Дэвид Кук - Коллекция детективов
Может, и так. Но при взгляде на палец я почему-то почувствовал себя в роли доктора Джекила, превращающегося в мистера Хайда.
Настало время отправляться по магазинам. Я сопровождал Дори во время ее визита в местную лавчонку подержанной одежды, где она потратила целых четыре доллара, приобретя на них форменную юбку женского персонала морской пехоты, а для меня — потертый на локтях великоватый костюм.
Она дала мне понять, что знает способ сделать костюм как новый и подогнать его по фигуре с помощью нескольких английских булавок.
Заскочив в соседнюю булочную, где она купила черствые булочки с глазурью, мы отправились домой. Естественно, шли мы пешком — женщина в дождевике с каким-то странным утолщением на бедрах и нервный мужчина с изуродованным пальцем. Может, я преувеличиваю, но мне казалось, что все прохожие смотрели на нас. В последнее время я вообще много чего себе представлял. Например, каково это жить одному.
— Жить надо просто, — в тот вечер сказал мне Дуайт, мой неизменный бармен. — И тогда все получится. И придет удача.
Спасаясь от Дори, я регулярно заходил к нему в подвальчик. И хотя напитки у Дуайта были жутко дорогими, мне тут нравилось.
— Ты хочешь сказать, — вступила в разговор Лейси, шикарная платиновая блондинка, сидящая у стойки рядом со мной, — что в любом случае можно обойтись плоскогубцами и отверткой. Но если с их помощью делали первые «форды», то свою новую модель ты же отгонишь к автомеханику, коль скоро с ней что-то случится.
Дуайт признал, что примерно так он и поступит.
Лейси удовлетворенно кивнула и пригубила пиво. Честно говоря, заходил я в подвальчик и из-за нее тоже. Я подозревал, что на деле она была чистой брюнеткой, которая каждую неделю тратила немалые суммы в косметическом кабинете.
— То есть из каждого сложного положения есть простой выход, — сказал Дуайт. — Я прав?
— Больше, чем ты можешь себе представить, — согласился я, прикидывая, как бы провести время с Лейси. Ей-Богу, она была хорошенькой девушкой — или, во всяком случае, старалась казаться таковой. Даже при самых благоприятных обстоятельствах Дори трудно было назвать симпатичной. Это было качество, которое не имело ничего общего ни с бережливостью, ни с изобретательностью.
— А это что такое? — спросила Лейси, и я понял, что она обращается ко мне.
Я сидел нога на ногу, и одна штанина задралась до середины икры. Лейси показывала пальцем на пуговицу, пришитую к верхней кромке носка.
— Моя жена пришила такие пуговицы на черные носки, — объяснил я. — Чтобы в темноте я не спутал их с коричневыми.
Лейси и Дуайт уставились на меня.
— Так, — сказала Лейси. — Глупее не придумаешь.
Я почувствовал, что краснею.
— Да? А как бы ты решила эту проблему?
— Будь ты моим мужем, Хью, то носил бы один носок коричневый, а другой черный.
Я расхохотался так, что расплескал пиво. Дуайт, одобрительно улыбаясь моему хорошему настроению, вытер лужицу на стойке, пустив в ход самое настоящее полотенце. Лейси засмеялась вместе со мной. Ее вообще было легко рассмешить.
— Чего вы так развеселились? — спросил Дуайт.
— Мне понравилась идея носить один носок коричневый, а другой черный, — объяснил я ему. — До чего удивительно простое решение проблемы.
— Простота — это вообще ключ к жизни, — напомнил мне Дуайт.
Может, и к смерти, подумал я про себя. Я не мог отделаться от мыслей, какую жизнь мне приходится вести с Дори. И я усложнял проблему, которая на деле решалась куда как просто, — проблему, которая имела отношение к существованию Дори на этой планете. Дуайт, как всегда, изрек умную мысль, избавив меня от необходимости принимать нелегкое решение.
Следующим утром я положил на подоконник, высунув ее в окно, палку от метлы и посмотрел на Вторую авеню, что бурлила жизнью в десяти этажах подо мной. Затем опустил оконную раму, прижав палку таким образом, что она высовывалась на несколько футов. Убедившись, что ни в холле, ни на лестничной площадке никого нет, я поднялся на два этажа, где располагался служебный выход на крышу, пересек ее и подошел к той стороне, что выходила на Вторую авеню.
Я всегда боялся высоты, но заставил себя свеситься с крыши, пока в двух этажах внизу не увидел торчащую из нашего окна палку. После чего я осторожно отступил назад и ключами процарапал на шиферной черепице крыши метку. Содрогнувшись, я в последний раз бросил взгляд на улицу внизу и заторопился в квартиру.
Убедившись, что меня никто не видел, вытащил палку и поставил ее в стояк последней модели, который некогда был картонной трубкой из-под бумажного полотенца. Я понял, как решить проблему, учитывая, что Дори достаточно сильна и неукротима. Выкинуть ее в окно мне будет не под силу. Кроме того, обязательно останутся следы борьбы. Криминалистика достигла такого уровня, что их обязательно найдут.
Когда Дори вернулась после утренней встречи с редактором, я встретил ее с привычной для себя раболепной почтительностью. И, слушая стрекот пишущей машинки в соседней комнате, тупо смотрел на экран телевизора, где шла какая-то мыльная опера. Набираясь мужества, я думал о своей внутренней драме.
Беспрерывный треск клавиш прекратился. Дори просматривала свое творение. Я поймал себя на дикой мысли: можно ли при помощи обыкновенной зубной пасты устранить кровь? Не об этом ли она пишет в одной из своих колонок?
Теперь все это неважно, сказал я себе и позвал ее: «Дори!»
Она вошла в гостиную с раздраженным выражением лица, на котором еще лежал отсвет вдохновенного творчества. Дори терпеть не могла, когда ее отрывали от работы.
— На час я заказал столик у «Ринальди», — сообщил я ей. «Ринальди» был один из самых дорогих ресторанов в городе, специализировавшийся на лобстерах, которых Дори ненавидела.
Ее высветленные лимонной кислотой брови сошлись на переносице.
— Ты… что?
Когда Дори начала орать, я опустил руку и включил спрятанный под креслом диктофон. Все прошло как нельзя лучше. Я завел ее так, что она вопила не умолкая минут пять.
Этим вечером ужин состоял из риса, нескольких листиков салата и пары кубиков говяжьего концентрата. Я покаялся. Дори пошла на то, чтобы заключить со мной перемирие. За чашкой ячменного кофе она проинформировала, что прощает мое недостойное поведение. Посуду сегодня мыл я.
Через два дня, когда мы сидели в гостиной, просматривая каждый свою часть утренней газеты, я с трудом сглотнул комок в горле и сказал, что недавно заметил нечто, достойное ее профессионального внимания.
— И что же это такое? — с подозрением спросила она, поскольку ей никогда не доводилось слышать от меня мыслей, достойных использования в ее колонке.
