Найо Марш - Занавес опускается: Детективные романы (Форель и Фемида • Пение под покровом ночи • Занавес опускается)
— Напротив, продала, — возразил Аллейн. — Смотрите.
Куклу с триумфом доставили к капитанскому столику и с поклоном вручили миссис Диллинтон-Блик.
— Ну и ну! — воскликнул Тим.
— Вот это триумф! — с восхищением заметила Джемайма.
— И как вы думаете, кто этот бедняга?
— Отсюда не видно. Должно быть, какой-нибудь прекрасный гранд с ослепительной улыбкой и алым шарфом. Какой успех!
Танцовщица указывала пальцем в сторону покупателя. Миссис Диллинтон-Блик заливалась своим журчащим смехом. Она держала в руках куклу и оглядывалась назад. Луч прожектора метнулся в дальний угол. Там кто-то встал.
— О, вы только взгляните! — воскликнула Джемайма.
— Разрази меня гром! — поклялся Тим.
— Подумать только, да ведь это же мистер Макангус, — удивлялся отец Джордан.
— Это его ответный жест, — пояснил Аллейн.
2«Мыс Феревелл» отплывал из Ляс-Пальмаса в два часа ночи, и пассажиры к половине второго должны были быть на борту судна. Аллейн и отец Джордан вернулись в полночь. Аллейн тотчас же направился в свою каюту просмотреть почту. Он получил детальный отчет из Ярда о нападении на мисс Бижу Броун, совершенном пятого января, и письмо от шефа, в котором говорилось, что за время отсутствия Аллейна не случилось ничего такого, что могло бы изменить его планы. Аллейн звонил в Ярд из полицейского управления в Ляс-Пальмасе и говорил с инспектором Фоксом относительно своей радиограммы, касающейся алиби пассажиров. По словам Фокса, отец Джордан был чист как стеклышко. В кинотеатре мистера Мэрримена в тот вечер на самом деле демонстрировали «Масона», но только в первой половине сеанса. Имя возлюбленной Обина Дейла Ярдом пока не установлено, но Фокс надеется разузнать его в самом ближайшем будущем и попытаться вывести ее на разговор о вечере пятнадцатого. Остальные факты, приведенные Дейлом, получили подтверждение. Фокс связался с масонской ложей мистера Кадди под предлогом, что полиция занимается расследованием обстоятельств пропажи ценных часов мистера Кадди. Из того, что нарассказывал Фокс, там решили, что часы у мистера Кадди украли пятнадцатого вечером возле здания ложи. В журнале, в котором отмечается посещаемость, подпись мистера Кадди стояла, однако секретарь вспомнил, что в тот вечер он ушел очень рано, сославшись на нездоровье. Помимо того, что аппендицит мистеру Макангусу удалили через четыре дня после того вечера, о котором идет речь, продолжал Фокс бесстрастным голосом, нет никакой возможности проверить его бессвязные воспоминания. Однако Ярд будет продолжать ковыряться вокруг да около — авось что-нибудь да прояснится. Что касается доктора Мейкписа, то в больнице засвидетельствовали, что в тот вечер он дежурил до полуночи.
Пятнадцатого вечером капитан Бэннерман на самом деле стоял в Ливерпуле. Обычная проверка безоговорочно восстановила честь всего командного состава судна. Было установлено, что ни одному матросу посадочных талонов не выдавали.
Второй обрывок посадочного талона все еще не был обнаружен.
Несколько авторитетных психиатров, посовещавшись между собой, пришли к выводу, что, очевидно, десятидневный интервал сохранится, так что четырнадцатое февраля нужно считать критическим числом. Один из них добавил, что побуждение объекта к убийству может созреть раньше под действием какого-нибудь внешнего события, и это означает, монотонно бубнил инспектор Фокс, что он может наделать беды до четырнадцатого, в том случае, разумеется, если появится лицо, которое затронет его воображение и тем самым его надует.
В конце разговора Фокс спросил насчет погоды. Когда Аллейн сказал, что стоит субтропическая жара, заметил, что некоторым очень даже везет. На это Аллейн ответил, что, если Фокс считает везением продолжительное путешествие в обществе убийцы-маньяка, личность которого не установлена и который с каждой минутой созревает для свершения своего гнусного дела, и, по крайней мере двух женщин, вполне подходящих в будущие жертвы, он готов поменяться с ним местами. На этом они и расстались. Еще Аллейн получил телеграмму от жены.
«Жалуюсь на одиночество надо ли что куда послать люблю милый Трой».
Он отложил в сторону бумаги и спустился на палубу. Было двадцать минут первого, но никто из пассажиров еще не спал. В салоне супруги Кадди рассказывали Деннису, с которым были на короткой ноге, о своих приключениях на суше. Мистер Мэрримен, надвинув на самый нос шляпу и сложив на животе руки, возлежал в кресле на палубе. Мистер Макангус и отец Джордан, облокотившись о гакаборт, смотрели вниз на причал. Кормовой люк был открыт, и над ним еще сновала лебедка. Ночь была очень душной.
Аллейн пересек палубу и заглянул внутрь гигантской утробы люка, на дне которой копошились грузчики, освещенные, как актеры на сцене. Скрип лебедки, отдельные голоса и ритмичный пульс машинного отделения — все это было вполне подходящим аккомпанементом для священнодействия лебедки. Он стоял и слушал музыку этих звуков, как вдруг до него донеслась другая, куда более странная в данной ситуации. Кто-то неподалеку пел на латинском языке простой, странный по размеру псалом:
Procul recedant somnia
Et noctium phantasmata
Hostemque nostrum comprime
Ne polluantur corpora.
Аллейн направился на другую сторону кормы. На маленькой веранде сидела мисс Эббот, едва различимая в откуда-то падающем свете и пела. Завидев его, она тотчас замолчала и прикрыла ладонями что-то похожее на рукопись. Возможно, очень длинное письмо.
— Вы так хорошо пели, — сказал Аллейн. — Почему вы замолчали? Это было как-то необычайно… безмятежно, что ли.
— Безмятежно и благочестиво, — сказала она. — Эта музыка предназначена для отпугивания дьявола.
— Что вы пели?
Мисс Эббот встала и заняла оборонительную позицию. Просто не верилось, что говорит она таким резким, таким немузыкальным голосом.
— Ватиканское церковное песнопение.
— Какой же я дурак, что помешал вам. Это… седьмой век?
— Шестьсот пятьдесят пятый год. Отпечатано с рукописи Либер Градуалис, тысяча восемьсот восемьдесят третий год, — отрывисто пролаяла она и повернулась, чтобы уйти.
— Не уходите. Лучше уйду я.
— Так или иначе мне пора.
Она прошла совсем рядом от Аллейна. Он заметил, что ее зрачки черны от возбуждения. Она держала путь к освещенному месту, где собрались все пассажиры, села в кресло чуть поодаль и углубилась в чтение своего письма.
Аллейн присоединился ко всем остальным.
— Какой очаровательный жест! — воскликнул он, подойдя к мистеру Макангусу.
