Михаил Черненок - Брызги шампанского
– О чем? – быстро спросил Голубев.
– О фермерстве.
– Подробнее рассказать можете?
– Фермерство – дело тонкое, без бутылки не разберешься, – деликатно намекнул Кеша.
– У вас, ребята, старомодные принципы. Надо бы, конечно, опохмелить вас, но мне запрещено вести официальную беседу за бутылкой.
– Можно и неофициально по четушке на брата сообразить. Деньги – на кон, и я тайком сбегаю…
– Не будем торговаться. В милиции с этим делом строго, – отклонил «компромиссное» предложение Слава.
С трудом, но слово по слову он узнал, что измученные постоянным безденежьем друзья решили «окончательно и бесповоротно» отколоться от акционеров и передать свои земельные паи Богдану Куделькину в аренду. Богдан, хотя и неохотно, после долгих уговоров согласился взять землю на условиях выплаты льгот «натурой», как пенсионерам. А за работу, если они будут что-то делать, пообещал сразу расплачиваться наличными. В пятницу утром Упадышев с Замотаевым подали свои заявления Семену Максимовичу, а вечером зашли в таверну, чтобы купить по четвертинке водки и «обмыть» перспективную сделку. Тут их и перехватил Володька Гусянов. Усадив за стол, принялся угощать шампанским. А разговор начал с того, будто, мол, батя, то есть Семен Максимович, пожаловался ему, что толковые мужики Упадышев и Замотаев надумали связаться с Куделькиным, а это большая глупость. Дескать, Богдан по уши увяз в кредитах, и дураку понятно, что долго он не протянет. И куда, мол, вы тогда со своей землей подадитесь? Продать ее нельзя, обрабатывать сами не сможете, а назад, в общество, акционеры из принципа вас не примут.
– Ну и что вы порешили с Гусяновым? – спросил Голубев.
– Да вроде пообещали Вовану передумать, – неуверенно ответил Замотаев.
– Грешно было сопротивляться при обильном угощении, – сразу добавил Упадышев.
– Что еще Гусянов говорил о Куделькине?
Замотаев, словно припоминая, наморщил лоб:
– В основном, жалел Богдана. Толковый, мол, мужик, но по глупости взвалил на свои плечи непосильное фермерское ярмо и теперь сам не рад.
– А Куделькин о своих кредитных долгах вам что-нибудь говорил?
– Богдан не из тех, кто прилюдно плачется.
– Погоди, Гриня, погоди, – возразил Упадышев. – Когда мы попросили у Богдана аванец на пару четушек, он что нам ответил?.. «Мужики, с наличными деньгами у меня напряженка. И вы, субчики, не надейтесь, что будете меня цедить, как дойную корову». Скажи, не так?..
– Ну, говорил Богдан такое, – согласился Замотаев. – Только он же не стонал, как преподобный Капелька: «Беспредел! Никто не работает! Все воруют!» И так далее…
– Чего ты Капельку с Богданом сравниваешь. Капелька умышленно паникует, чтобы под шумок свои карманы набивать.
– Это и козе понятно. Я к тому говорю, что Куделькин при нашем разговоре с ним не жаловался на разорение. Скорее всего, Вован, как и его батя, нам лапшу на уши вешал. Он же еще хотел потолковать с Андрюхой Удалым, чтобы и тот откололся от Богдана.
– За такое предложение Андрюха послал бы Володьку дальше хутора. Он же терпеть его не может. Ромка-Шустряк по секрету мне шептал, будто Андрей даже сеструхе обещал расквасить сопатку, если не перестанет шухарить с Володькой.
– Лиза разве шухарила с Гусяновым? – спросил Слава.
Упадышев, почесав на лбу лиловый синяк, усмехнулся:
– Конечно. Только не в открытую, а тайком…
Разговор затягивался, однако Голубев не спешил расставаться с закадычными дружками. Ситуация была настолько туманной, что к ясности приходилось пробираться осторожными шажками. На объективные ответы собеседников Слава не рассчитывал. «Дружки» явно переоценивали свою значимость, поэтому следовало держать ухо востро и не гнать лошадей. Убедившись, что Замотаев с Упадышевым откровенно ненавидят председателя акционерного общества, Голубев не стал углубляться в их хулу и попросил коротко охарактеризовать фермера Куделькина.
По общему мнению «дружков», Богдан – мужик спокойный и башковитый. Приехал он в Раздольное после сельхозинститута на должность главного механика колхоза. Работал хорошо, механизаторы уважали его за справедливость. Через полгода или через год поцапался с районным начальством и «закирял по-черному». За пьянку был исключен из партии и разжалован в рядовые трактористы. Одумался, когда началось фермерство. С выпивкой «завязал капитально». Вскоре по известности стал в Раздольном вторым человеком после Капельки.
Получив такую информацию, Слава вновь повернул разговор к происшествию и задал не дающий ему покоя вопрос:
– И все-таки, мужики, что, по вашему мнению, могло привести Гусянова на луга? Ну, пошевелите мозгами, ребята…
– Чтобы угадать Володькины действия, надо напиться до его состояния, – хитро намекнул Кеша.
Гриня тяжело вздохнул и ответил по-другому:
– С пьяных глаз куда хочешь можно забуриться. Я однажды после работы шел домой, а проснулся у Кеши в ограде возле свинарника.
– Значит, Гусянов не собирался на луга? – сдержав улыбку, снова спросил Слава.
– Даже намека об этом не подавал.
– А что за друг с вами сидел в таверне?
– Черт его знает.
– Володька Крупой друга называл, – сказал Упадышев. – Ничего парень. Пьет на уровне. Анекдотов много знает. Правда, они все заковыристые. Чтобы засмеяться, надо ум напрягать. Но над одним я похохотал. Женщина по телефону спрашивает: «Это квартира Эдиты Пьехи?» А пьяный мужик ей отвечает: «Нет, иди ты на хрен». Коротко и ясно, правда?..
Голубев уклонился от оценки анекдота. Стараясь не уходить в сторону от темы, сразу задал очередной вопрос:
– О чем Крупа и Гусянов между собой говорили?
Кеша глянул на Гриню:
– Ты что-нибудь слышал?
– Под конец, когда Вован попросил у Лизки еще две бутылки, друг сердито сказал ему: «Завязывай, керя, возлияние. Нам еще заказ предстоит выполнить».
– Какой «заказ»? – ухватился Слава.
– Кто их знает какой, – Замотаев тоскливым взглядом посмотрел в сторону лугов, откуда продолжали доноситься редкие выстрелы, и внезапно воскликнул: – Кеша, глянь! Василь Василич с охоты топает.
С луговой стороны села из переулка напротив избы Упадышева вышел рослый пожилой мужчина в охотничьих доспехах. Издали он здорово смахивал на богатырски сложенного Егора Захаровича Ванина. Не хватало только белой окладистой бороды.
– Привет, Василич! – звонко прокричал Упадышев. – С удачей тебя!
– Здорово, орлы, – басовито ответил мужчина и похлопал широкой ладонью по четырем крупным уткам, свисавшим под патронташем от пояса до колен. – Сегодня стрелял ловчее, чем на прошлой зорьке. Норму почти выполнил.
– Присядь с нами. Передохни.
– В моих годах передохнуть не лишне.
Мужчина подошел к лавочке, снял с плеча двуствольное ружье и сел рядом с Замотаевым. Лукаво прищурив большие навыкате глаза, усмехнулся:
– Что, брат Григорий, волосы болят?
– Побаливает башка, конечно, – признался Гриня.
– Зачем такие космы отрастил? Стригись под Котовского, как я, никакой боли с похмелья знать не будешь.
– Там, у твоего свата, не осталось лекарства, чтобы хоть малость поправиться? – мигом закинул удочку Кеша.
– Пол-ящика в подполе стоит. Сейчас мы раскрутим Ефима Ивановича на всю катушку, – мужчина глянул на Голубева. – Тоже маешься?
– Не, он из милиции, – быстро сказал Кеша. – У них с этим делом строго.
Пришлось Голубеву представиться и поведать о причине, которая привела его в Раздольное. Мужчина назвался Кафтанчиковым Василием Васильевичем. Пенсионер. Живет в Новосибирске. Приехал на недельку к свату в гости, чтобы, главным образом, поохотиться. Ни отца, ни сына Гусяновых он не знал и сообщение об убийстве воспринял равнодушно. Дескать, в охотничьей практике случаются трагедии и пострашнее.
Когда Слава поинтересовался у Кафтанчикова, где он провел вчерашнюю утреннюю зорьку, Василий Васильевич рассказал, что впотьмах хотел устроиться возле сухой березы на берегу озера Долгого, но там уже сидел какой-то охотник. Пришлось идти ближе к Раздольному, на озеро Круглое. Здесь тоже не повезло. На Круглом охотников оказалось больше, чем на Долгом. Тогда он выбрал место у черемухового куста на утином перелете между этими озерами и с рассветом открыл стрельбу. Стрелял плохо. Выпалил весь патронташ, а сбил всего двух селезней.
– Чем вызвана такая неудача? – спросил Голубев.
– При стрельбе влет на открытии сезона я всегда стреляю скверно, – признался Василий Васильевич. – Растренировка сказывается. А тут еще долго бродил туда-сюда. Понервничал и стал палить в небо, как в копейку.
– Какой дорогой шли вчера к Долгому озеру?
Кафтанчиков показал на переулок:
– Вот здесь. Затем по проторенной тропе через кусты вышел прямиком к сухой березе.
– По пути или на лугах никого не встретили?
– От деревни впереди меня вроде бы кто-то шел. В темноте не видел его, но запах табачного дымка порою чувствовал.
