Жорж Сименон - Первое дело Мегрэ
Очевидно, ей хотелось засыпать его вопросами, но она» ограничилась одним-единственным. Зная, как волнует мужа судьба бродяги, она спросила:
— Он умер?
— Нет…
Госпожа Мегрэ даже не поинтересовалась, задержал ли он кого-нибудь. Раз муж звонит из своего кабинета и предупреждает, что проведет там часть ночи, значит, допрос либо уже начался, либо вот-вот начнется.
— Спокойной ночи!
Он с досадой посмотрел на Жефа.
— Я же просил вас сесть…
Ему было как-то не по себе при виде этой долговязой фигуры, застывшей посреди кабинета.
— А если я не желаю сидеть? Ведь это мое право. Хочу — стою, хочу — сижу, верно?
Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка «Дофин» принесет бутерброды и пиво.
ГЛАВА VII
Эти ночи, которые в восьми случаях из десяти неизменно оканчивались признанием обвиняемых, постепенно обрели свои традиции, свои правила, подобно театральным пьесам, сыгранным сотни раз.
Когда мальчик из кабачка «Дофин» принес бутерброды и пиво, дежурные инспектора сразу поняли, в чем дело.
Мерзкое настроение и с трудом сдерживаемый гнев не помешали фламандцу наброситься на бутерброды и залпом осушить первую кружку, искоса поглядывая на Мегрэ.
То ли из вызова, то ли в знак протеста, он ел неопрятно, чавкал, широко раскрывая рот, и, словно с палубы в воду, выплевывал на пол хрящики, попадавшиеся в ветчине.
Комиссар, внешне спокойный и благожелательный, делал вид, что не замечает этих выпадов, и не мешал речнику расхаживать взад и вперед по кабинету, как дикому зверю в клетке.
Прав ли был Мегрэ? Проводя дознание, пожалуй, самое трудное — это решить, в какой момент следует выдвинуть главный козырь. Но нет никаких установленных правил, которые могли бы точно определить, когда это сделать. Просто надо обладать интуицией.
Мегрэ не раз случалось приступать к расследованию, не имея никаких серьезных данных. И все-таки за несколько часов он одерживал победу. Бывало и наоборот, когда при наличии явных улик и десятка свидетелей приходилось биться целую ночь.
В каждом отдельном случае самое важное — найти правильный тон. Вот какие мысли одолевали Мегрэ, когда он, заканчивая свой скромный ужин, поглядывал на речника.
— Хотите еще бутерброд?
— Я хочу только одного — поскорее вернуться на баржу к моей жене.
Наконец ему наскучило шагать по комнате, и он остановился. Мегрэ понимал, что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос «под сурдинку»: приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку, и так мало-помалу затянуть узел.
Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом.
— Послушайте, ван Гут…
— Я слушаю вас уже не первый час, верно?
— Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать.
— Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом?
— Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете…
— А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях?
— У вас было тяжелое детство… Ваша мать, должно быть, мало занималась вами?
— Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес…
Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой.
— Ваш отец женился вторично?
— Отец — это другое дело… Он здорово пил…
— С каких лет вы стали работать?
— Я вам уже говорил. С тринадцати лет…
— Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры?
— Есть сестра. Ну и что?
— Ничего. Просто мы знакомимся.
— В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы.
— Извольте.
— Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено.
С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия.
Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил «расколоться».
— Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья.
— Это верно. Я всегда много работал.
— Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец…
Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения.
— Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на «Зваарте Зваан» и перешли бы на какую-нибудь другую баржу.
— Мадам Виллемс тоже была славная женщина.
— Она не была заносчивой и властной, как ее муж…
— С чего вы взяли, что он был заносчивый?
— А разве это не так?
— Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом.
— Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью!
Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился.
— Ага… Значит, вот что вы придумали… А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно?
— Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь…
— Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму.
— Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке… Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви…
Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс.
— Ну и что дальше? — спросил он. — Знаете, забавная получается у вас история.
— К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами…
