Эллери Квин - Санаторий смерти
Старик предостерегающе поднял палец.
— С разговорами давайте-ка чуточку погодим, — сказал он. — Полагаю, что Луи вначале обеспечит нам первоклассный обед. Правда, Луи?
И в самом деле, обед был вершиной поварского искусства. Инспектор, который был равнодушен к кулинарным изыскам, предоставил выбор блюд сыну. Интерес же, который питал ко вкусной еде и ее приготовлению Эллери, можно было бы, не колеблясь, назвать фанатическим. Излишне говорить, что они пообедали просто отлично. Морган, который, видимо, поначалу вовсе не собирался прикасаться к еде, постепенно соблазнился изысканными блюдами, которые ему подавали, и в конце концов полностью забыл о своих бедах — разговорился и даже начал смеяться.
Подали кофе и отборные сигары. Инспектор воздержался. Эллери осторожно попробовал, а Морган стал курить взатяжку. Квин перешел, наконец, к делу.
— Морган, я вовсе не собираюсь ходить вокруг да около, словно кошка вокруг горячей каши. Полагаю, что вы знаете, почему мы пригласили вас прийти. Хочу быть с вами полностью откровенным. Мне бы хотелось получить от вас честный ответ — почему вы умолчали о том, что произошло вечером в воскресенье двадцать третьего сентября.
При этих словах инспектора Морган тотчас посерьезнел. Он положил сигару на пепельницу и поглядел на Старика с выражением безмерной усталости на лице.
— Что ж, рано или поздно до этого непременно должно было дойти, — сказал он. — Я знал, что дойдет. Полагаю, что обо всем рассказала по злобе миссис Рассо.
— Она, — откровенно признал Квин. — Как частное лицо, я мог бы наплевать на ее рассказы и не обращать внимания на всякие сплетни. Но, будучи полицейским, я обязан проверять любые показания и давать им ход. Итак, почему же вы умолчали об этом, Морган?
Морган чертил по скатерти ложкой какие-то замысловатые линии.
— Ну, потому… потому что человек остается сущим глупцом до тех пор, пока ему не покажут, насколько он глуп, наглядно, — сказал он спокойно и поднял взгляд. — Я надеялся и втайне молил Бога — полагаю, что это чересчур по-человечески, как говорил Ницше, — чтобы эта наша ссора с Фильдом так и осталась нашей тайной. И вдруг узнаю, что эта шлюха пряталась у него в спальне и слышала каждое мое слово! Тут у меня, конечно, опустились руки.
Он залпом выпил стакан воды и продолжал:
— Богом клянусь, инспектор, это чистая правда. Я думал, что меня заманили в ловушку, и мне уже никак не выбраться. Ведь я находился там, в театре, совсем неподалеку от места, где был убит мой злейший враг. Мог ли я объяснить свое присутствие в театре? Как? Объяснение у меня было весьма неубедительное, даже сумасбродное. А потом меня как громом ударило — ведь даже накануне вечером у меня была ссора с убитым. Я оказался просто в безвыходном положении, поверьте мне, инспектор.
Квин-старший ничего не ответил. Эллери откинулся на спинку кресла и угрюмо разглядывал Моргана. Тот с трудом справился с волнением и продолжил:
— Потому-то я ничего и не сказал. Разве можно поставить в вину человеку, что он молчит, коли весь его юридический опыт решительно предостерегает от того, чтобы добавлять еще одно звено в цепь подозрений против себя?
Квин секунду помолчал, а потом сказал:
— Хорошо, давайте пока оставим это. Почему вы отправились в воскресенье вечером на квартиру к Фильду?
— У меня была на то очень хорошая причина. Лучше не бывает, — с горечью ответил адвокат. — В четверг на прошлой неделе Фильд позвонил ко мне в контору и сообщил, что ему требуется немедленно для важного делового предприятия пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч долларов! — Морган нервно рассмеялся. — После того, как он меня столь основательно выдоил, у меня почти совсем не осталось денег! «Деловое предприятие»! Если бы вы знали Фильда так же хорошо, как я, у вас бы не было ни малейших сомнений, что он намеревался играть на бирже или на бегах… Впрочем, может, на этот раз я и ошибаюсь. Возможно, он просто решил в последний раз капитально меня потрясти. Так или иначе, а он хотел пятьдесят тысяч долларов — причем за эту сумму предлагал даже отдать оригиналы документов, на которых строил свой шантаж. Он в первый раз заикнулся об этом. До сих пор лишь нагло обещал молчать, если я принесу деньги. На сей же раз решил выставить против денег товар.
— Это очень интересный аспект, — заметил Эллери. — Какие-то его слова действительно привели вас к предположению, что он решил вас капитально потрясти в последний раз, как вы выразились?
— Да. Потому я и ответил согласием. Мне показалось, что у него большие денежные трудности. Он собирался поехать немного отдохнуть. «Немного отдохнуть»— это для него значило трехлетнее, не меньше, турне по Европе. Вот он и решил ради такого дела «потрясти» всех своих друзей. Я до сих пор не знал, что он занимается шантажом с таким размахом. Но уж как узнал, только ахнул…
Эллери и инспектор переглянулись. Морган между тем невозмутимо продолжал:
— Я сказал ему правду. Сказал, что мои финансы пришли в упадок, и в первую очередь — по его вине. Сказал, что мне абсолютно невозможно собрать ту безумную сумму, которую он требует. Но он только расхохотался в ответ и продолжал вымогать деньги. Я, конечно, страстно желал вернуть эти бумаги…
— Вы проверили, действительно ли пропали какие-то из ваших квитанций на переводы? — спросил инспектор.
— Проверки тут не требовалось, — ответил Морган, скрипнув зубами. — Он еще два года назад в клубе «Уэбстер» продемонстрировал мне похищенные квитанции и письма — как раз тогда, когда мы там поссорились. Нет, сомнений здесь быть не могло. Фильд был негодяем высокого класса.
— И что же дальше?
— Он закончил наш разговор по телефону в четверг откровенными угрозами. Все время, пока мы говорили, я отчаянно пытался заставить его поверить, что изо всех сил стараюсь удовлетворить его требования. Ведь я сознавал, что он ни секунды не будет раздумывать, а предаст без зазрения совести огласке бумаги, как только поймет, что вытянул из меня все, что мог.
— А вы не спросили его, можно ли взглянуть ещё раз на эти документы?
— Кажется, спрашивал. Но он только рассмеялся в ответ и заявил, что квитанции и бумаги я увижу только тогда, когда он получит всю сумму вплоть до последнего доллара. Этот мошенник прошел огонь, воду и медные трубы. Он не стал рисковать — боялся, что я могу прикончить его, когда он достанет документы и будет их показывать мне… Хочу быть совершенно откровенным с вами. Иногда мне действительно приходило в голову прибегнуть к насилию. А кто не подумал бы об этом в таких условиях? Но все же я никогда не допускал мысли об убийстве по очень веской причине…
