Ярослав Зуев - Конец сказки
– К-кваса бы, из бочки, – внес лепту Армеец.
– Пивка бы…
– Хватит балаболить, – буркнул Протасов. – Разбыкались. Если бы у бабки был иенг, она была бы дедом, ясно? Тут из-за любого угла кто хочешь, выскочить может, любая сволочь, и когда угодно, а вы раскудахтались, как бабы, в натуре.
* * *Вскоре тоннель начал сужаться, пока не превратился в кишку, вынудив приятелей выстроиться гуськом. Протасов шагал, пригнув голову и шурша плечами, которые задевали обе стены, словно шомпол, двигающийся по стволу. Армеец ждал, что Валерий вот-вот развопится, но тот угрюмо молчал.
– Интересно, а змеи тут есть, пацаны? – спросил Планшетов, замыкавший их маленький отряд. Протасов замер с поднятой ногой как кремлевский курсант у Мавзолея. В былые, советские времена.
– С чего это ты о змеях вспомнил?!
– Да так, просто. Показалось.
– Что тебе, бляха-муха, показалось?!
– Шипение какое-то…
– Какое шипение?
– Не знаю, чувак.
– Это у тебя в голове шипит.
– Сам послушай.
Протасов навострил уши. Впереди действительно что-то было. Только не шипение, скорее – журчание воды. Так, по-крайней мере, показалось Протасову.
– Или там кто-то мочится, здоровый, блин, как я, а то и больше, или где-то впереди ручей, – прошептал он. При упоминании о воде судорожно сглотнули все трое, жажда, мучившая их на протяжении вот уже нескольких часов, стала совершенно невыносимой.
– А может, все же, змея? – не унимался Планшетов. – Типа гремучей, к примеру. Ну, та, у которой погремушка на хвосте?
Какого хрена, в натуре, ты приплел сюда обдолбанных змей? – возмутился Протасов. Хоть лично он полагал, что где-то неподалеку шипит река, место мателота[34] ему решительно разонравилось.
– Я не приплетал, – сказал Планшетов. – Сам прикинь, чувак. Мы тут премся, как по проспекту. Темно, как у негра в жопе, не видно ни х… На юге змей завалом, а в горах они вообще на каждом шагу. Весной змеи агрессивные, потому что спариваются, и яд у них – будь здоров, не кашляй. Сейчас, чувак, весна, если ты не знал, а до ближайшей больнички… – Юрик присвистнул. – И то вопрос – есть ли у медиков сыворотка, по нынешним паршивым временам? Или они ее давно пропили…
– Уверен, что нет, – подал голос Армеец.
– Ну, и?
– Что, ну? Хватанет за ногу, и привет. Смерть мухам. Прощай Родина и все такое.
– Гремучие змеи тут не-не водятся, – сказал Армеец учительским тоном. – Они на Ка-кавказе водятся. З-змеи на полуострове п-представлены несколькими видами. Впрочем п-пресмыкающие – это еще пол бе-беды. Насекомые в эту пору го-года куда опаснее змей, в Крыму есть ве-вероятность повстречать тарантулов, сколопендр и даже фаланг, чьи укусы ве-весьма болезненны и не-небезопасны. А вот в-встреча с «че-черной вдовой»[35] мо-может запросто о-обернуться большими не-не-не…
– Хватит, блин! – зарычал Протасов. – Задолбал, профессор. Отвянь! Змеи, тарантулы, вдовы даже, какая, на хрен разница, от чего помирать, если так и так – кругом полная жопа?
– Не-не скажи…
Вскоре галерея стала значительно шире, воздух заметно посвежел. В принципе, его нельзя было назвать спертым и раньше, сколько они не углублялись в недра горы, по катакомбам циркулировал еле заметный ветерок, как доказательство существования как минимум нескольких выходов на поверхность, обеспечивающих приличную тягу. Теперь же им буквально пахнуло в лицо, как бывает, когда стоишь на берегу моря, высматривая огни далекого маяка. Журчание стало гораздо громче, теперь ни у кого не возникало сомнений, – где-то бежит ручей. Планшетов перешел на бег, опередив Протасова. А затем резко затормозил. Протасов, шагавший следом, как Петр Великий с известной картины Серова,[36] навалился сзади, и они едва не упали.
– Какого хрена ты творишь?! – возмутился Валерий. Сделав предостерегающий жест, Юрик опустился на четвереньки и принялся шарить по полу.
– Какого, говорю, хрена?
– Не шуми, чувак, – откликнулся снизу Планшетов. – Ты что, ничего не чувствуешь?
– Дует, блин, – сказал Протасов. – И конкретно дует, е-мое.
– А я тебе о чем? Вдруг впереди обрыв, а? Хочешь с разгону в подземную реку влететь?
Опасения были не напрасны, журчание воды теперь напоминало шум горной реки средних размеров. Протасов пожал плечами, мол, делай как знаешь, окрестив Планшетова Чингачгуком.[37] Впрочем, как вскоре выяснилось, упасть в реку они все же не рисковали. Непроглядная темень, не то, чтобы отступила, но, теперь они смогли различать силуэты друг друга. Это, конечно, не был свет, скорее, капля серебрянки в ведре гудрона. Вскоре приятели обнаружили его источник, – почти правильной формы прямоугольник, величиной с панорамное окно, пробитый или вырезанный в стене. Он фосфоресцировал призрачным рассеянным светом.
– Там пещера, чуваки, – сказал Юрик, осматривая проем. – И здоровущая, похоже. Дна не видать. Стены гладкие. Не спустимся, сто процентов.
Не-неужели подземная река? – спросил Эдик, облизав растрескавшиеся губы. Пить хотелось безбожно, на ум пришла история царя Тантала,[38] которую он много лет назад рассказывал тем любознательным детям, что согласились посещать его факультатив, после уроков.
– Откуда тут река, чувак?
– Ли-ливень, – догадался Армеец. – На-наводнение, Юра.
Юрик так далеко высунулся из проема, что Эдик с ужасом подумал: сейчас вывалится, и, кувыркаясь, полетит вниз, оглашая душераздирающими воплями окрестности.
– И ни веревки, ни ведра, чтоб водички зачерпнуть, – сокрушался Планшетов. – Вот черт! Как думаешь, далеко до дна?
– Мо-можно бросить монетку, – предложил Эдик.
– Чтоб сюда вернуться, что ли? – удивился Протасов. – Ну, ты и дурак, Армеец.
– Чтобы определить г-глубину п-провала, – холодно пояснил Эдик и, воспользовавшись темнотой, энергично покрутил у виска.
– Откуда по нынешним временам мелочь?[39]
– То-тогда камушек найди.
– Пойди сам найди. Тут пол гладкий, как в душевой. – Планшетов похлопал себя по карманам. – О, есть кое-что! – Он извлек связку с брелоком в виде пластикового скелета, прикованного к кольцу за шею.
– Что это звенит? – спросил Протасов.
– Ключи от «Линкольна», чувак. Я их из замка зажигания чисто машинально выдернул, перед тем как мы тачку с горы столкнули. Эдик? Тебе ж они больше не нужны?
– Кидай на хрен, – решил за Армейца Протасов. Планшетов швырнул связку в провал.
– Та-та-там…
– Цыц ты! – рявкнул Протасов. – Шлепка не услышим.
Настала мучительно долгая пауза, пока, наконец, снизу не долетел короткий металлический лязг, а еще через мгновение хлюп, с которым ключи скрылись под водой. Связка достигла дна.
– Стену зацепили, – предположил Юрик.
– Плуг, блин, даже кинуть, по-человечески не умеешь.
Планшетов не стал препираться:
– Этаж четвертый, – присвистнул он. – Впечатляет.
– Чтобы не шестой, – кивнул Протасов.
– К-ключи! – крикнул Эдик. Он так разволновался, что покраснел.
– Мы в курсе, что ключи, – отмахнулся Протасов. – Успокойся, Армеец. Пускай пока полежат. Место надежное, е-мое. Никто не слямзит.
– От к-квартиры, идиот! – выпалил Армеец. – От квар-ти-ры!
– Пардон, чувак, мы ж не знали.
– Что, н-не знали?! Ригельного ключа от автомобильного о-отличить не в состоянии?!
– Так темно, чувак!
– В голове у-у тебя темно, Планшетов. Олигофрен. В-взял – ключи вышвырнул. Замки израильские. Дубликатов нет. Как я домой попаду?!
– Ты сперва живым отсюда выберись, – сказал Протасов мрачнея.
– Типун тебе на язык! – выпалил Армеец. Протасов пожал плечами:
– Вот что, парни. Привал.
– До-догонят они нас.
– Так и будет.
– Ты, П-протасов, у-умеешь успокоить.
– Зато не вру, – парировал Валерий. – Надоело, в натуре, врать. Всю жизнь вру, блин. И становится только хуже.
– С ка-каких это пор ты прозрел?
– С недавних. – Протасов сел прямо у проема, привалившись спиной к стене, кряхтя вытянул ноги. Свежий ветерок шевелил его коротко стриженые волосы, Валерка закрыл глаза. Эдик постоял над ним с минуту, потом опустился на корточки рядом, положил холодные тонкие пальцы на напоминающее полешко средней величины запястье приятеля. Валерий даже не шелохнулся.
– Что-то ты мне не-не нравишься, Протасов.
– Я и сам себе не нравлюсь, – буркнул Валерий. Армеец покачал головой:
– Пе-перестань, ладно.
– Скоро, в натуре, перестану.
Планшетов, стоя в проеме на четвереньках, как собака, потянулся куда-то вниз.
– Ты посмотри на этого Веллингтона, – сказал Протасов, впрочем, без особой тревоги в голосе, – сейчас точно на хрен вывалится.
