Уилки Коллинз - Лунный камень
— Знаете, душа моя, сказала я, — какая мнѣ вчера пришла странная мысль насчетъ мистера Броффа? Когда я увидала васъ послѣ прогулки съ нимъ, мнѣ показалось, что онъ сообщилъ вамъ какую-то недобрую вѣсть.
Пальцы ея выпустила кружево кофты, а гнѣвные, черные глаза такъ и сверкнули на меня.
— Вовсе нѣтъ! сказала она:- эта вѣсть меня интересовала, а я глубоко обязана мистеру Броффу за ея сообщеніе.
— Да? сказала я тономъ кроткаго любопытства.
Она снова взялась за кружево и вдругъ отвернулась отъ меня. Сотни разъ встрѣчала я такое обращеніе во время служенія святому дѣду. Оно лишь подстрекнуло меня на новую попытку. Въ неудержимомъ желаніи ей добра, я рѣшилась на большой рискъ и прямо намекнула на ея помолвку.
— Васъ интересовала эта вѣсть, повторила я: — вѣрно вѣсть о мистерѣ Годфреѣ Абльвайтѣ, милая Рахиль.
Она вздрогнула и приподнялась съ подушекъ, поблѣднѣвъ какъ смерть. Очевидно, у ней на языкѣ вертѣлся отвѣтъ съ необузданною дерзостью прошлыхъ временъ. Она удержалась, легла годовой на подушку, подумала минутку, и потомъ отвѣтила слѣдующими замѣчательными словами:
— Я никогда не выйду замужъ за мистера Годфрея Абльвайта.
Я вздрогнула въ свою очередь.
— Возможно ли! Что вы хотите сказать?! воскликнула я:- вся семья считаетъ эту свадьбу дѣломъ рѣшенымъ.
— Нынѣ ждутъ сюда мистера Годфрея Абльвайта, угрюмо проговорила она:- подождите его пріѣзда и увидите.
— Но, милая моя Рахиль….
Она дернула сонетку въ изголовьи постели. Явилась особа въ чепцѣ съ лентами.
— Пенелопа! Ванну!
Отдадимъ ей должное. Имѣя въ виду тогдашнее состояніе моихъ чувствъ, я искренно сознаюсь, что она напала на единственное средство выпроводить меня изъ комнаты. Ванна! признаюсь, это уже слишкомъ!
Чисто свѣтскому уму мое положеніе относительно Рахили могло показаться представляющимъ необычайныя затрудненія. Я разчитывала привести ее къ высшимъ цѣлямъ посредствомъ легкаго увѣщанія касательно ея свадьбы. Теперь же, если вѣрить ей, ничего похожаго на свадьбу вовсе не будетъ. Но, ихъ, друзья мои! Трудящаяся христіанка съ моею опытностью (съ надеждой на евангельскую проповѣдь) владѣетъ болѣе широкимъ взглядомъ. Положимъ, Рахиль и въ самомъ дѣлѣ разстроитъ свадьбу, которую Абльвайты, отецъ и сынъ, считали дѣдомъ рѣшенымъ, — что же изъ этого выйдетъ? При упорствѣ ея, это можетъ кончиться лишь обмѣномъ жесткихъ рѣчей и горькихъ обвиненіи съ обѣихъ сторонъ. А какъ это подѣйствуетъ на Рахиль, когда бурное свиданіе минетъ? Послѣдуетъ спасительный упадокъ нравственныхъ силъ. Ея гордость, ея упорство истощатся въ рѣшительномъ сопротивленіи, которое она непремѣнно окажетъ, по самому характеру своему, при такихъ обстоятельствахъ. Она станетъ искать участія въ первомъ ближнемъ, у кого оно найдется. Ближній же этотъ — я, черезъ край переполненная утѣшеніемъ, готовая излить неудержимый потокъ своевременныхъ, оживляющихъ словъ. Ни разу еще надежда на евангельскую проповѣдь не представлялась глазамъ моимъ блистательнѣе нынѣшняго.
Она сошла внизъ къ завтраку, но ничего не ѣла и почти слова не сказала.
Послѣ завтрака она безпечно бродила по комнатамъ, потомъ вдругъ очнулась и открыла фортепіано. Выбранная ею піеса оказалась самаго скандалезно-нечестиваго свойства изъ тѣхъ, что даются на сценѣ; при одной мысли о ней кровь свертывается въ жилахъ. Въ такія минуты вмѣшаться было бы преждевременно. Я тишкомъ справилась, въ которомъ часу ожидаютъ мистера Годфрея Абльвайта, и затѣмъ избѣгла музыки, выйдя изъ дому.
Я воспользовалась одинокою прогулкой, чтобы зайдти къ моимъ здѣшнимъ друзьямъ. Не могу описать наслажденія, съ какимъ я углубляюсь въ серіозные разговоры съ серіозными людьми. Безконечно ободренная, и освѣженная, я вернулась домой какъ разъ въ то самое время, когда слѣдовало ожидать вашего желаннаго гостя. Я вошла въ столовую, гдѣ никого не бывало въ эти часы, и очутилась лицомъ къ лицу съ мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ!
Онъ не пытался избѣжать меня. Напротивъ. Онъ подошелъ ко мнѣ съ крайнею поспѣшностью.
— Милая миссъ Клакъ, васъ-то я, и поджидалъ! Я сегодня освободился отъ лондонскихъ дѣлъ скорѣе чѣмъ думалъ и вслѣдствіе того пріѣхалъ сюда раньше назначеннаго времени.
Онъ объяснился безъ малѣйшаго смущенія, хотя это была наша первая встрѣча послѣ сцены въ Монтегю-скверѣ. Онъ, правда, не зналъ, что я была свидѣтельницей этой сцены. Но съ другой стороны онъ зналъ, что мои послуги Материнскому Обществу и дружескія отношенія къ другимъ обществамъ должны была поставить меня въ извѣстность относительно его безстыднаго пренебреженія къ своимъ дамамъ и къ неимущимъ. И все жеонъ стоялъ предо мной, вполнѣ владѣя чарующимъ голосомъ и всепобѣдною улыбкой.
— Видѣла вы Рахиль? спросила я.
Онъ тихо вздохнулъ и взялъ меня за руку. Я, конечно, вырвала бы свою руку, еслибы выраженіе, съ которымъ онъ мнѣ отвѣтилъ, не поразило меня изумленіемъ.
— Видѣлъ, отвѣтилъ онъ съ полнѣйшимъ спокойствіемъ:- вы знаете, дорогой другъ, что она дала мнѣ слово? Но теперь она внезапно рѣшилась нарушать его. Размысливъ, она убѣдилась, что гораздо согласнѣе какъ съ ея, такъ и съ моимъ благомъ, отказаться отъ поспѣшнаго обѣта и предоставить мнѣ иной, болѣе счастливый выборъ. Вотъ единственная причина, которую она выставляетъ и единственный отвѣтъ на всѣ вопросы, какіе я предлагалъ ей.
— Что же вы съ своей стороны? спросила я:- покорились?
— Да, отвѣтилъ онъ съ непоколебимымъ спокойствіемъ, — покорился.
Его поведеніе, при такихъ обстоятельствахъ, было такъ непонятно, что я, какъ ошеломленная, стояла предъ нимъ, оставивъ мою руку въ его рукѣ. Грубо останавливать взглядъ на комъ бы то вы было и въ особенности неделикатно останавливать его на джентльменѣ. Я провинилась и въ томъ, и въ другомъ, и какъ бы во снѣ проговорила:
— Что это значитъ?
— Позвольте мнѣ объяснить вамъ, отвѣтилъ онъ;- не присѣсть ли намъ?
Онъ подвелъ меня къ стулу. Мнѣ смутно помнится, что онъ былъ очень нѣженъ. Едва ли не обнялъ меня за талію, чтобы поддержать меня, — впрочемъ, я не увѣрена въ этомъ. Я была беззащитна вполнѣ, а его обращеніе съ дамами такъ плѣнительно. Какъ бы то ни было, мы сѣли. За это по крайнѣй мѣрѣ я могу отвѣчать, если ужь ни за что болѣе.
— Я лишился прекрасной дѣвушки, превосходнаго положенія въ свѣтѣ и славнаго дохода, началъ мистеръ Годфрей:- и покорился этому безъ борьбы: что могло быть побудительною причиной такого страннаго поступка? Безцѣнный другъ мой, причины нѣтъ никакой.
— Никакой причины? повторила я.
