Джерри Остер - Погоня за «оборотнем»
Сюзан прошиб холодный пот. Казалось совершенно невероятным, что ее собственная непредсказуемая дочь декламирует ей стихи.
— Это из «Потерянного рая», слышала? Мы сейчас проходим. В школе. Эта фраза означает…
— Я знаю, что под этим подразумевается, но я не собираюсь действовать безрассудно, Кэр. Я руководствуюсь чувством ответственности.
— По отношению к кому? К папе? Я бы сказала, что в данный момент твоя ответственность должна быть обращена ко мне. Твоя ответственность заключается в том, чтобы тебя тоже не убили, слышишь?
У ее непредсказуемой дочери была голова на плечах.
— Но ведь меня может сбить автобус, Кэр. Я могу поскользнуться в душевой.
— Конечно, если ты не будешь осторожна.
— Я буду осмотрительной.
— Мне кажется, что ты просто хочешь от меня избавиться.
— Не говори глупостей.
— В последнее время мы много боролись.
— Людям необходимо постоять за себя.
— Ты отправляешь меня к бабушке с дедушкой, потому что знаешь, что они не разрешат мне курить.
— Надеюсь, что так оно и будет.
— Я буду как в тюрьме, да?
— В тюрьме, моя милая, заключенные и курят, и пьют, и трахаются, и колются. Вдобавок ко всему еще и смотрят телевизор.
— У бабушки с дедушкой я не смогу видеться с Дженифер.
— Она может навещать тебя время от времени.
— Бабушка и Дженифер? Это будет потрясно.
— Тогда ты будешь приезжать к ней.
— Если я поеду, то можно мне будет курить? Можно? Дженифер курит, и мне нужно курить. А что еще делать?
— Ты могла бы прислушаться к тому, что я говорю. Сейчас мы остались только вдвоем, Кэр. Нам нельзя без поддержки друг друга.
— … Мне страшно, мама.
Сюзан прижала дочь к груди. Сама она не боялась. «Страх — это потеря ориентации», — напутствовал своих подопечных Барнс. Сюзан совершенно определенно знала свое местоположение: она находилась рядом со смертью.
Глава 8
Сюзан некоторое время постояла у ресторана «Опушка», затем дошла до угла и купила в киоске две пачки сигарет «Мальборо», любимый сорт сигарет Риты, поскольку теперь Сюзан, некоторым образом, играла в игру по правилам Риты. После этого вернулась к картонной упаковке из-под холодильника. Она сложила пачки и коробку спичек горочкой на тротуаре и слегка отступила в сторону.
На улице стало теплее, и человек был без головного убора. На нем было надето только пальто песочного цвета. Сидя на корточках, он изучал сигареты, как если бы они были переносчиками болезни.
— Воевал во Вьетнаме? — спросила бродягу Сюзан.
Бродяга протянул руку и, нащупав сигареты, опять исчез в коробке.
— Служил десантником.
Сюзан кивнула понимающе головой:
— Мой муж служил в морской пехоте.
Бродяга вновь протянул руку из коробки, словно его прервали, не давая завершить процедуру, и взял пачку, лежавшую сверху, большим и средним пальцами руки. Он сорвал целлофановую упаковку, открыл пачку, оторвал фольгу и, постучав пачкой по ладони, протянул сигареты Сюзан.
— Он погиб?
— Нет-нет, спасибо, я не курю. Да, он погиб. Не хотите ли выпить чашечку кофе или что-нибудь поесть?
Бродяга, прикрывшись ладонями от ветра, прикурил.
— Вы из полиции?
— Нет.
— Здесь на днях полиции была тьма. Полицейские, детективы.
— В самом деле? А улица кажется тихой.
Человек загасил спичку.
— Они были в ресторане. В «Таймс» эта статья проходила под двумя звездочками. Для дела излишнее количество полицейских может принести только вред. — Он задумчиво курил некоторое время. — Они осмотрели всю улицу. Искали место, где предположительно могло остановиться такси, с какой стороны сел в него тот парень, где находилась женщина и все прочее.
— Неужели?
— На улицу высыпали официанты и вели себя так, будто все видели.
— Есть что-то смешное в том, как люди ведут себя в таких ситуациях. Им не хочется говорить, что они ничего не видели. Конечно же, они порой говорят, что абсолютно ничего не видели, хотя дело было как раз наоборот.
— Они осмотрели все канавы в поисках пуль и гильз.
— Официанты или полицейские?
— Все бесполезно. Они знают, что он мертв, это значит, что они нашли тело. Это значит, что они вытащили из него пулю. Можно было вообще не изображать здесь поиски.
Он еще немного молча покурил.
— Ты похожа на женщину из полиции. Я чувствую это. Но тот парень не был полицейским. Он был слишком… — Бродяга приподнял подбородок, провожая взглядом струю дыма, как будто она продолжала его фразу.
Сюзан проследила за дымом.
— Ты ее хорошо рассмотрел?
Бродяга снова затянулся:
— Она из тех женщин, которые сейчас выглядят так, а в следующий раз уже выглядят по-другому. Женщина как день — один не похож на другой.
Сюзан поджала губы:
— Видимо, с такой будет трудно сладить.
Он отшвырнул сигарету и исчез, нырнув в свою картонную упаковку так ловко, что Сюзан показалось, что он повиновался какому-то волшебному слову. Когда он вновь появился, то держал в руках кожаный футляр для очков:
— Она уронила вот это. — Он протянул Сюзан футляр.
Сюзан осторожно взяла его в ладонь, как бы взвешивая.
— Она уронила?
— Когда доставала из сумочки пистолет.
Сюзан открыла футляр и достала пару солнцезащитных очков. Она взяла их за носовую дужку и рассмотрела со всех сторон.
— Изготовлены не по рецепту. Они ни о чем не говорят.
Ее собеседник спрятал сигареты в надежном потайном месте своей одежды и произнес:
— Таких очков наберется всего двести пятьдесят штук.
— Ты это серьезно?
Он вспылил:
— Во всем мире только двести пятьдесят пар таких очков!
Сюзан подняла успокаивающе руку:
— Мой друг, я определила в тебе надежного свидетеля убийства, как только увидела тебя, и поэтому решила задать несколько вопросов. У тебя здесь хорошее место для наблюдения, все практически перед глазами. Но, черт возьми, откуда ты можешь знать количество пар этих очков?
Он снисходительно улыбнулся:
— Видел рекламу в журнале.
Сюзан расхохоталась, а бродяга продолжал:
— Тут ниже по улице есть зубоврачебный кабинет. Время от времени медсестра приносит мне старые журналы. Вот я и увидел рекламу. Элис.
— Элис?
Он опять вздохнул:
— Так они называются.
Сюзан рассмотрела дужки.
— Действительно, «Элис».
Он фыркнул:
— Тоже мне, полиция.
— Если ты видел, как она достает пистолет, то почему ты ничего не сделал, ничего не сказал?
Он опять фыркнул.
Сюзан положила очки в футляр, а футляр в свою сумочку, достала бумажник и отсчитала три десятки. Она согнула их пополам, присела и, взяв его руку, сунула банкноты в ладонь и сжала кулак.
— Вот, возьми.
Бродяга припрятал деньги туда, куда ранее перекочевали сигареты.
* * *«Что будет хуже, — размышлял Барнс, — для человека, метившего на пост директора: его связь с Миа, девушкой, нелегально проживающей, малограмотной иностранкой и курильщицей марихуаны, или с Полли — никотино-кофеино-кокаиновой триатлонисткой, тоже своего рода незаконным, чуждым элементом, поскольку жила она в Хобокене в нарушение закона о государственных служащих, согласно которому эта категория должна была жить в пределах городской черты»? Она назвала Барнсу свой адрес под строжайшим секретом (ему!), затем предложила наркотик на серебряной ложечке, а когда он отказался, то посмотрела на него так холодно, что ее взгляд, казалось, предупреждал его о том, чтобы он не вздумал читать морали и говорить о незаконности ее действий.
Полли позвонила ему как раз в тот момент, когда он вернулся в контору после похорон Пола. Она сообщила, что до субботы свободна и поинтересовалась, не передумал ли он пригласить ее в самый лучший ресторан Хобокена.
Они встретились на станции ПАТ в Торговом центре. Полли поцеловала Барнса в губы и в вагоне прижимала его руку к своей груди на протяжении всей поездки.
Внутри ресторана свисали изогнутые папоротники, звучали грамзаписи пятидесятых годов, что все вместе составляло соответствующую атмосферу; завсегдатаями были недавние выпускники колледжей, а шеф-повар пользовался микроволновой печью. Официантка, итало-американка, дергала плечами под музыку, одновременно принимая заказы. Звучали песни: «В тишине ночи», «Канзас-Сити», «Жизнь без тебя»… Барнс знал наизусть слова всех этих песен. Как он мог знать слова? Он был студентом Йельского университета, учебного заведения весьма престижного и со своими специфическими традициями.
Барнс подумал: ему следует завербовать Полли, живущую полулегальной жизнью. Она снимала апартаменты на первом этаже особняка напротив церкви адвентистов седьмого дня, где проповеди велись на испанском языке. Полли сказала, что иногда по средам она ходила туда, чтобы «не выпадать из правил, принятых среди обитателей квартала». Хотелось бы Барнсу знать, как Полли поступила бы, если бы жила напротив мечети.
