П. Никитин - Черный ворон: Приключения Шерлока Холмса в России т.2
— Какая симпатичная у вас няня, Николай Николаевич.
— Вы находите? — ответил молодой человек, довольно улыбаясь.
Похвала старушке, видимо, понравилась ему.
Все лицо его приняло замечательно симпатичное, мягкое и доброе выражение.
— Я сам люблю эту старушку, — произнес он нежно. — Ни отца, ни матери у меня нет, и одна она осталась как единственное теплое воспоминание моего дорогого детства.
Разговор завертелся вокруг совершенно посторонних тем.
Братья вспоминали детство, свои шалости и проказы, и наше присутствие, по-видимому, нисколько не отвлекало их от этих воспоминаний.
Однако, в конце чая, перед тем как встать из-за стола, Борис Николаевич обратился к Холмсу.
— Вы позволите, мистер Холмс, задать вам вопрос?
— Пожалуйста, — ответил тот.
— Простите, может быть, это нескромно, но мне хотелось бы знать, насколько подвинулась ваша работа по выяснению загадочного убийства и, вообще, продвинулась ли она.
Холмс загадочно улыбнулся.
— Да, можно сказать, что она подвигается очень успешно, — сказал он. — Но по некоторым соображениям я все еще должен умалчивать о результатах моей работы, хотя и надеюсь на вашу скромность, но неосторожное слово всегда может нечаянно вырваться из уст, а это повредило бы всему ходу дела.
Борис Николаевич пожал плечами.
— Конечно, вам виднее, и было бы глупо с моей стороны настаивать на своей просьбе. Все равно, рано или поздно, вы сами все расскажете нам, а так как я не принадлежу к разряду любопытных, то умолкаю, по меньшей мере, до тех пор, пока вы сами не найдете нужным посвятить меня в ваши тайны.
Поговорив еще о разных пустяках, Холмс заявил, что ему необходимо поговорить кое о чем со мною вдвоем и, поблагодарив за чай, мы вышли из столовой.
Захватив в нашей комнате шляпы, мы прошли во двор, а оттуда на проселок и дальше.
Оглянувшись и заметив, что за нами никто не следует, мы пошли тише и, отойдя версты две от усадьбы, расположились на мягкой траве у дороги.
— Ну-с, дорогой Холмс, этой ночью вы обещали мне сообщить кое-что интересное о ходе ваших предварительных работ. Здесь мы находимся совершенно одни, и ничто не мешает нам разговаривать громко и откровенно.
— Совершенно верно, — ответил Холмс, с удовольствием потягиваясь на мягкой мураве. — Идя на эту прогулку, я и сам собирался рассказать вам все то, что было сделано мною до сих пор, и если вы готовы меня выслушать, то я начну хоть сейчас.
— Конечно, — воскликнул я, заранее радуясь интересному рассказу.
IX.Холмс лениво потянулся и, повернувшись лицом ко мне, начал свой рассказ.
— Вы, наверно, помните, дорогой Ватсон, — заговорил он, — наш первый приезд к месту происшествия. С первого же взгляда на место, где было совершено преступление, я был несказанно удивлен тем поверхностным отношением к делу, которое проявили в данном случае следственные власти, словно это преступление совершенно не интересовало их. Они даже и не потрудились тщательным образом осмотреть комнату, где умер Карцев. Между прочим, при первом же взгляде на кровать покойного, я, благодаря увеличительному стеклу, заметил кое-что, сразу наведшее меня на верный след.
С этого момента я убедился, что преступление совершено не человеком, а животным.
На одеяле и подушке я заметил несколько серых волосков мягкой шерсти; и, рассмотрев их в лупу, определил, что они принадлежат, безусловно, животному.
При исследовании пола на вощеном паркете я различил несколько следов, шедших от окна к кровати и обратно. Следы эти были длинные, с узкой пяткой и длинными пальцами, и можно безошибочно сказать, что они принадлежат не кому иному, как обезьяне.
Те же следы были найдены мною и около стены, перпендикулярной той, на которую выходили окна комнаты покойного.
Было ясно, что обезьяна, забравшись в комнату Карцева через форточку, задушила его, вылезла тем же путем, поднялась на крышу и слезла с дома по водосточной трубе, примыкающей к другой стене.
Осмотр тела только подтверждал мои предположения, так как на горле задушенного ясно отпечатались следы обезьяньих рук.
Вы сами знаете, что мне часто приходилось путешествовать по Индии. Я изъездил почти все побережье Индийского океана, часто углубляясь внутрь страны, и мне несколько раз приходилось видеть больших павианов, которых местные индийцы употребляли для охоты.
Этим ужасным животным достаточно было показать жертву, и они, бросаясь на нее с изумительной быстротой, душили своими крепкими руками.
Сам не знаю почему, но эти индийские обезьяны как-то невольно припомнились мне, когда я осматривал место преступления.
Признаюсь, тогда я сильно подозревал Николая Николаевича, о котором говорили, что он посещает дядю чрезвычайно редко, и никогда, уезжая, не выказывает по отношению к нему никакой сердечной теплоты.
Поэтому-то я и поспешил тогда с вами в город, чтобы проверить свои подозрения.
Но рассказ старухи-няни совершенно перевернул течение моих мыслей, и подозрения относительно Николая Николаевича совершенно вылетели из моей головы.
Но зато с этого момента я уже не сомневался, что преступление совершено его братом Борисом Николаевичем, который так удивительно сыграл свою роль, ни единым звуком и жестом не выказав своей причастности к делу.
Его служба на флоте, скверная репутация, изгнание из военного флота и, наконец, долгое скитание по водам Индийского океана зародили во мне первые семена подозрения.
«Не там ли он приобрел себе подобного рода обезьяну» — подумал я тогда же.
Угрожающее письмо, полученное нами в гостинице, только усилило мое подозрение.
Со стороны Бориса Николаевича это письмо было страшным промахом, и, по всей вероятности, оно будет главным двигателем для точного установления его виновности.
Слов нет, почерк переделан весьма искусно, однако я уверен, что хорошая экспертиза признает его тождественность с почерком Бориса Карцева.
Итак, ход моих мыслей был таков: промотавшийся кутила ждал и не мог дождаться смерти дяди.
О завещании ему было известно.
И вот, видя, что его имение скоро пойдет с молотка, он решил ускорить свое спасение.
То обстоятельство, что с самого своего приезда в имение он держал обезьяну взаперти, никому ее не показывая, ясно говорило, что животное было привезено не для доброй цели.
Проклятое животное, очевидно, было подготовлено к своей работе заранее, и ему достаточно было только указать на жертву, чтобы оно сделало свое дело.
Таким образом, фактически отстраняясь от преступления, Карцев ставил на роль преступника бессмысленное животное, гарантируя себе безопасность.
