Михаил Попов - «Нехороший» дедушка
— Очень приятно.
— Я слышал, там трое человек было в машине?
— В самосвале? — Не понял я.
— Нет, в гаишном «форде».
— А, который Анну Ивановну сбил?
— Трое, и все пьяные. Сильно. — Он смотрел на меня, внимательно прищурившись.
Я выбросил из стакана в рот последние коньячные капли.
— Я с самого начала это знал. Вернее, старик мне сказал, Ипполит Игнатьевич. Он же судиться хотел.
— Да, а ему здесь все перекрыли. Отказывают в возбуждении дела.
Я вздохнул:
— Честь мундира.
— Да какая там честь, на нары никому не охота, вот и отмазывают мужиков. Без этого нельзя. Сейчас их отмазывают те, кого они в прошлом году отмазывали.
— Круговая порука, — опять вздохнул я. Мне еще хотелось коньяку, для полного восстановления гармоничных отношений с внешним миром. Я даже как-то перестал концентрироваться на мысли, что нахожусь в заключении и судьба моя неясна.
— Круговая-то она круговая, только все пошло в этот раз не по тому кругу. У них. — Он снова закурил.
— Да.
— Не куришь?
— Нет.
Он медленно, обдумывающе затягивался.
— Говорят, первым пострадал тот, кто сидел сзади. Он вообще шофер, но ему велели пересесть.
— А, он выпал с балкона. Я слышал, — кивнул я.
— Да. Напился, пошел прогуляться, он на старой квартире жил на первом этаже, и по привычке прямо из окна шагнул на улицу, так ближе к киоску. Переломы, но живой. Через пару дней — Рудаков.
— Это перед ним Ипполит Игнатьевич стоял на коленях.
— Вот-вот, просил старик — сдайся по-хорошему. Не захотел Рудаков, и — вдребезги!
— А третий?
— Что третий?
— Вы сами сказали — их трое было. С третьим ничего не случилось?
Он затянулся.
— Пока не слышно. Пока, я думаю. А старик исчез.
— И они тут почему-то убеждены, что я знаю куда, — сказал я с искренним возмущением в голосе.
— А ты, конечно, не знаешь.
— Да откуда?! Тихий дедок, педант, зануда, я говорил — проверьте, может, к родственникам, к друзьям свалил. Морги, наконец, психушки. Скажите, вот вы сказали «пока», третьего «пока» не тронули, вы что думаете — будет продолжение?
Кончик его сигареты раскалился.
— В машине было три пьяных милиционера. Рудаков вел, он и сбил. Карпец, это тот, что упал с балкона, сидел сзади. Он не спал, но был пьяней всех. Третий сидел справа от водителя, он виноват в том, что заставил Рудакова уехать и не оказывать помощь старушке. Карпец тоже, кстати, на этом не настаивал, на помощи.
— А она была еще жива?
— Врачи говорят, что еще была, часа полтора-два. Наверно, можно было спасти. Вряд ли, но все же.
— Значит, можно было спасти?
— Маловероятно, но кто его знает. Если хочешь еще коньяка, наливай сам.
— Спасибо.
— Вина третьего немного меньше, чем вина Рудакова, но больше, чем вина Карпеца, тебе так не кажется?
— Ну-у, наверно, так.
— Одного насмерть, второй сломал ногу и ребра.
Я молчал, не понимая, куда он клонит. Он задумался. И я вдруг тоже задумался. Мне стала казаться странной такая детальная осведомленность собеседника. Да и коньяк с лимоном в камере — это не норма, думаю, даже в голландской тюрьме. Че-ерт побери! А не влип ли я в самую, что ни на есть простецкую ловушку? Я попытался собраться, вспомнить все, что уже успел выложить. Все, что я мог выложить, было выложено. А какова теперь линия обороны?!
Мрачный курильщик вдруг спросил, не глядя в мою сторону:
— Скажи, а откуда у тебя визитка генерала Пятиплахова? Причем ведь не армейского генерала. Ты хоть представляешь себе, что это за служба?
— Какая служба?
Он полез в карман треников и достал маленький бледный прямоугольник.
— Ничего не видно.
Он достал опять же из кармана маленький, как упаковка «рондо», фонарик и ослепительной белой струей впился в картонку. И я тут же ее узнал. Только… Это была точно она — визитка, которую я получил от Пети Плахова на борту теплохода «Китеж», я не мог забыть этого золотого орла в углу. Вот оно что, значит — игра звуков. Я учился с ним не в одной группе, а всего лишь на одном потоке, а вслух будущего генерала все у нас звали по фамилии, а я решил, что по имени и фамилии. Короче, обыкновенная путаница. Как мог, объяснил то, что сам только что понял: мол, странно, что сам раньше не догадался. Ведь у меня подходящий склад ума. Своего кота, например, я называл Дивуар. И тут же подумал — зачем вру? Ведь это можно проверить. Нет у меня никакого кота. Впрочем, как это проверить? Скажу, что кот уже мертв.
Человек в майке слушал внимательно и беззвучно.
— Хорошо, что у тебя при обыске нашли эту визитку.
— Почему?
— Мы подумали, что наши особые службы занялись этим непростым дедушкой. У них, у спецов, все экстрасенсы, все колдуны на учете, все летающие тарелки пронумерованы, понимаешь же, что этим занимаются в государственном масштабе и давно, и тайно. И у нас и в Штатах.
— Их же по телевизору показывают. «Битва экстрасенсов».
— Мусор, показывают то, что не представляет никакой ценности. Для отвода глаз и выпускания пара.
Я был крайне далек от этих материй, и даже, если так можно сказать, по гигиеническим соображениям. Двадцатиминутное общение с рядовым уфологом так загаживает сознание, что лишь пол-литрой можно удалить последствия.
— Ты не задумывался, почему сейчас так много разговоров об инопланетянах — книги, фильмы снимаются, сотни, дети индиго опять же, приорат Сиона, Вольф Мессинг, «человек дождя», нацистская база в Антарктиде, нанотехнологии, клонирование… Все телевизоры забиты.
— Почему? — спросил я, хотя мне было плевать, но я чувствовал, что собеседнику лучше подыграть ради возможной будущей пользы.
Он смачно забычковал окурок.
— Хочешь спрятать информацию — прячь в информационном шуме. Понятно?
Это было действительно понятно, и я кивнул.
— Вот Интернет… Раньше я думал, что настоящее знание — это реальное знание, секрет нашего мира, это чего нет в Интернете. Сеть — она для дебилов, я считал, а у сильных людей свои способы. А потом как-то понял — все намного проще и гениальнее, тайное знание замешано в гуще других, бесчисленных знаний, тонет в океане мертвой, одноразовой информации. Под видом всеобщей доступности всех знаний мы имеем абсолютное погребение немногих реальных и важных. Если бы мировой секрет лежал в каком-нибудь сейфе на дне моря, его теоретически можно было бы обнаружить и использовать. Как смерть Кащея. А тут — ты можешь стучать по клавишам хоть целый год, хоть тысячу лет, а того, что не положено тебе знать, не узнаешь никогда.
Я пожал плечами. Надо было помалкивать. Иногда такие разговоры угасают сами собой. Но я зачем-то сказал:
— Да-а.
— Но ведь надо же его, это знание тайное, из шума информационного извлекать как-то. Когда нужно, правильно?
Я и с этой мыслью был согласен, и поэтому охотно кивнул.
Собеседник вдруг хищно улыбнулся. Мы подходили в наших рассуждениях к месту и для него самого очень интересному.
— Значит, нужен какой-то код. Код, с помощью которого дешифруется этот самый шум и вышелушиваются зерна из плевел.
Слово «вышелушиваются» далось ему не без труда.
— Но что тогда получается? Опять тот же секрет, тот же сундук с Кащеевой смертью. Только другого рода. Суть одна. Замкнутый логический круг. Надо признаться, я затосковал.
Он хотел снова закурить, но раздумал.
— Потом, вдруг — озарение! Нет кода! Нет секрета! Нет ничего такого, что может уместиться в одной голове, понятно.
Было не очень понятно, но я на всякий случай кивнул.
Собеседник все же закурил. Выдохнул дым.
— Это как с мировым правительством. Сеть — просто модель, информационная модель мира. Тайное знание, скрытое в сети — аналог мирового правительства, тайно правящего миром.
Я выпучил глаза, чтобы не усмехнуться, а выглядело так, будто я потрясен.
Николай посмотрел на меня строго, как бы проверяя реакцию. Я кивнул: мол, слушаю, слушаю, и внимательно. Он помедлил немного, давая паузой почувствовать, что сообщит важное.
— Понятно, что мировое правительство имеется. Но это не шайка миллиардеров определенной национальности, собравшихся в каком-то кабинете для обсуждения темы «Как мы будем управлять миром».
— А что это? — Я выглядел, очевидно, очень наивным, но мне и в самом деле было интересно, как работает мировое правительство.
Человек в майке еще раз выдержал паузу, чтобы я окончательно мог проникнуться ответственностью момента.
— Мировое правительство — это не ложа какая-нибудь занюханная, не совет директоров сверхкорпорации. Это очень подвижная, из тысяч людей состоящая система, в которую входят и финансисты, и умники университетские, и политики, и народные вожди, и продвинутые журналисты, и философы и так далее.
