Фриман Крофтс - Самое запутанное дело инспектора Френча
– Может, кто-нибудь взял его ночью, пока вы спали?
– Могу лишь ответить, что это маловероятно, – пожал плечами мистер Дьюк.
– Хорошо. Постарайтесь продумать любые возможные варианты. Я должен ехать в Скотленд-Ярд.
– А я к Гетингам, – сказал мистер Дьюк. – Я слышал, его вдове очень плохо. Такой удар совсем подкосил ее. Вы будете держать меня в курсе дел?
– Конечно, сэр. Как только появятся новости, я вам сообщу.
Очень скоро инспектор Френч уже изучал труп Чарлза Гетинга и снимал отпечатки пальцев убитого, чтобы сравнить с обнаруженными на сейфе. Далее он осмотрел содержимое карманов, надеясь, что оно хотя бы немного прояснит цель возвращения мистера Гетинга в контору. К большому сожалению, ни малейшего намека на это обнаружить не удалось.
Осмотр трупа у коронера был назначен на пять вечера, и Френч некоторое время обсуждал со своим начальником те улики, которые надлежало представить со стороны полиции. Относительно заключения коронера никаких сомнений быть не могло.
После совещания Френч подумал, что мистер Дьюк, скорее всего, уже покинул дом Гетингов, и теперь он сам может нанести туда визит. Чем больше он узнает о старом секретаре, тем лучше.
Через пятнадцать минут Френч доехал на такси до Монктон-стрит, узкой и довольно унылой улочки па окраине Фулхэма. Дверь дома номер тридцать семь открыла темноволосая женщина лет тридцати пяти с приятным и добрым, но грустным лицом. Френч снял шляпу.
– Мисс Гетинг? – спросил он.
– Нет. Я миссис Гамидж. Но моя сестра дома, если вы хотели се видеть.
Молодая женщина говорила с тихой печалью, которая очень тронула Френча.
– Боюсь, что мне придется побеспокоить вас обеих, – сочувственно улыбнулся инспектор, представившись и изложив цель своего визита.
Миссис Гамидж отступила в узкий коридор, впуская инспектора.
– Проходите, – пригласила она, – мы очень хотим вам помочь. Кстати, полиция очень любезна, особенно тот констебль, который пришел вчера и сообщил нам о случившемся. Право, все исключительно добры к нам. Только что заходил сам мистер Дьюк. В горькие времена узнаешь людей по-настоящему.
– Мне очень жаль, я слышал, что миссис Гетинг стало хуже, – заметил Френч.
Он последовал за молодой женщиной в крохотную гостиную. Его удивило, что дом обставлен далеко не лучшим образом. Буквально на всем лежала печать почти отчаянной попытки сохранить приличия и достоинство перед лицом жестокой бедности. Старый ковер протерся до дыр и был аккуратно заштопан, как и обивка двух стареньких кресел. Сломанную ножку третьего кресла починили с помощью гвоздей и проволоки. Все было ветхим, но безукоризненно чистым, порядок здесь поддерживался тщательнейшим образом. День стоял очень холодный, но в камине не поблескивало ни искорки огня. Об этом, подумал инспектор, надо будет потом спросить. Если Гетинг действительно был настолько беден, как о том свидетельствует обстановка в доме, то не мог ли он из-за этого пойти на ограбление?
– Мама уже многие годы прикована к постели, – сказала миссис Гамидж, неосознанно отвечая на мысленно заданный Френчем вопрос. – Она страдает артрозом, и лучше ей уже не станет. Мой несчастный отец все свое скромное состояние потратил на врачей и лечение, но, по-моему, маме это лечение не принесло пользы. А такая трагедия окончательно подкосила ее. Она почти не приходит в сознание, и мы боимся, что конец придет в любой момент.
– Позвольте выразить вам мое сожаление, – тихо проговорил Френч с искренней печалью в голосе. – Все, о чем вы рассказали, вдвойне утяжеляет для меня необходимость мучить вас расспросами. Но ничего не поделаешь.
– Я понимаю. Конечно, – чуть улыбнулась миссис Гамидж. – Спрашивайте обо всем, о чем нужно, и я постараюсь вам ответить, а когда нужно будет позвать сестру, я сменю ее у постели мамы, и Эстер спустится к вам.
От миссис Гамидж инспектор узнал не много. После того как она четыре года назад вышла замуж, молодая женщина сравнительно редко видела отца. Было ясно, что она его боготворит, но собственные семейные заботы не позволяют ей часто навещать родной дом. Посему Френч вскоре поблагодарил ее за помощь и попросил позвать к нему младшую сестру.
Эстер Гетинг выглядела намного моложе сестры. Она была похожа на миссис Гамидж, но смотрелась привлекательнее. Ее даже можно было назвать красивой, хотя красота была неброской и мягкой. Карие глаза светились такой чистотой, что даже Френч почувствовал: ей можно полностью доверять. Ее лицо выражало такую же доброту, но казалось, что рассказать она может гораздо больше, чем се замужняя сестра. Какой же опорой она была для своих родителей! Хорошая женщина, подумал он, а такое определение он употреблял нечасто по отношению к слабому полу. Но в данном случае оно абсолютно соответствовало истине.
Инспектор искусно направлял беседу, и Эстер описала ему довольно убогое существование, которое вела вместе с родителями последние несколько лет. Складывалось впечатление, что все в их жизни было подчинено лечению миссис Гетинг, все делалось для того, чтобы облегчить ее страдания, и расходы на это сильно опустошали семейный бюджет. Из расчетного журнала мистера Дьюка Френч узнал, что жалованье покойного составляло около четырехсот фунтов в год, а с недавнего времени выросло до четырехсот пятидесяти: это случилось после того, как владелец фирмы навестил приболевшего мистера Гетинга. По словам Эстер, мистер Дьюк всегда был внимательным работодателем.
На вопрос о том, не изменилось ли здоровье и настроение ее отца незадолго перед смертью, мисс Гетинг ответила, что да: в последние недели три в нем чувствовались подавленность и тревога. Под разными предлогами дочь пыталась узнать их причину, но он ничего ей не объяснял, просто говорил, что на работе не все ладится. Правда, однажды отец обронил фразу, заставившую ее задуматься, хотя она и не поняла его слов. Мистер Гетинг спросил ее тогда, считает ли она, что человека можно простить, если он совершит злодеяние во имя добра. Когда Эстер ответила, что не знает, он вздохнул и сказал: «Дай бог, чтобы тебе никогда не пришлось думать об этом».
В тот день, когда его ждала смерть, мистер Гетинг обещал Эстер, что посидит с женой, чтобы дочь могла сходить на спевку хора в их церкви. Но домой он вернулся таким встревоженным и расстроенным, каким Эстер его никогда не видела. Всячески извиняясь, он сказал с сожалением, что неожиданная срочная работа требует его возвращения в контору поздно вечером, и если ее никто не подменит у мамы, то посещение церкви придется отложить. Он очень нервничал и волновался, почти ничего не ел за обедом и около восьми ушел, сказав, что не знает, когда вернется. Больше Эстер не видела его живым и ничего о нем не знала, пока в половине двенадцатого полицейский не принес в их дом страшную весть.
