Татьяна Ревяко - Серийные преступления
Но парень вновь ловко ушел от расставленных сетей. Ушел, чтобы опять заявить о себе жестоким злодеянием.
Газетные новости
Газеты опубликовали тревожную информацию: «Утром 9 июня около станции Попелюхи в купе 1-го класса почтового поезда № 4, шедшего из Одессы в Киев, совершено зверское убийство. Жертвой стала дворянка Софья Володкович. Труп убитой лежал на диване, тщательно прикрытый пальто и платком. Ремни у саквояжа располосовали ножом, а сам саквояж, в котором находились деньги и заграничный паспорт, оказался пустым. Так же был разрезан кожаный сак, и в нем перерыто все содержимое. Шкатулка, в которой хранились ценные вещи, изломана. Большая часть драгоценностей похищена, а остальные валялись возле трупа.
На месте преступления был найден нож в костяной оправе. Он был воткнут в спинку дивана.
На полу стояла откупоренная бутылка минеральной воды, которой убийца вымыл окровавленные руки. Словом, вся обстановка купе представляла следы убийства и ограбления.
Врачебным осмотром и вскрытием трупа Володкович установлено, что жертва была убита без всякого с ее стороны сопротивления. Одна из пяти ран, усмотренных на ее голове, нанесена каким-то тяжелым орудием — молотком или чем-то подобным. На груди и спине — 14 колотых ран, нанесенных обоюдоострым орудием…
Осмотр документов и показания лиц, знавших пострадавшую, говорят о том, что она принадлежала к богатой дворянской семье из Польши и постоянно проживала в Кракове. В Одессе она гостила у своих родственников. Выехала вечером 8 июня в отдельном купе, которое заперла на ключ между станциями Раздельная и Веселый Кут. При ней были значительные деньги, выигрышные билеты 1-го и 2-го займов.
…В день убийства около 5 часов утра недалеко от станции Затишье ремонтный рабочий В. Васютинский нашел возле рельсов заграничный паспорт на имя Володкович.
Сие обстоятельство в связи с тем, что на ближайшей станции Перекрестово — это к северу от Затишья — почтовый поезд № 4 скрещивается с пассажирским № 9, идущим в Одессу, приводит к выводу, что убийство совершено на перегоне между станциями Ивановка и Затишье и что убийца после совершения преступления пересел на встречный поезд № 9 и скрылся. Есть веские предположения, что это тот самый человек, который на этой же железной дороге убил О. Горич и покушался на жизни купчихи Шполянской и ее горничной. Идут интенсивные розыски убийцы».
Среди пассажиров и особенно пассажирок, привыкших ездить 1-м классом, началась паника. Эти вагоны теперь шли практически пустыми. Железная дорога терпела большие убытки. Те, кто отваживался путешествовать, привязывали себя к дверной ручке. Наиболее состоятельные ездили в сопровождении охраны.
Полковник Мадатов, делая страшное лицо и потрясая волосатым кулаком, рычал на подчиненных:
— Сколько я буду терпеть вас, дармоедов! Безобразие! Ррразгоню! Люди гибнут, а мы только суетимся, словно б… под клиентом.
Потом, чуть успокоившись, начинал излагать мысли в более стройной форме:
— Возраст и приметы убийцы нам известны. На мой взгляд, этот человек работал или работает еще на железной дороге. Вспомните, как ловко он открывает двери купе, как хладнокровно вылез через окно купе на крышу, да и сама тяга к железной дороге, как плацдарму преступной деятельности, — все это говорит в пользу моей гипотезы. Теперь сообщите, что сделано для поимки преступника?
Сыщики докладывали о произведенных арестах подозрительных лиц, об установлении на железнодорожных станциях самого тщательного надзора. Во всех южных городах были предупреждены ювелиры, и им дано описание изделий, принадлежащих Володкович и похищенных убийцей.
…И вот, когда бравый полковник в очередной раз распекал своих подчиненных, дежурный офицер положил ему на стол телеграмму от обер-полицмейстера города Николаева: «Задержан предполагаемый убийца на ж. д.».
Тут произошла неожиданность. Полковник, без робости ходивший брать самых отчаянных головорезов, вдруг побледнел и обмяк в кресле: такой радости сердце не выдержало.
Итак, в ювелирной лавке Цукермана околоточный надзиратель Бабков задержал подозрительное лицо. При обыске у задержанного были обнаружены 365 рублей наличными, перевод на 1700 рублей, паспорт Нижегородской мещанской управы на имя Петра Алексеева Малышева и множество золотых изделий, которыми были набиты брючные карманы: цепочки, часы, кольца с рубинами и бриллиантами, браслеты и кулоны.
В сюртуке лежала квитанция на оплату номера в одесской гостинице «Болгария». Когда сделали там обыск, обнаружили четыре золотых браслета, куски золотого колье, аметистовые подвески от колье, множество бриллиантов, золотую брошь с сапфиром и прочее. Кроме того, нашли карту железных дорог Российской империи с обведенными кружками станциями Затишье, Ивановка, Врадиевка и другими.
Кроме того, в номере стояла большая жестяная коробка, в которой находилось более полутора десятков баночек и пузырьков с ядами и химикатами: с цианистым калием, экстрактом белладонны, опия, морфия, хлороформом и другими для одурманивания жертвы.
Для опознания вещей были приглашены родственники убитой Володкович. Они указали на несколько предметов, которые ей принадлежали. Очевидно, что и остальное было добыто преступным путем, но хозяев драгоценностей обнаружить не удалось.
Выяснилось, что Малышев, парень 28 лет, прежде работал на железной дороге — десятником, затем подрядчиком. От отца получил приличное наследство и промотал его. Желая поправить материальное положение занялся убийствами и грабежами. Еще в 1895 году был осужден за грабеж на пароходе, где влез в каюту 1-го класса. Отсидев четыре месяца, принялся за старое.
На суде цинично заявил: «Воруют все, но попадаются только некоторые».
Суд присяжных приговорил П. А. Малышева к бессрочной каторге.
(В. Лавров. Кровавая плаха. М., 1992)
Мариенбургские поджоги
Дело это расследовалось известным русским детективом А. Ф. Кошко, и он же сам позднее описал его в своей книге «Уголовный мир царской России».
В самом начале девяностых годов, в бытность мою начальником рижской полиции, Лифляндский губернатор М. А. Пашков предложил мне заняться так называемым Мариенбургским делом.
Мариенбург — это большое, густо населенное местечко Валкского уезда, принадлежавшее некоему барону Вольфу. Барон сдавал эту землю в долгосрочную аренду и люди, снимая ее, строились, обзаводились хозяйством, плодились и умирали. Ничто не нарушало мирного, своеобразного уклада жизни этого уголка, уклада, не лишенного, впрочем, некоторого феодального оттенка. Барон Вольф являлся не только собственником земли, но и обладал по отношению к людям, ее населяющим, некоторыми обломками суверенных прав. По праву так называемого патронатства, от него зависел выбор местного пастора. И вот на этой-то почве разыгралось дело, о котором я хочу рассказать.
«Вновь назначенный бароном пастор был не угоден населению и последнее, не добившись от барона его увольнения, перешло, в виде протеста, к насилию. Начался ряд поджогов сначала хозяйственных построек, принадлежащих владельцу, затем строений, отведенных под жилье пастора, потом обширных запасов сена, хлеба и прочих сельских продуктов, получаемых пастором с довольно значительного участка, наконец, войдя во вкус, поджигатели принялись и за рядовых жителей. Пожары сопровождались кражами, иногда довольно значительными; были случаи и с человеческими жертвами. Так, при одном пожаре сгорели старуха с внуком.
Местная полиция с ее малочисленным штатом и скромным бюджетом была бессильна что-либо поделать. Барон Вольф жаловался в Петербург на бездействие властей, результатом чего и было предложение губернатора мобилизовать мне силы рижской сыскной полиции, вместе с широким ассигнованием средств, потребных на ведение этого дела. Одновременно со мной был привлечен к этой работе и прокурор рижского суда А. Н. Гессе.
Выслав вперед нескольких агентов, я с прокурором выехал в Мариенбург, где А. Н. Гессе, кстати, хотел ознакомиться с делопроизводством местного судебного следователя, милого, но малоопытного человека. Остановились мы в своем вагоне, а вечер провели у судебного следователя. Возвращаясь к ночи на вокзал, мы были свидетелями очередной „иллюминации“. Как уверяли потом, обнаглевшие поджигатели в честь нашего приезда подожгли два огромные стога сена. На следующий день, проведя всестороннее расследование случившихся за последний месяц пожаров, мне без труда удалось установить факт поджогов. Где находили остатки порохового шнура, где обгорелый трут, а то и просто следы керосина.
Мои агенты, проводившие время по трактирам, пивным и рынку, не уловили ни малейшего намека на имена возможных виновников, услышав лишь общее подтверждение наличия именно поджогов. Вместе с тем, они вынесли впечатление, что благодаря шуму, поднятому вокруг этого дела, и безрезультатным усилиям уездной полиции, продолжающимся вот уже с месяц, все местные жители крайне осторожны и сдержанны со всяким новым, незнакомым лицом. Тщетно два мои старшие надзиратели уверяли всех и каждого, что они рабочие с педального завода, выигравшие пять тысяч рублей в германскую лотерею, запрещенную нашим правительством, но, тем не менее, весьма распространенную по Лифляндской губернии, и подыскивающие небольшое, но свое торговое дело, — им плохо верили, относясь с опаской, исключающей, конечно, всякую откровенность.
