Жорж Сименон - Правда о Бэби Донж
Обзор книги Жорж Сименон - Правда о Бэби Донж
Жорж Сименон
Правда о Беби Донж
1
Разве неприметная мошка не всколыхнет подчас поверхность пруда сильнее, чем брошенный камень? Так случилось и в то воскресенье в Каштановой роще. Бывали воскресные дни, которые стали для Донжей, в известном смысле, историческими, например воскресенье грозы, когда рухнул бук «через три минуты, после того как под ним прошла мама», или воскресенье крупного спора, рассорившего на несколько месяцев оба семейства.
Напротив, то воскресенье, которое можно было бы назвать воскресеньем большой драмы, текло безмятежно и спокойно, словно ручеек на равнине.
Как всегда на даче, Франсуа проснулся около шести. Жена даже не услышала, как он на цыпочках вышел из комнаты, а если и услышала, то не приоткрыла глаз.
Было 20 августа. Солнце уже встало в голубом, будто выписанном акварелью небе, влажный воздух благоухал. Слегка пригладив в ванной волосы, Франсуа в пижаме и сандалиях спустился вниз, вошел в кухню, где кухарка Кло, в таком же домашнем виде, как он, неторопливо заливала кофейник кипятком.
— Меня опять чуть не сожрали комары, — объявила она, почесывая бледные в красных желваках ноги.
Франсуа выпил кофе и отправился в сад. В десять он все еще был там. Чем занимался? Да ничем особенным. В огороде отметил, что помидоры пора подвязать. Не забыть сказать об этом завтра садовнику Папо! Напомнить также, чтобы не оставлял шланг для поливки на дорожках. И еще: зеленый горошек по-прежнему снимают слишком поздно — он переспевает.
В доме, на втором этаже, подняли жалюзи. В окне появилась мальчишечья голова. Франсуа приветственно помахал сынишке. Ребенок ответил. На нем был белый халатик. Под густыми растрепанными волосами личико казалось еще худей, кожа — прозрачнее, круги под глазами — темнее. От отца он унаследовал длинный, слегка искривленный нос. Просто поразительно! Уже одна эта примета вполне доказывала, что он — сын Франсуа. В остальном, правда, мальчик похож на мать; от нее у него эта фарфоровая хрупкость. Даже голубизна глаз напоминает о тонком синем фарфоре.
Сейчас горничная Марта оденет мальчугана. Комнаты в доме светлые, сам дом — веселый. В полном смысле слова идеальный загородный дом, каким его рисуют себе горожане. Ничуть не похож на деревенскую хибарку, с которой начиналась постройка. Вокруг красивая лужайка, отлогие склоны. Фруктовый сад, особенно весной, — настоящее чудо. В двух шагах небольшая роща и ручей.
Зазвонили колокола. Над верхушками яблонь вырисовывалась квадратная колокольня в Орнэ. За оградой шла на подъем ухабистая дорога; Франсуа слышал шаги соседей, идущих по ней к мессе, и прерывистое дыхание пожилых женщин. Забавно все-таки! Кумушки болтают вовсю, но до начала подъема их не видно; стоит же им пройти несколько метров в гору, слова становятся реже, фразы обрываются на середине; разговор возобновляется лишь на вершине склона.
Франсуа отправился в сарай, вывез оттуда каток, прокатал теннисный корт, потом натянул сетку. Около девяти утра он увидел сынишку, бегущего к нему с удочкой в руке.
— Привяжи мне крючок.
У восьмилетнего Жака ноги длинные и худые, губы пухлые, как у девочки.
— Мама встала?
— Не знаю.
Мальчик спустился к ручью. Ему ни разу не удавалось что-нибудь поймать, но случаю было угодно, чтобы именно в это воскресенье к нему на крючок угодила маленькая рыбка. Жак не осмеливался дотронуться до нее. Взволнованный, почти испуганный, он прерывисто дышал.
— Папа, иди скорее… Рыбка!
Потом Франсуа Донж, все еще в пижаме и промокших сандалиях, решил заглянуть в оранжерею, но на дорожке появилась кухарка.
— В чем дело, Кло?
— Вы забыли шампиньоны. Цыплят по-домашнему без шампиньонов не приготовишь, а в поселке их не продают.
Каждое воскресенье одно и то же! В субботу Франсуа отправлялся на рынок и набивал машину всем, что ему наказывали привезти. Каждый член семьи вручал ему список, а кухарка писала свои заказы карандашом на клочке бумаги.
— Вы уверены, что заказывали шампиньоны?
— Уверена. Я их записала.
— А в машине вы смотрели?
Ладно! Он пошел одеваться, по дороге прислушался у дверей спальни. Может быть, жена и не спит, но шума не слышно.
Франсуа Донж невысок, худощав, но крепко сбит и силен; черты лица у него тонкие, нос длинный, искривленный, очень своеобразный, взгляд насмешливый.
— Не смотри на меня так, словно потешаешься надо мной, — часто повторяла ему Беби Донж, его жена.
Беби! Что за дурацкое прозвище! Через десять лет после свадьбы Франсуа все еще не может к нему привыкнуть. Но что поделаешь! Так ее зовут все родные, подруги и знакомые.
Нужно вывести автомобиль из гаража, спуститься вниз, поднять белый въездной шлагбаум, потом опустить. До города всего 15 километров. На шоссе много велосипедистов. Особенно часто они попадаются на косогоре Бель Эр; им приходится там идти пешком, подталкивая велосипед. На лесных опушках уже готовятся к пикникам, и Франсуа, у которого есть разрешение на охоту, с досадой думает, что, когда она откроется, повсюду будут валяться битые бутылки.
Мост. Улица Пон-Неф, прямая, длинная, почти с километр, разделена солнцем пополам; на тротуарах человек пять-шесть, не больше. Ставни лавок закрыты, вывески больше бросаются в глаза, чем в будние дни: на табачном киоске громадная трубка, на часовом магазине огромный циферблат, на дверях судебного исполнителя металлический щит с гербом. Сам исполнитель как раз заводит свою машину. Бакалейный магазин «Центр» затенен большим тентом. Пахнет пряниками. На бакалейщике полотняный халат. Сейчас он тоже усадит все свое семейство в грузовичок, на котором развозит товар.
— Дайте мне кулек конфет для сына.
— Месье Жак здоров? Деревенский воздух должен пойти ему на пользу. А как госпожа Донж? Не скучает в одиночестве?
Этот кулек Франсуа забыл отдать сыну и лишь много дней спустя, недели через три, не меньше, надев костюм, который был на нем в тот день, обнаружил в кармане слипшиеся конфеты.
Да, недели через три! Вот говорят «Через три недели» или «Три недели назад» и даже не представляют себе, что может произойти за эти три недели, нет, за какие-то несколько часов.
Скажи кто-нибудь, что через три недели Беби Донж окажется в тюрьме… Самая нежная, красивая, грациозная из женщин?…
О ней всегда говорили не так, как об остальных, например о ее сестре Жанне.
Если кто-нибудь заявлял: «Вчера я встретил Жанну — выходила от портнихи», — слова эти звучали совершенно естественно. Просто человек встретил Жанну Донж, маленькую, пухленькую, энергичную, непоседливую жену Феликса Донжа. Дело в том, что сестры вышли замуж за двух братьев.
«Я видел вчера Жанну…» — в этом не было ничего необычного.
— Но сказав — «Я был в Каштановой роще и видел Беби Донж», — ваш собеседник обязательно добавлял: «Обворожительная женщина!», или «Она стала еще прелестней, чем раньше», или «Никто не умеет одеваться так, как она».
Беби Донж! Картина, написанная пастелью. Неземное, воздушное существо, слетевшее со страниц сборника стихов.
Беби Донж в тюрьме!
… Франсуа снова сел в машину, хотел было завернуть в кафе Центральное и выпить аперитив, но решил воздержаться — иначе он привезет шампиньоны слишком поздно.
На косогоре он обогнал машину брата. Вел Феликс. Их общая, необъятная и достойная теща г-жа д'Онневиль (фамилия ее покойного мужа до женитьбы писалась Донневиль) [1] восседала рядом с ним, облаченная, как всегда, во что-то легкое, прозрачное и пышное. На заднем сиденье разместились Жанна и двое детей. Десятилетний Бертран высунулся из окошка и помахал дяде.
Обе машины, одна за другой, подкатили к подъезду Каштановой рощи.
— И зачем было обгонять нас? — бросила г-жа д'Онневиль и, посмотрев на открытые окна дома, без всякого перехода спросила:
— Беби уже встала?
Беби Донж прождали добрых минут тридцать: как обычно, она провела за туалетом два часа.
— Здравствуй, мама! Добрый день, Жанна! Привет, Феликс! Ты опять что-то забыл, Франсуа?
— Шампиньоны.
— Надеюсь, завтрак готов? Марта, вы накрыли на террасе? А куда делся Жак? Марта, где Жак?
— Не видела, мадам.
— У ручья, должно быть, — вставил Франсуа. — Утром он поймал рыбку и совершенно ошалел от счастья.
— Промочит ноги — две недели проболеет.
— А вот и месье Жак. Завтрак подан, мадам.
День был знойный, солнечные лучи струились, как густой золотистый сироп, в траве трещали кузнечики.
О чем шел разговор за столом? Во всяком случае, о докторе Жалибере, строившем новую клинику. Заговорила о нем, конечно, д'Онневиль. При этом она не преминула бросить взгляд сначала на Беби Донж, потом на Франсуа. Еще немного — и она спросила бы у дочери: «Разве ты не знаешь, что твой муж и хорошенькая г-жа Жалибер?… Весь город в курсе. По слухам, сам доктор — тоже, но закрывает глаза».
