Агата Кристи - Том второй. Выпуск II
Мужчины порой не понимают, что их манеры могут до такой степени раздражать женщину, что ей едва удается сохранить самообладание.
Надо как-нибудь в разговоре с мосье Пуаро упомянуть об этом.
Тем временем мы подошли к дому, и мистер Эммет, предложив Пуаро умыться, увел его в свою комнату.
Я тоже поспешила к себе.
Вышли мы почти одновременно и направились было в столовую, но тут в дверях своей комнаты появился отец Лавиньи и попросил Пуаро уделить ему несколько минут.
Мистер Эммет подошел ко мне, и мы вместе направились в столовую. Здесь мы нашли мисс Джонсон и миссис Меркадо, а через несколько минут к нам присоединились мистер Меркадо, Рейтер и Билл Коулмен.
Мы как раз садились за стол, и мистер Меркадо говорил бою, чтобы тот сбегал к отцу Лавиньи и напомнил ему, что ленч подан, как вдруг послышался слабый, как будто приглушенный крик.
Видимо, нервы у всех были еще напряжены, потому что мы так и подскочили, а мисс Джонсон прямо побелела.
— Что это? Что случилось?
Миссис Меркадо пристально посмотрела на нее.
— Что с вами, дорогая? Это же в поле кто-то крикнул.
В это время вошли Пуаро и отец Лавиньи.
— Мы думали, что-то случилось, — сказала мисс Джонсон.
— Тысяча извинений, мадемуазель, — вскричал Пуаро. — Это моя вина. Отец Лавиньи показывал мне таблички. Я взял одну и хотел подойти к окну, чтобы получше рассмотреть ее, и mа foi[102], под ноги не смотрел, споткнулся и свернул ногу. Было так больно! Я невольно вскрикнул.
— А мы уж подумали, снова убийство, — усмехнулась миссис Меркадо.
— Мари! — в голосе мистера Меркадо звучал упрек. Она вспыхнула и закусила губы.
Мисс Джонсон поспешно перевела разговор на археологию. Оказывается, утром им удалось откопать кое-что интересное.
И пока сидели за столом, мы все говорили только о раскопках. Каждый понимал, что сейчас это самая безопасная тема.
После того, как подали кофе, мы перешли в гостиную. Потом все мужчины, кроме отца Лавиньи, снова отправились на раскопки.
Отец Лавиньи повел Пуаро в “музей”, и я тоже пошла с ними. Все здесь мне было хорошо знакомо, и, когда отец Лавиньи снял с полки золотую чашу, а Пуаро восторженно ахнул, я почувствовала прилив гордости, точно это сокровище принадлежало мне.
— Какая прелесть! Настоящее произведение искусства! — изумлялся мосье Пуаро.
Отец Лавиньи принялся не менее восторженно и с большим знанием дела расписывать ее достоинства.
— А сегодня на ней нет воска, — сказала я.
— Воска? — Пуаро удивленно уставился на меня.
— Воска? — переспросил отец Лавиньи. Я им объяснила свое замечание.
— A, je comprends[103], — сказал отец Лавиньи. — Да-да, конечно, воск накапал от свечи.
Разговор, само собой, зашел о ночном посетителе. Забыв обо мне, они перешли на французский, а я тихонько выскользнула и вернулась в гостиную.
Миссис Меркадо штопала носки своему мужу, а мисс Джонсон читала книгу. Занятие для нее непривычное. Обычно у нее нет ни минуты свободного времени.
Вскоре пришли отец Лавиньи и Пуаро. Отец Лавиньи откланялся, сославшись на занятость. Пуаро остался с нами.
— Удивительно интересный человек, — заметил он и спросил, всегда ли у отца Лавиньи так много работы.
Мисс Джонсон объяснила, что до сих пор таблички встречались довольно редко, камней с надписями и цилиндрических печатей тоже было немного. Однако у отца Лавиньи есть и другие занятия — он участвует в раскопках и совершенствуется в разговорном арабском языке.
Заговорили о цилиндрических печатях, и мисс Джонсон вынула из стенного шкафа лист с пластилиновыми оттисками.
Когда мы склонились над ними, очарованные необыкновенной выразительностью орнамента, я подумала, что мисс Джонсон как раз их и накатывала в тот роковой день.
Разговаривая с нами, Пуаро вертел в пальцах маленький пластилиновый шарик.
— Много ли пластилина у вас уходит, мадемуазель? — спросил он.
— Порядочно. В этом году уже уйму извели.., не знаю, право, каким образом. Ушло не меньше половины наших запасов.
— Где вы его храните, мадемуазель?
— Здесь.., в стенном шкафу.
Убирая на место лист с отпечатками, она указала Пуаро полку, заваленную шариками пластилина, пузырьками с фотографическим клеем и другими канцелярскими принадлежностями.
Пуаро наклонился.
— А это.., что это, мадемуазель?
Он сунул руку за шкаф и вытащил оттуда какой-то непонятный скомканный предмет.
Когда Пуаро расправил его, мы увидели, что это маска с грубо намалеванными тушью глазами и ртом и неровно обмазанная пластилином.
— Невероятно! — вскричала мисс Джонсон. — Я раньше этого не видела. Как она здесь оказалась? И что это вообще такое?
— Как здесь оказалось, понятно — просто спрятали. Полагаю, до конца сезона этот шкаф не стали бы отодвигать. На вопрос же, что это такое, тоже нетрудно ответить. Это лицо, которое описывала миссис Лайднер. Призрачное лицо, возникшее в полумраке у нее за окном…
Миссис Меркадо вздрогнула.
Мисс Джонсон побледнела так, что даже губы у нее стали белые.
— Значит, не выдумала, — прошептала она. — Значит, это шутка.., чья-то подлая шутка! Но кто же мог это сделать?
— Да, — вскричала миссис Меркадо. — Кто мог сыграть эту злую, отвратительную шутку?
Пуаро пропустил ее вопрос мимо ушей. Лицо у него было мрачное. Он вышел в соседнюю комнату и вернулся с пустой картонной коробкой в руках. Положил туда смятую маску.
— Надо показать полиции, — объяснил он.
— Это ужасно, — тихо сказала мисс Джонсон. — Просто ужасно!
— Вы думаете, все остальное тоже спрятано где-то здесь? — пронзительно выкрикнула миссис Меркадо. — Вы думаете, орудие.., дубинка, которой ее убили.., вся в крови, наверное… О, мне страшно.., страшно!
Мисс Джонсон сжала ей плечо.
— Успокойтесь, — раздраженно одернула она миссис Меркадо. — Вот идет доктор Лайднер! Нельзя его расстраивать.
Действительно, мы услышали, что во двор въехал автомобиль. Из него вышел доктор Лайднер и направился в гостиную. Лицо у него было усталое, все в морщинах. За эти три дня он, казалось, постарел лет на тридцать.
— Похороны завтра в одиннадцать, — глухо сказал он. — Панихиду отслужит старший декан[104].
Миссис Меркадо пробормотала что-то и выскользнула из комнаты.
— Вы будете, Энн? — спросил доктор Лайднер.
— Конечно, дорогой, мы все будем. Естественно, — ответила мисс Джонсон.
Больше она ничего не добавила, но ее глаза, должно быть, досказали то, что бессилен выразить язык, потому что лицо доктора Лайднера ласково просияло, и он, казалось, вздохнул с облегчением.
