Владимир Колычев - Мрак в конце тоннеля
– Одну банку нам, другую себе? Знаю, как у нас все делается! – наседал на «капитана» безусый юнец в теплом спортивном костюме цвета хаки. Волосы растрепаны, в глазах безумный блеск, рот искажен, под носом сопли, на губах пена. Казалось, он вот-вот бросится на Болгарова с кулаками.
– Ты, «капитан», мозги нам не выноси, не надо! – шагнул вперед «гаваец». – Давай делить все по-честному, и сразу! А разогреть харч мы и сами сможем.
Я подошел к нему и с улыбкой до ушей хлопнул его по плечу.
– Все правильно, так и надо, всем все поровну. По тридцать суточных пайков на один едальник. Ты получишь свою норму, спрячешь ее под нары, а завтра я приду к тебе и скажу: слышь, у нас такой закон, кто сильней, тот и прав… Или ты сильнее меня, а? Так давай проверим, в чем вопрос?
Я отступил от «гавайца» на два шага, закатил рукава на куртке, встал в удобную для боя позицию.
– Я не говорил, что сильней тебя, – растерянно пробормотал тот.
– Значит, я сильней. Значит, я могу забрать у тебя и твою пайку. И твою подругу… Кстати, где она? Кто-то уже забрал на правах сильного? Или на правах наглого?
– Эй, ты чо, с дуба рухнул? Никто Нинку не забирал. И я за нее тебя на куски порву, понял! – гневно, но не очень уверенно заявил «гаваец».
– А это мы посмотрим, кто кого порвет! Когда дело до твоей Нинки дойдет. А пока продукты делить будем. А потом друг у друга отбирать. Я у тебя отберу, он – у него! – сначала я ткнул пальцем в «моряка», затем – в сопливого зачинщика смуты. – Потом я все у всех заберу!
– Слышь, ты здесь не быкуй! – напыжился «моряк». – А то мы тебе быстро навалим!
– Мы?! – до звона в собственных ушах взвыл я. – Кто это мы?.. Нет здесь такого понятия, как «мы»! Есть только толпа! Где каждый сам за себя! И никто за тебя не подпишется… А если ты такой борзый, давай, выходи, я тебе покажу, кто круче!
Я действительно готов был наброситься на «моряка» с кулаками, и он это почувствовал. Выглядел он, в общем-то, внушительно, но все-таки дрогнул под моим, пока еще только психическим натиском.
– Э-э, мужики! Это беспредел!
Он обращался за помощью к толпе, но никто не вызвался помочь ему. Но и сдаваться он не хотел.
– Да ты хоть знаешь, кто я такой?
– Ну и кто ты такой?
– Да у меня заводы свои, понял! Да у меня такие связи!..
– Руины у тебя свои! И связи твои ядерным грибком накрылись! Нет у тебя ничего, понял! Ты теперь сам по себе… Все мы теперь сами по себе! И писец нам, если все здесь будет решать грубая животная сила. Мы люди, а не животные! – раскатывая рукава на куртке, ревел я. – Животное внутри каждого из нас, но мы должны держать его в узде. Иначе мы сами себя затопчем! Людьми надо оставаться! И жить по-людски!.. Не будем делить паек, ясно? Все остается на своих местах!
Я так резко повернулся к Болгарову, что тот невольно вздрогнул.
– Ты отвечаешь за каждую банку с тушенкой, за каждый пакетик с джемом, за каждый кусочек сахара! И если хоть грамм скрысишь, будешь иметь дело со всеми нами. Ты меня понял?
– Да нет, нет, все в порядке будет. Я для того здесь поставлен…
– Для чего ты здесь поставлен? – перебил его я. – Для того, чтобы за порядком следить? Так почему тут у тебя беспредел творится? Почему санчасть разнесли?.. Кстати, о таблетках!
Я снова обратился к толпе. Мужики смотрели на меня хмуро, исподлобья, но никто не пытался перечить. Похоже, я смог произвести на них угнетающее впечатление, как это делает матерый волк, подчиняя себе молодых, но уже злых подъярков из своей стаи.
– Я не знаю, кто там что брал, но через час я прихожу в медпункт и смотрю, все ли там на месте. Бинты там должны быть, мази, таблетки. Если ничего не найду, начну разбор полетов. У кого найду касторку, тому и поставлю клизму…
– По какому праву? – с кривой ухмылкой на губах, но все-таки недостаточно смело спросил мужик в натовском комбинезоне.
Голова у него бритая, лоб широкий, челюсть еще шире; черты лица грубые, асимметричные, взгляд хищный, загребущий.
– А по праву представителя закона!
Я уже год как уволился из органов, но служебное удостоверение до сих пор при мне. «Забыл» сдать его в отдел кадров, когда уходил. Оно даже не просрочено, и образец еще не устарел. А как эти корочки помогали мне выуживать нужную информацию у сознательных граждан. С бессознательными, честно говоря, было сложней.
И здесь, как я понял, полно бессознательных личностей. Что ж, придется прививать им любовь к закону.
Я предъявил удостоверение и вернул его на место, во внутренний карман куртки.
– Война войной, а Уголовный кодекс никто не отменял! Или кто-то думает по-другому?
– Ну, вообще, все правильно, – кивнул «моряк». – Закон есть закон…
– Война войной, а ужин по распорядку, – блеснул интеллектом «гаваец».
– Да, да, сейчас все будет, – заверил нас «лейтенант». – Свет уже дали, воздух пустили, сейчас ужин приготовим…
– Через полчаса приходите, будем обедать, – уточнил время «капитан».
– А заодно собрание проведем, – постановил я. – Решать надо, как дальше жить будем… Ты, капитан, информацию подготовь, что там за уровень радиации наверху. И нам «карандаши» раздай.
– Какие карандаши? – не понял «капитан».
– Индивидуальные дозиметры. Трубки такие блестящие.
– А-а, ИД-1?.. Так это, они старые, не работают. Там налет какой-то внутри…
– А рентгенометр? Ну, зеленый такой, с микрофоном, – оговорился я.
– С зондом, – поправил меня капитан. – Рентгенометр ИД-5…
– Что, тоже не работает?
– Нет, этот работает. Я замеры делал. Могу показать…
– И сколько мы рентген получили? Ну, примерно?
– Я не знаю. Индивидуальные дозиметры показали бы, но они не работают…
– А рентгенометр?
Эти вопросы я задавал по пути в помещение, где находились измерительные приборы. Я шел широким шагом, и Болгаров едва поспевал за мной.
– Он замеряет ионизационный ток. То есть обнаруживает процесс, который образуется после ядерного излучения. Излучение ионизирует вещество, вокруг которого образуются ионизационные токи. Чем больше токи, тем большее поражение мы получили…
«Капитан» говорил не очень быстро и внятно, я не совсем его понимал.
– Я слышал, уровень радиации сейчас порядка ста рентген, – вспомнил я, о чем говорил Валера.
– Да, примерно такой уровень был в момент взрыва. Но это проникающая радиация. Это гамма-излучение и поток быстро движущихся элементарных частиц – нейтронов, протонов, бета– и альфа-частиц. И длится это излучение всего несколько секунд после взрыва…
Мы вошли в помещение, кое-как оборудованное под пост радиометрического контроля. На шатком обшарпанном столе стояла коробка с индивидуальными дозиметрами, прибор «ДП-5» с микроамперметром на нем, кнопками, тумблерами и переключателями, войсковой прибор химической разведки; на стеллажах лежали свернутые и в чехлах комплекты общевойсковой защиты, противогазы, а на стенах было развешано несколько плакатов гражданской обороны. Жаль, что я не удосужился ознакомиться с ними раньше, а то не выглядел бы сейчас болваном в своих собственных глазах… Ну не понимал я, как радиоактивное излучение может длиться всего несколько секунд: ведь известно же, что проходят годы и столетия, прежде чем оно сходит на нет. А тут какие-то секунды… Но ведь Болгаров говорил со знанием дела.
– Излучение ионизирует клетки нашего тела, разрушая их, – положив ладонь на рентгенометр, продолжал Болгаров. – Самая сильная ионизирующая способность у альфа-излучения, но у него очень слабая проникающая способность. Его может задержать обычный лист бумаги. Так что здесь, в бункере, альфа-частиц точно нет. У бета-излучения проникающая способность больше, но в наше бомбоубежище оно тоже не проникло, в этом я вас уверяю. У гамма-излучения проникающая способность выше, чем у бета, в сто раз, но к нам оно проникло в незначительных количествах. Наибольшую опасность для нас представляет нейтронное излучение – вот оно-то и побывало у нас, и дало те самые сто рентген, о которых вы говорите. Но ионизирующая способность у нейтронов гораздо ниже, чем у альфа-частиц. Вот если бы сто рентген дало бы альфа-излучение, мы бы, возможно, здесь бы с вами не разговаривали… Сейчас нейтроны к нам уже не проникают, уровень радиации обычный для природной среды. Но клетки нашего тела в какой-то степени ионизированы, и мы можем замерить ионизационные токи – узнать, насколько мы, так сказать, фоним.
Болгаров настроил прибор, поднес зонд к моей груди. Стрелка даже не шелохнулась.
– Вот видите, первый поддиапазон молчит, – с безмятежным видом прокомментировал он. – Что ж, перейдем на миллирентгены.
Он щелкнул переключателем, но стрелка осталась на месте. И с третьего раза ничего не получилось. И только когда он перешел на четвертый поддиапазон, стрелка поднялась до половины шкалы.
– Ну вот, всего двадцать пять миллирентген. Жить будете, товарищ… Я не совсем понял, кто вы по званию…
