Дороти Сэйерс - Встреча выпускников
«Как прекрасна Смерть, — сказал поэт, — Смерть и её брат Сон!»[91] Спросив, проснется ли Ианте вновь, и будучи уверенным, что да, он продолжает ткать ковёр из прекрасных мыслей о сне Ианте. Из этого мы можем справедливо вывести, что он (как Генри, который безмолвно склонился на коленях перед её ложем) чувствовал нежность к Ианте. Ведь сон другого человека — пробный камень наших собственных чувств. Если мы не дикари, мы благожелательны перед лицом смерти как друга, так и врага. Она не раздражает нас, не заставляет нас бросить что-нибудь в умершего, мы не считаем это забавным. Смерть — окончательная слабость, и мы не осмеливаемся оскорблять её. Но сон — лишь иллюзия слабости и, если только не срабатывают наши защитные инстинкты, он пробуждает в нас неприязнь и раздражение. С высоты осознанного превосходства мы смотрим с пренебрежением на спящего, так выставившего себя напоказ во всей своей беззащитности, и отпускаем иронические комментарии относительно его внешности, его манер и (если дело происходит на публике) нелепости положения, в которое он поставил своего компаньона, если таковой имеется, и в особенности, если этот компаньон — мы сами.
У Харриет, таким образом вынужденной играть роль Фебы перед спящим Эндимионом,[92] было много возможностей углубиться в собственные мысли. После некоторого тщательного изучения ситуации она решила, что больше всего нуждается в коробке спичек. Питер пользовался спичками, чтобы закурить трубку, ну и где они? Он заснул на всей куче вещей, чтоб его! Но его куртка лежала рядом с ним на подушках, а разве кто-либо когда-либо знал мужчину, у которого в карманах был только один коробок спичек?
Овладеть курткой оказалось довольно трудно, поскольку плоскодонка раскачивалась при каждом движении, и ей пришлось протащить куртку по коленям спящего, однако тот спал глубоким сном человека, сильно физически уставшего, и в результате она триумфально откинулась назад, так и не разбудив его. С забавным чувством вины она порылась в его карманах и обнаружила три коробка спичек, книгу и штопор. Имея курево и книгу, можно не дрогнуть в любой ситуацией, если, конечно, книга не написана на неизвестном языке. На корешке названия не было, а когда она отвернула кожаную обложку, то первое, что увидела, был выгравированный экслибрис с гербом: три серебряные мыши на чёрном поле и домашняя кошка, лежащая в угрожающей позе на нашлемнике. Два вооруженных сарацина поддерживали щит, под которым шёл насмешливый и высокомерный девиз: «Как пожелает Уимзи». Она взглянула на титульный лист. Religio Medici[93]. Хорошо!… Хорошо? Было ли это неожиданностью?
Почему он путешествовал с этой книгой? Заполнял ли он свободные моменты сыска и дипломатии размышлениями о «странных и мистических» переселениях душ у тутового шелкопряда и «мошенничестве с детьми эльфов» или рассмотрением вопроса о том, как «мы безуспешно сетуем на смертоносность пушек и новых изобретений, сеющих смерть?» «Конечно, нет никакого счастья внутри этого круга из плоти, нет ничего в оптическом устройстве этих глаз, чтобы созерцать счастье. Первый день нашего юбилея — смерть». У неё не было никакого желания предполагать, что у него могли найтись личные причины интересоваться этим вопросом; ей просто хотелось защитить его и сделать счастливым, чтобы какое-то время спустя она могла обижаться на его счастливую защищённость. Она поспешно перелистывала страницы. «Когда я без него, я мёртв, пока не буду с ним снова. Объединённые души не удовлетворены объятиями, но желают быть действительно друг другом, что невозможно, поскольку эти желания бесконечны и должны продолжаться без возможности удовлетворения». Это был самый неудобный пассаж, как на него не посмотреть. Она возвратилась к первой странице и начала читать методично с критическим вниманием к грамматике и стилю, чтобы занять поверхностные слои своего разума, и старалась не слишком вникать в то, что под поверхностью.
Солнце постепенно садилось, и тени, удлиняясь, упали на воду. Народу на реке стало меньше: группы, которые выезжали на пикник с чаем, спешили домой на ужин, а те, кто собирался поужинать на природе, ещё не прибыли. Казалось, Эндимион устроился здесь на всю ночь, и пришло время скрепить сердце и взяться за шесты. Она откладывала решение до последнего момента, пока громкий вопль и удар по плоскодонке не пришли ей на помощь. Неумелая девушка возвратилась со своими спутниками и, потеряв шест на середине реки, позволила своей плоскодонке с ходу ударить в корму их лодки. Харриет отпихнула нарушителей, причем вложила в свои действия больше силы, чем сочувствия, обернулась и обнаружила, что её кавалер сидит и смотрит на неё с застенчивой улыбкой.
— Я спал?
— Почти два часа, — сказала Харриет, радостно хихикая.
— О господи, что за отвратительное поведение! Я ужасно сожалею. Почему вы не прикрикнули на меня? Который час? Моя бедная девушка, если мы не поспешим, сегодня вечером вы останетесь без ужина. Слушайте, я действительно приношу самые смиренные извинения.
— Помилуйте, всё это не имеет ни малейшего значения. Вы ужасно устали.
— Это не оправдание. — Теперь он был уже на ногах, вытаскивая шесты из ила. Мы могли бы пойти на двух шестах, если вы простите моё жуткое нахальство просить вас поработать, чтобы скомпенсировать мою разрушающую душу лень.
— С удовольствием. Но, Питер! — Внезапно он показался ей чрезвычайно милым. — Что за спешка? Я имею в виду, вас ждёт мастер или что-нибудь ещё?
— Нет, я переехал в «Митру». Я не могу использовать апартаменты мастера в качестве отеля, а кроме того, к нему приходят люди.
— Тогда разве мы не сможем достать чего-нибудь поесть где-нибудь на реке и продлить нашу прогулку на целый день? Я имею в виду, если у вас подходящее для этого настроение. Или вам нужен настоящий обед?
— Моя дорогая, я бы с удовольствием съел помои, потому что вёл себя как свинья. Или чертополох. Лучше чертополох. Вы — самая всепрощающая женщина.
— Ну, давайте мне шест. Я встану на носу, а вы сможете править.
— И не забывайте перехватывать шест на счёт три.
— Обещаю.
Однако работая тяжёлым шестом, она постоянно ощущала на себе критический взгляд Уимзи из Баллиола. На плоскодонке вы выглядите или изящным, или ужасным, промежуточного состояния не бывает. Они взяли курс на Иффли.
— В целом, — сказала Харриет, когда они вновь сели в лодку спустя некоторое время, — чертополох был бы вкуснее.
— Такая еда предназначена для очень молодых людей, ум которых витает где-то другом месте. Для мужчин сильных страстей, но лишённых тонких чувств. Вообще-то я был даже рад перекусить пирогом с абрикосами и синтетическим лимонадом — это расширяет опыт. Кто возьмёт шест, я, вы или мы оба? А может быть, оставим отчужденность и превосходство и станем красиво грести вёслами бок о бок? — Его глаза, казалось, дразнили её. — Я становлюсь уступчивым, итак, ваше слово.
