Кирилл Казанцев - Галера для рабов
– Вот вы и улыбаетесь, Маргарита Юрьевна, – вкрадчиво шептал Желтухин. На что блондинка тут же стерла с лица выражение, ошибочно принятое майором за улыбку, и стала таращиться на него со злостью. – Не поделитесь своей улыбкой, Маргарита Юрьевна? А то мы с вами все грыземся да цапаемся. Как вы себя чувствуете – вам уже хорошо? Или еще удовлетворительно?
– Майор, отстаньте, – бормотала Статская, пресекая попытки Желтухина пристроиться к ней поближе. – Ну, послушайте же, – закатывала она мутнеющие глаза, – у меня нет желания иметь с вами что-то общее. Это ваше жизненное кредо – доставлять неудобства окружающим? Ну, чего вы на меня так смотрите? Я похожа на новые ворота?
Вскоре приступили к чайной церемонии, чая при этом было не меньше, чем спиртного. Время летело, на море уже опускались сумерки. Бестолковый обед плавно перетекал в ужин. Временами кто-то из гостей вываливался из кают-компании, блуждал по палубе и торопился забраться обратно. Даже алкоголь не позволял расслабиться полностью. За шторкой у бара – там, где начинался извилистый спуск на вторую палубу, какое-то время прятался помощник капитана Шварц. Он прислушивался к звукам веселья, собирал информацию. Потом зашагал к лестнице, чтобы обходным путем забраться на капитанский мостик, где капитан Руденко проводил почти все свое время. По другой лестнице, ведущей с носовой палубы, к кают-компании с гостями в это же время подкралась официантка Алиса. Она хотела войти, собрать посуду, с этой целью натянула на мордашку дежурную улыбку. Но передумала, спряталась за рамой, стала подглядывать. Выражение лица изменилось – дежурную улыбку сменила сосредоточенная мина. Она оправила крохотную юбку, стала пятиться обратно к лестнице и медленно спустилась спиной вперед. Ступив на палубу, она воровато пошныряла глазками и юркнула к проходу на правый борт. Девушка не подозревала, что за ней наблюдают. В аналогичном же проходе, только в левом, недалеко от камбуза, что-то шевельнулось, в сумраке очертилась невысокая фигура в бесформенных одеждах. Высунулась голова, застыла. А едва затих по правому борту перестук каблучков, на палубу кошачьей поступью выбралась обладательница мешковатого облачения. Лунный свет мазнул дрейфующий «Ковчег», и в желтоватом свечении прорисовалось лицо судового кока Виолетты Игоревны. Загадочно поблескивали глаза. Она пыталась прислушаться, что творится в кают-компании. А там надрывался громоподобный глас полковника, звенела и билась посуда. Что-то скороговоркой лепетала женщина. Виолетта Игоревна шагнула вперед, намереваясь подойти поближе. Но над головой хлопнула дверь, кто-то вывалился из кают-компании, некультурно харкнул, и если бы женщина вовремя не прильнула к надстройке, плевок попал бы ей в голову. Она прижалась к гладкому металлу, затаила дыхание. Донеслось нетрезвое бормотание, скрипел настил, щелкнула зажигалка, и невоспитанная особь мужского пола шумно выдохнула дым. Женщина не стала искушать судьбу – подалась обратно вдоль стеночки. Юркнула за угол, бесшумно заскользила к камбузу. А только закрылась за ней дверь, как из прохода, связующего палубу с основным коридором, выбралась новая фигура. Мужчина застыл, затем покосился на закрывшийся камбуз. Он на цыпочках подался к носовой палубе, но не стал на нее выходить, прильнул к лееру, укрывшись за фигурной колонной вертикальной опоры, слился с ней, застыл. В дрожащем лунном свете угадывалось хмурое лицо механика Панова. Он вглядывался в тихую морскую гладь. Насторожился, когда хлопнула дверь кают-компании, послышались сварливые голоса и заскрипела лестница. Кто-то из «отдыхающих» рискнул спуститься. Механик не шевелился – он сливался с элементами судовой архитектуры, и вряд ли его могли заметить с палубы…
Через полчаса Евгения Дмитриевна, которой надоел этот пьяный бедлам, намекнула, что пора бы и честь знать. Гости забыли, что они вообще-то не на приеме у губернатора. Желающие могут подождать, пока ночной горизонт украсит спасательное судно, или пить до полного превращения в дровяной склад, но с нее хватит. Она идет спать, и просьба в облюбованную ею каюту не ломиться – особенно это относится к некоему господину Вышинскому, который уже, похоже, раскатал губу. То же самое она советует сделать всем остальным – просьба вспомнить, что электричество на борту отсутствует, а в наличии только два фонаря. Разум возобладал – несколько минут спустя пошатывающиеся гости потянулись вниз. Кто-то споткнулся на лестнице, его схватили за шиворот. Гуськом, шатаясь, хватаясь за леер ограждения, они брели по левому борту, пропадали в примыкающем к коридору проходе. Раскисший полковник искренне не понимал, почему он должен куда-то идти, и в этой связи матерился, как последний дембель. Ускорение и верный курс ему придавали Желтухин с Бобровичем, еще способные стоять на ногах и отчасти соображать. Люди разбредались по каютам. Возмущался Аркадьев, мол, почему кто-то занял его апартаменты? Ему плевать, что это женщина, знаем мы этих женщин! Попутно выяснилось, что прочность дверей никакая, а дохлые замки – лишь формальный повод не выбить это недоразумение ногой. Изнутри в каютах не было даже задвижек. «Кто-то поджидает в гости наемного убийцу? – смеялась над нытиками Евгения Дмитриевна. – Ради бога, господа, самые трусливые могут сбиться в стаю и трястись до утра, а с меня уже хватит!»
Минут через десять оборвались кряхтения, стоны и выражения недовольства. Люди спали без задних ног, запершись в своих «отвоеванных» каютах. От мощного храпа вздрагивали стены. Запах алкоголя, проникая через щели под дверью (а запасливый Глуховец еще и разбил у каюты бутылку), густо насыщал пространство коридора. К ночи усилился ветер, судно плавно вздымалось и опускалось на упругих волнах, поскрипывала оснастка. Наступила южная ночь – темная, как самые низменные человеческие пороки. Легкие облачка затянули небо, закрыли звезды, луну. Воцарилась тьма. Мрак окутал яхту, брошенную на произвол судьбы. Лишь на капитанском мостике горел обыкновенный переносной фонарь, прикрепленный к потолку – сигнал для проплывающих судов, что в данной точке пространства кто-то есть. Но никаких судов в округе не было – одна лишь неодушевленная, мерно вздымающаяся масса воды. Едва ли слабенького аккумулятора могло хватить до утра. На мостике кто-то присутствовал – различалась неподвижная фигура на вращающемся стуле…
В недрах судна что-то приглушенно скрипнуло. Колыхнулось пространство второй палубы. Во мраке ночи по коридору проскользнула фигура. Она направлялась в сторону кормы. Одолев сжатое каютами пространство, человек присел на корточки, прислушался. Стояла тишина. Ее нарушали лишь храпы за закрытыми дверьми. И ветер глухо посвистывал. Упругий силуэт прокрался к лестнице, ведущей в трюм и машинное отделение. Но до нижней палубы он не пошел, сместился на горизонтальную площадку между лестничными пролетами и вскоре оказался в глубокой нише, уставленной неработающими вентиляционными агрегатами. Здесь хватало места, чтобы присесть на корточки. Из темноты к мужчине протянулись женские руки – особа женского пола прокралась в нишу незадолго до него.
– Здравствуй, Никита, радость моя… Как же я счастлива видеть тебя настоящего… – Ксюша обняла его за шею, стала осыпать жаркими поцелуями. Они стояли на коленях, крепко обнявшись, целовались, гладили друг друга – словно впервые встретились после долгой и изматывающей разлуки. Нацеловавшись, она отстранилась от него, попыталась всмотреться. – Правда, не видно здесь ни зги… Это точно ты?
– Это точно я, – шепотом отозвался Никита. – Пора бы научиться, Ксюша, отличать в темноте любимого человека от нелюбимого. Ты давно уже здесь?
– Целую вечность, дорогой. Уж думала, ты не придешь…
– Мог и не прийти, – усмехнулся он, гладя женщину по волосам. – Ей-богу, чуть не проспал. Даже сон успел просмотреть – вскакиваю, боже, проспал, все пропало, ведь я должен был что-то сделать…
– Плохой мальчишка, – она шутливо стукнула его кулачком. – Ладно, я пока еще полагаюсь на твою ответственность. Приступаем к важной части операции? Кстати, как мы ее назовем? Операция «Твердый знак»? «Шок и трепет»? «Буря в пустыне»?
– Никак не назовем, – он потерся носом о невидимую женщину. – Чтобы враги не догадались. Подождем еще немного, Ксюша. Пусть эта ночь окончательно утвердится. Посидим тут, полюбезничаем, здесь так романтично.
– Да уж, лучше здесь, чем там… Слушай, я уже не могу видеть эту гадкую публику… Воротит от них, скоро тошнить начнет и вырвет на кого-нибудь… Какая же это, право, гадость… Хозяева жизни, блин, попавшие в трудную жизненную ситуацию… Мы, наверное, не дождемся, когда в России появятся законы, перед которыми все равны. Ну, ничего, они еще попляшут… Главное, чтобы крыша у них не поехала раньше времени. А то как тогда, в Восточной Сибири, взбредет кому-нибудь в голову прикончить своих товарищей по несчастью… Слушай, – женщина вдруг напряглась, – а ты не боишься, что мимо действительно будет проходить судно и возьмет «Ковчег» на буксир? В этом случае мы никак не сможем повлиять на ситуацию.
