Эд Макбейн - Крах игрушечного королевства
Тем временем я оставляю всех преступников, зарезавших свою жену, застреливших мать, поджегших дом своей подружки, отравивших ее золотых рыбок или нагадивших в почтовый ящик соседу, адвокатам, ведущим уголовные дела.
Что же касается меня, я никогда не возьмусь защищать человека, которого считаю виновным.
Приятель Уоррена был известен под прозвищем Джеймс Янтарная Щука или просто Щука.
Он получил это прозвище не за то, что его кожа цветом напоминала чешую этой рыбы, а за то, что он поймал самую крупную янтарную щуку, которую когда-либо ловили в прибрежных водах Калузы, сто десять фунтов живого весу. Теперь чучело этой зверюги украшало собою стену гостиной маленького домика, который Щука делил с девушкой вдвое младше его, втрое темнее и вчетверо красивее. Щуке было тридцать семь лет, а девушке только что исполнилось восемнадцать. Строго говоря, она была даже больше чем вдвое младше его. Она как раз возилась на кухне, готовила обед, а Уоррен и Щука сидели на крылечке и любовались на реку и на яхту, которую Уоррен надеялся позаимствовать.
Настоящее имя Щуки было…
Точнее, не настоящее, а то, с которым он родился. Или, еще точнее, которое ему навязали сразу после рождения — никто ведь не рождается с именем, написанным на лбу или на пузе; — вот так же и Щука пришел в этот мир голым, верещащим и беспомощным, а какие-то высшие силы наделили его именем.
В данном случае этой высшей силой оказался его папаша, и он нарек бедного маленького беспомощного Щуку Гарри Джеймсом — в честь одного трубача, которым папаша восхищался. Сам папаша играл на корнете.
Вполне нормальный способ выразить свое восхищение — если не считать той подробности, что фамилия самого папаши была Джеймс, и в результате чего ребенок оказался Гарри Джеймсом Джеймсом. Папаше Щуки так и не удалось сделать блестящую музыкальную карьеру, но, умерев в возрасте шестидесяти двух лет от рака, он оставил Щукиной маме приличную сумму денег, а самому Щуке — помимо идиотского имени, — тридцатифутовую яхту.
С этой яхты Щука и поймал свою рекордную рыбину, благодаря чему навсегда распростился с именем какого-то дурацкого горниста, которого он даже никогда не слышал.
И это была та самая яхта, которую Уоррен хотел попросить напрокат.
— И что ты с ней собираешься делать? — спросил Щука.
Они потягивали пиво и лениво жевали жареную свинину, хотя Мерседес уже дважды кричала с кухни, чтобы они прекратили перебивать себе аппетит. Пиво было холодным и вкусным, а свинина была хорошо просоленной и обжаренной до хруста. В Калузе по-прежнему стояла жуткая жара. Уоррен, правда, лелеял надежду, что на воде — в смысле, на яхте Щуки, — будет попрохладнее. Яхта была пришвартована к ветхому деревянному причалу, прилепившемуся к берегу узкого канала. Вода у берега была затянута ряской. В воздухе не чувствовалось ни ветерка.
— Просто мне на несколько дней нужна яхта, — уклонился от ответа Уоррен.
— Зачем?
— Для одного дела.
— Законного дела?
— Да успокойся ты, Щука. Я — частный детектив, работающий по лицензии, все чин чином.
— Слышь, ниггер, не морочь мне голову. Ты что, собираешься использовать мою яхту для слежки…
— Да нет же, Щука, ничего подобного.
— Тогда ответь мне нормально. То, что ты собираешься делать с моей яхтой — законно?
— Да, это совершенно законно, — солгал Уоррен. Его замысел можно было назвать законным разве что с изрядной натяжкой. Хотя вряд ли его могли привлечь за это к суду. Впрочем, это яхта Щуки, и Щука имеет полное право допытываться у Уоррена, что тот собирается делать с его посудиной, точно так же, как Уоррен имеет полное право соврать насчет своих планов.
— Да ты хотя бы знаешь, как управлять яхтой? — с сомнением спросил Щука.
— Ну а то, — отозвался Уоррен.
— И куда ты собрался на ней переться?
— Да просто выйти в море, и все.
— И далеко от берега ты хочешь уйти?
— Миль на двадцать-тридцать.
— Ну это еще куда ни шло, — хмыкнул Щука. — Но не вздумай забираться дальше. Яхта берет сотню галлонов бензина, а сжирает десять галлонов в час, так что сам прикинь.
— Я осторожно.
— А чего ты собираешься делать в море?
— Пожалуй, я немного порыбачу.
— Может, я пойду с тобой.
— Знаешь, Щука, я испытываю потребность побыть одному.
— Ты что, решил прихватить с собой какую-нибудь бабенку?
Уоррен улыбнулся.
— Ага, так я и думал, — сказал Щука и ответил понимающей ухмылкой.
— Только ты там смотри, не слишком увлекайся своей дамочкой. Сейчас сезон ураганов. На яхте стоит хороший радиоприемник. Настрой его на первый или на третий канал, и пусть работает. Как только услышишь хоть какое-то предупреждение насчет погоды, сразу же поворачивай — понял?
— Я же сказал — я буду осторожен.
— Никаких «осторожен». В ту же секунду, как береговая охрана передает неблагоприятный прогноз, ты разворачиваешься и рвешь когти в сторону берега — ясно?
— Договорились.
— Понимаешь, люблю я эту калошу, — извиняющимся тоном пояснил Щука.
Во Флориде так называемое предварительное слушание обычно проводится окружным судьей на следующее утро после ареста. Совсем недавно Верховный суд штата постановил, что под залог можно отпускать даже человека, обвиняемого в преступлении, за которое полагается смертная казнь. Более того, в этом постановлении говорилось, что до тех пор, пока доказательства преступления не будут «очевидны», нельзя запретить освобождение обвиняемого под залог. Моя работа заключалась в том, чтобы просить об освобождении под залог и доказать, что он будет внесен. Работа прокурора заключалась в том, чтобы доказать, что доказательства, которыми он располагает, настолько неопровержимы, что неизбежно будет вынесен вердикт о виновности, а следовательно, отпускать обвиняемую под залог нельзя. Работа судьи заключалась в том, чтобы решить, кого из нас он поддержит. Последнее слово принадлежало ему. Или, в данном случае, ей.
Сегодня утром предварительное слушание проводила женщина лет сорока по имени Хейзи Грант. В своем черном костюме она смотрелась просто потрясающе — возможно, потому, что рыжим вообще идет черный цвет. Мужчины-адвокаты, если уж им приходится работать с женщинами-судьями, предпочитают не красивых, а деловитых. Не знаю, почему так. На моей памяти внешность судьи-мужчины еще ни разу не становилась предметом обсуждения. Если уж говорить о внешности, Хейзи выглядела прекрасно. У нее были красивые ноги, великолепная грудь, огненно-рыжие волосы и очаровательные карие глаза. И еще она превосходно танцевала — я это обнаружил на одном из благотворительных балов. Но кроме этого, она принадлежала к числу самых строгих судей округа, особенно если в преступлении обвинялась женщина.
Лэйни Камминс предстала перед судом в бесформенном тюремном наряде, но зато она успела подкрасить губы и глаза, — косметику ей вернули перед слушанием, что было благоприятным признаком. Завтра утром большое жюри решит, отпустить ли Лэйни под залог или предъявить ей обвинение немедленно. У меня сложилось мнение, что прокурор — в данном случае помощник прокурора по имени Питер Фолгер, — добьется вынесения обвинительного акта. Но это еще не причина держать Лэйни в тюрьме ближайшие шесть-семь месяцев, или сколько там пройдет времени, пока ее дело будет представлено на рассмотрение вечно перегруженного суда.
Я сказал Хейзи, что, исходя из данных моего расследования — которое было чистейшей липой, поскольку я успел только поговорить с Лэйни, — не существует ни очевидцев этого происшествия, ни достаточно убедительных доказательств, что обвинение исходило из косвенных улик, а потому данное дело автоматически подпадает под закон штата об освобождении под залог. Кроме того, мисс Камминс никогда прежде не вступала в конфликт с законом и не имела никаких причин совершать это преступление, — напротив, она пыталась уладить свой конфликт с мистером Толандом в судебном порядке. Короче говоря, Лэйни Камминс не представляет из себя никакой угрозы для общества, а напротив, является достойным доверия и платежеспособным его членом, который прибудет в суд по первому же вызову. Потом я продекламировал речь в защиту свободы и попросил, чтобы мисс Камминс освободили под залог.
Я был неотразим — если, конечно, позволено так говорить о себе.
Фолгер пошел по пути создания образа чудовища. Он возвестил, что жертве дважды выстрелили в лицо, что сидящая здесь ангелоподобная женщина на самом деле является хладнокровным убийцей, давно вынашивавшей злобные намерения против жертвы, что боязнь разоблачения как самозванки и воровки является вполне достаточным мотивом преступления, что в свете вышеперечисленных доводов становится ясным, что преступница вполне может попытаться скрыться от правосудия, и что освобождение ее под залог создаст потенциальную угрозу для свидетелей обвинения. Потом он некоторое время разливался соловьем, расписывая, как отвратительна сама природа преступления, после чего почтительно попросил отказать в освобождении под залог.
