днях налет на одно богатенькое заведение совершить хотим. Пойдешь с нами? Или тебе вера не позволяет? — Почему же? Взять у богатых и отдать бедным — святое дело. — А если для этого святого дела людей убивать придется? — Возможно и такое. Тогда это будет называться жертвоприношением, искупительным жертвоприношением. Так говорит брат Артемий. — Силен, блин, этот брат Артемий! — восхитился Угорь. — А пушка у тебя есть? — Я уже говорил: огнестрельное оружие — это от сатаны. У меня есть мой нож. — Нож у тебя один, а патронов в магазине много, — нравоучительно пояснил Угорь. — Без ствола ты с нами не пойдешь. Посоветуйся на этот счет с братом Артемием. Он ведь откинулся с зоны? — Да. Еще полгода назад.
Витя Перышко
Угорь проснулся поздно. Продрав глаза, оглядел комнату. К своему удивлению, он не обнаружил в ней никаких следов вчерашней затянувшейся пьянки. Стол был очищен от недоеденной закуски, грязных тарелок и стаканов, а пол чисто выметен. Только у голой бабы на стене между ног отчетливо зияло отверстие, оставленное выкидухой Вити Перышка, что и являлось единственным напоминанием о недавнем застолье. Видно, этот пацан все и прибрал, — заключил Угорь, встал и двинулся в другую комнату, где должен был находиться Витя. Угорь открыл дверь: Перышко сидел на стуле у окна и читал книгу — зрелище, которое бывалому урке не доводилось видеть лет этак двадцать. Витя повернул голову на скрип двери. — Доброе утро, Угорь, — произнес Перышко с обычным для себя приветливым и простодушным выражением на лице. У Угря трещала после вчерашнего башка, и это утро не показалось ему таким уж добрым. Не отвечая на приветствие, он хмуро спросил: — Это ты все со стола убрал? — Да. — А выпить ничего не осталось? — Полбутылки водки в холодильнике. Сходив на кухню и слегка опохмелившись, Угорь вернулся в комнату к Вите. — Ты чего сегодня делать думаешь? — Брата Артемия навещу. — Ты его ещё не видел? — Нет. — А где его хаза? — Я хочу посетить его в Божьем доме, там, где он проповедует. — На своих двоих отправишься? — Да. В гараже у Угря стоял джип «чероки», но дать эту машину Вите он не мог — слишком рискованно. Угорь купил её по дешевке, поскольку тачка была краденая, с неперебитыми номерами кузова и двигателя и без техпаспорта. Но она нужна только для разового использования и будет брошена сразу после налета. — А где этот Божий дом? — В Матвеевском. — А-а! Так ты пешком дойдешь! Действительно, от района Давыдкова, где находилась хаза Угря, до Матвеевки было совсем недалеко. Урка махнул рукой: — Ну что ж, тогда иди — и, усмехнувшись, добавил: — с Богом. Перышко захлопнул книгу. Виктор Курганов не знал своих родителей, воспитывался в детдоме города Ростова. С ранних лет мечтательного по натуре парнишку тянуло к чтению, он ничем не походил на задиристых детдомовских мальчишек, у которых были совсем иные интересы. Однако крутые нравы и порядки заведения, в котором прошли все его детство и ранняя юность, заставляли искать Витю пути к выживанию, а главное — приемы самозащиты. Для этого другие ребята создавали группировки, но Виктору, обладавшему врожденным чувством собственного достоинства, с малолетства были чужды законы стаи. И он нашел-таки для себя метод обеспечения личной безопасности — хотя и достаточно традиционный, но от того не менее эффективный — нож. Изобретательный парнишка освоил технику изготовления и владения этим видом холодного оружия, без устали придумывал различные трюки при его применении. Но нож, выручая Витю в разборках, не спас его от тюрьмы, а наоборот — помог туда попасть. Детдомовские пацаны остерегались задирать Виктора, зная, на что способен этот с виду смирный парень, но городская шпана знать ничего подобного не могла. Пьяная кодла молодых ребятишек ходила по вечерним улицам Ростова в поисках приключений и набрела на мечтательного юношу в одиночестве сидящего на лавочке в сквере. Особого повода, чтоб набить ему морду, не требовалось, но тот, кто поднял на него руку первым, рухнул на асфальт, взвыв от боли. Милиция подъехала, как всегда, вовремя… Виктор Курганов получил всего лишь год за нанесение легкого ножевого ранения и оказался в колонии для малолетних преступников. Когда же ему исполнилось восемнадцать, парня перевели туда, где сидят взрослые мужики. Но в каком бы месте Витя ни находился, он сразу же искал возможность изготовить из подручных средств любимое орудие самозащиты и научился надежно прятать его при шмонах. В колонии под Липецком на симпатичного необычной яркой внешности парнишку положил глаз местный авторитет, который решил его опетушить. В тот же момент он оказался на пере Виктора Курганова, и врачи не смогли спасти жизнь маститому блатарю. Вите, уже тогда получившему прозвище Перышко, добавили шесть пасок и отправили в колонию строгого режима под Пермь. Здесь ему повезло. Как справедливо говорил Угорь, он приглянулся очень известному вору в законе Федосу, влияние которого распространялось на все приуральские лагеря. Такие люди, как правило, имели хорошие отношения с администрацией колоний, поскольку помогали им держать заключенных в узде, хотя и отстаивали права последних, и Федос не был здесь исключением. Он знал историю Виктора и взял смелого пацана под свое крыло. В этом же лагере Витя познакомился с неким «братом Артемием», которому тоже покровительствовал Федос. Артемий проповедовал собственные религиозные идеи, смутно напоминающие христианские. По моде тех лет, администрация разрешила открыть ему «церковь», где он и излагал истину в последней инстанции. Зеки ходили туда охотно, поскольку это было для них развлечением, «сеансом», однако проповеди совершенно не трогали битых жизнью людей. Но вдохновенные речи брата Артемия взбудоражили ничем не замутненную душу Вити Курганова всерьез. По настоянию своего Учителя, Перышко полностью отказался от наркоты, спиртного, курения и даже блатной фени. Но смутный смысл проповедей Артемия был ему практически недоступен, и юноша воспринимал их душой, как волшебную, волнующую музыку. И вот сейчас он шел к своему Учителю, переходя мост через речку Сетунь, отделяющую Давыдково от Матвеевского. Вскоре Перышко добрался до отдельно стоящего, почти не имевшего окон серого здания, бывшего кинотеатра «Планета», которое теперь исполняло функции молельного дома. Открыв двери, Виктор через узкий вестибюль оказался в довольно большом зале. Здесь горело множество свечей, по стенам были развешаны скрещенные шпаги, кортики, финки и прочие виды холодного оружия, а с возвышения в конце зала, видимо, амвона, неслись горячие речи брата Артемия. Осторожно пробираясь сквозь довольно многочисленную толпу, внимающую Божьему слову, он добрался до амвона. Долгое время самозабвенно вещающий проповедник не замечал своего ученика и вдруг осекся на слове. Глаза их встретились. Артемий кивнул в ближний угол зала, быстро произнес несколько заключительных фраз проповеди и сошел с амвона. Он двинулся к черным кулисам и исчез за ними. Туда же последовал Виктор. — Наконец ты освободился, брат мой. — Артемий перекрестил Перышко на православный манер. — Да будет милостив к тебе Господь. Он вошел в ближайшую дверь и жестом поманил за собой Виктора. Они оказались в довольно большой комнате, где Перышку бросился в глаза огромный сейф. В помещении находилось также множество упакованных картонных ящиков, обычный письменный стол и несколько стульев. Окно было загорожено портьерой, а может, его вообще не было, горела люстра. Здесь Витя, как следует, рассмотрел Артемия. Тот оказался одет во что-то черное, бесформенное, ниспадающее с плеч. На каждом рукаве его одеяния были вышиты скрещенные ножи. Та же эмблема красовалась у него на груди, только выполненная, вероятно, из серебра и подвешенная на цепочке. — Где ты остановился? — У Угря. — С чего это вдруг? — вроде бы встревожился и даже обиделся Артемий. — Федос послал. — Витя отвечал лаконично, ему казалось неуместным при Божьем человеке говорить лишние, суетные слова. — Для чего? Перышко немного замялся. — Угорь предложил мне идти с ним и его товарищами на дело и сказал, что так распорядился Федос. — А что за дело? — Налет на какое-то учреждение. Больше ничего не знаю. Артемий пристально посмотрел на своего ученика. — Ты помнишь, чему я тебя учил и что говорил Господь? Отними у богатых — отдай бедным. После налета сразу приходи ко мне. Я тебя обустрою. — Я так и поступлю, брат Артемий, — смиренно произнес Перышко. — Но Угорь сказал, что если я откажусь брать в руки пистолет, он меня с собой не возьмет. — Витя вопросительно посмотрел на Учителя. — Пистолеты да автоматы, конечно, будут у Угря и его приятелей. Те не состоят в нашем братстве и могут брать любое оружие. Но ты должен использовать только нож. Лишь нож отвечает за содеянное твоей рукой, а значит, и тобой. Пуля, оторвавшись от ствола, уже ни за что не отвечает. Никогда не уходи от ответственности за свои действия, брат мой, только нож — твое оружие. — Эту небольшую проповедь Артемий произнес на высоких тонах, в очевидном возбуждении, но, постепенно остыв, добавил ещё несколько слов уже спокойным, деловым тоном: — Впрочем, пистолет можешь в руки взять, но постарайся пользоваться только ножом. И то лишь в крайнем случае. Так или иначе, дело это — богоугодное. — Я все понял, брат Артемий. — Но вообще-то предприятие такого рода для тебя должно быть последним. Будешь работать у меня, в Божьем доме. Станешь служить Господу и искать Единственную. Не забыл, что я тебе говорил про Единственную? — Да, это Женщина, дарованная мне Судьбой. Ты говорил, брат Артемий, что я сразу её узнаю, как только увижу. — Верно. Господь, Единственная и ты сам — вот она, настоящая Святая Троица, — провозгласил Артемий один из главных постулатов своего учения. — Я это хорошо помню. — А теперь иди. Меня люди ждут. — Не помолишься ли ты Господу за успех дела, которое ты назвал богоугодным? — Не стоит тревожить Царя Небесного по таким пустякам. Я твердо знаю, что тебя ждет удача. Она не может отвернуться от того, кто пытается оказать помощь страждущим и жаждущим. И брат Артемий снова осенил крестным знамением Витю Перышко.
