Марсель Аллен - Фантомас и пустой гроб
— А кто такой этот Мариус?
— Спросите лучше, кем он был… так как я сомневаюсь, что он еще жив. Но в то далекое время Мариус был сыном егеря, служившего у Перрона-отца, и лучшим товарищем по играм маленького Себастьяна. Целыми днями они пропадали в лесах в окрестностях Диня и на морском побережье, опустошая птичьи гнезда и охотясь на мелких зверей. Себастьян, отличавшийся хрупким сложением и привыкший к опеке нянюшек, вынужден был тянуться за своим старшим товарищем, а этот Мариус, должен вам сказать, был отчаянным сорванцом. В результате этой дружбы папенькин сынок превратился в крепкого здорового мужчину, который стал пользоваться большим успехом у женщин.
Санитар слушал рассказ с видимым интересом.
— А что потом случилось с Мариусом? — спросил он.
— Дружба двух молодых людей продолжалась, пока Себастьяну не исполнилось восемнадцать лет. Затем их жизненные пути разошлись. Молодой Перрон, окончив коллеж, поступил на юридический факультет, а потом началась его успешная юридическая карьера. Мариус стал плотником в маленькой деревушке Брак, в нескольких километрах от Диня. Впрочем, плотничал недолго: вскоре он завербовался в колониальные войска и отправился на Мадагаскар. С тех пор Себастьян не имел о нем никаких известий.
— Откуда вам это известно?
— Я интересовался судьбой Мариуса и каждый раз, когда я видел Себастьяна, я справлялся о нем… Увы! — продолжал старик со вздохом. — Такова жизнь человеческая: люди встречаются, дружат, любят друг друга, потом расстаются — и забывают… Я уверен, что, явись сейчас Мариус перед Себастьяном, тот его даже не узнал бы!
Санитар Клод почему-то встал и заходил по комнате.
— Вы уверены в этом? — спросил он.
— В чем? Что Себастьян не узнал бы Мариуса? Увы, зрительный облик быстро стирается из памяти. Да и Мариус сейчас выглядел бы не так, как в юности… Впрочем, я более чем уверен, что он погиб в одной из колониальных кампаний. Вы, мой друг, работаете санитаром и, стало быть, знаете, как ненадежна жизнь человеческая!
Но Клоду было не до философских рассуждений. Следуя какой-то своей мысли, он продолжал расспрашивать Кельдермана:
— А как выглядел Мариус?
— Да вам-то что? — насторожился старик. — Почему вас интересуют эти подробности?
— Дело в том, — ответил Клод, — что я тоже служил в колониальных войсках и как раз на Мадагаскаре. И мне кажется, что я знал этого Мариуса…
— Странно, странно… — проворчал Кельдерман. — Мне почему-то кажется, что, если бы Мариус дожил до ваших лет, он выглядел бы примерно так же, как вы… А сейчас, мой друг, я прошу прощения, но я несколько устал. Спасибо вам за то, что согласились поболтать со стариком… Уходя, не забудьте, пожалуйста, погасить свет.
Вернувшись на свое место, санитар Клод и не подумал снова взяться за популярный роман, который валялся раскрытый тут же рядом. Вместо этого он погрузился в напряженные размышления, и время от времени его губы непроизвольно шептали: «А что?.. Было бы здорово… Можно попробовать… Я должен сделать все, чтобы освободить этого несчастного…» Наконец, словно подводя итог своим размышлениям, он пробормотал:
— Надо действовать осторожно… все тщательно подготовить. Впрочем, время у меня есть. Надо постараться выведать у старика как можно больше подробностей относительно Мариуса и Себастьяна Перрона.
5. ДРУГ ДЕТСТВА
Этим утром господин Себастьян Перрон, председатель суда департамента Сена, как обычно, поднялся в рабочий кабинет. Несмотря на свои сорок лет, он еще был, что называется, «красивый малый». Его лицо было мужественным и одновременно утонченным, что особенно нравится женщинам!
По складу своего характера он обладал чертами, которые способствуют успеху на административном поприще. Он был образован, хорошо воспитан, умел быть обаятельным, а когда нужно, решительным и властным. Он был находчив, красноречив, прекрасно владел всеми оттенками своего красивого низкого голоса. У него не было прямолинейности и сухости судебных чиновников старой школы. Сочетая профессиональные навыки с обходительностью светского человека, он являл собой идеальный тип государственного сановника эпохи Третьей Республики. Всего за шесть лет пребывания в Париже он успел завязать, в Министерстве юстиции многочисленные полезные связи. Его карьера шла по восходящей, и ему уже пророчили место в Государственном кассационном суде. Причем немалую роль в этом быстром продвижении играли женщины, к которым он относился с большим вниманием и большим разбором.
Едва Себастьян Перрон уселся за письменный стол в своем просторном кабинете во Дворце правосудия, как служитель почтительно доложил ему, что какой-то человек настойчиво просит об аудиенции.
— Он дал свою визитную карточку?
— Нет, господин председатель… У этого господина вид не очень-то… изысканный.
— Спросите, как его зовут.
— Господин председатель собирается его принять?
Видимо, в это утро Себастьян Перрон был в хорошем настроении:
— Почему бы и нет? — сказал он. — Только спросите, по какому он делу.
Через минуту служитель вернулся:
— Этот человек просит принять его по личному вопросу.
— Как его фамилия?
— Он назвался господином Немо…
Себастьян Перрон побарабанил пальцами по столу. Слово «Немо» означает «Никто». Человек, добивавшийся приема, явно давал понять, что не хочет называть, своего имени. Как поступить?
— Просите, — решил Себастьян.
Несколько секунд спустя в его кабинет вошел скромно одетый человек и отвесил сановнику почтительный поклон. Он казался смущенным и нерешительно мял в руках кепку, ожидая, чтобы служитель вышел из кабинета.
— Я действительно говорю с господином председателем? С господином Себастьяном Перроном? — произнес наконец посетитель.
— Да, — ответил сановник, принимая холодное и суровое выражение лица.
— Ей-Богу, я так и знал, господин председатель. Я узнал бы вас среди тысячи человек! А ведь сколько лет прошло! Сколько воды утекло!
«Наверное, какой-нибудь попрошайка, которому я в свое время помог и который снова пришел что-нибудь клянчить», — подумал про себя Себастьян.
— Ну и дела! — продолжал посетитель. — Ты что, действительно меня не узнаешь?
Судья Перрон встал:
— Что означает это «тыканье», сударь? Я проявил снисходительность, согласившись принять вас, однако…
Тут он осекся, потому что посетитель произнес всего одно слово: «Мариус». На лице Себастьяна начальственная холодность сменилась растерянностью, затем — радостной улыбкой.
