Рекс Стаут - Её запретный рыцарь
Ты знаешь что-нибудь о нем? Ну так слушай. Его настоящее имя — Нортон. Год назад он работал кассиром в банке небольшого городка в Огайо. Однажды утром обнаружилось, что в банке совершено ограбление — взорван сейф. Доказать вину Ноултона не удалось, но все знали, что он приложил к этому руку. Он сбежал в Нью-Йорк. Вот откуда у него деньги. Теперь ты все знаешь. Разве можно допустить, чтобы такой человек крутился около мисс Уильямс?
Француз вздохнул и философски произнес:
— Кто из нас не иметь греха?
— О, дьявол! — в отчаянии воскликнул Шерман. — Наверное, никто. Думаю, ни ты, ни я не захотели бы публиковать свои дневники. Но сейчас не в этом дело.
Короче говоря, я случайно узнал, что мисс Уильямс влюблена в Ноултона, и он не преминет этим воспользоваться. Ты понимаешь, что это означает?
Дюмэн продолжал тупо на него смотреть.
— Ну и что же мы делать? — наконец спросил он.
— То же, что мы сделали с дюжиной таких, как он.
— Но этот Ноультон не запугать.
— Нас же шестеро, — со значением сказал Шерман.
Дюмэн решительно поднялся с кресла.
— Я поговорю Догерти и Дрискол, — сказал он и, развернувшись, зашагал по вестибюлю.
Шерман проводил его взглядом.
— Идиот! — процедил он сквозь зубы. Потом обернулся и посмотрел в сторону Лили.
Увидев ее лицо, он покраснел от охватившего его желания быть с нею, а в глазах его появился хищный, как у змеи, блеск. Его переполняла мстительная радость. Затем, взяв себя в руки, он подошел к ее столу, остановился в нерешительности и, наконец, протянул руку за бланком телеграммы.
— Решили одарить меня вниманием? — улыбнулась Лиля.
— Да, — ответил Шерман. — Только не в завуалированной форме.
Щеки Лили расцвели румянцем, она сердито отвернулась, и у Шермана сердце замерло от ревности. Он положил бланк телеграммы на верхнюю крышку стола и после минутного раздумья написал:
«Мистеру Джеральду Гамильтону, президенту Национального банка, Уортон, Огайо.
Если хотите найти Джона Нортона, загляните отель «Ламартин», Нью-Йорк. Б.Ш.».
Лиля прочитала и улыбнулась.
— Вы, газетчики, любите всякие тайны, — заметила она. Потом вдруг слегка побледнела и вскинула на него глаза.
«Она заметила созвучие фамилий», — подумал Шерман.
— Разве? — спросил он вслух. — Что же тут таинственного?
— Это похоже на поиски без вести пропавшего наследника или… растратчика.
— К сожалению, не могу пролить свет на этот вопрос.
— О, я этого от вас и не жду. Наверное, вы переполнены очень важными и ужасными секретами.
— Возможно. — Шерман на секунду замялся, потом добавил: — Но только один секрет я считаю действительно важным.
Лиля ничего не ответила.
— Он касается вас, — продолжил Шерман.
— Меня? — удивилась Лиля.
— Вас, — повторил Шерман. Он понизил голос и со значением добавил: — И меня.
Подлинный смысл его слов нельзя было не понять.
Лиля на секунду опустила глаза, потом подняла голову и твердым голосом сказала:
— Мистер Шерман, я хочу, чтобы вы больше не говорили со мной таким… таким образом.
— Ничего не могу поделать. Вы не можете этого не понимать. Я люблю вас. — Голос Шермана дрожал от вожделения.
— Должна ли я говорить вам, что мне это надоело? — спросила Лиля, вставая из-за стола.
Шерман начал терять над собой контроль.
— Мистеру Джону Ноултону вы бы этого не сказали, — презрительно бросил он. — Но придет время, и вы не сможете сказать это и мне. Я хочу вас. Взгляните на меня. Разве я похож на человека, который не способен добиться того, чего он хочет? Вы будете, вы должны стать моей.
Это было так неожиданно, что лицо Лили залила краска. Потом она вдруг побледнела, и на несколько мгновений у нее отнялся язык. Они молчали; Шерман не успел произнести последнее слово, как уже пожалел о своем грубоватом по форме и слишком поспешном признании. Лиля первой пришла в себя.
— Мистер Шерман, — тихо сказала она, — если вы еще хоть раз будете разговаривать со мной таким образом, я поставлю об этом в известность мистера Догерти и мистера Дрискола. А теперь уходите.
И Шерман ушел.
Глава 4
Опасность
До того как начать действовать в соответствии с тем, что он узнал о Ноултоне, Дюмэн решил немного пораскинуть мозгами.
Дюмэну всегда казалось, что выяснять чью-то подноготную — значит совать нос куда не следует. У него могли быть на то свои причины, но давайте будем к нему снисходительными. Бродвей не единственное место на земле, где принято считать, что прошлое человека касается только его самого и нечего в нем копаться.
Кроме того, и Шерман признавал, что Ноултон лишь находится под подозрением. Никаких доказательств его вины не обнаружилось, он был, как и все, свободным гражданином. Дюмэн не хотел сгоряча нанести удар по невинному человеку, ведь тому придется носить клеймо позора, хотя его причастность к преступлению вовсе не доказана.
Но Дюмэн помнил и о Лиле. Ее надо было защитить любой ценой. А сам он разве не заметил ее повышенного интереса к Ноултону? Что, если она и на самом деле в него влюблена?
Вдруг Ноултон и правда такой, каким его представил Шерман? Тогда он точно погубит Лилю — бродвейские знатоки жизни считали, что любящая женщина для своего избранника сделает все. Поразмыслив, Дюмэн на следующий день рано утром — рано для него — решил принять меры предосторожности.
Сперва он поговорил с Догерти. Бывший боксер был очень удивлен.
— Ноултон мне нравится, — заявил он, — и, по-моему, ты напрасна его подозреваешь. Но ты знаешь, как я отношусь к мисс Уильямс. Она слишком многое для всех нас значит, потому любые случайности нужно исключить. Надо сказать Ноултону, что он здесь персона абсолютно нежелательная.
— Вот и я думать тошно так же, — согласился Дюмэн.
Он встретил Догерти на Бродвее, они разговаривали по дороге к отелю и вместе вошли в вестибюль. Швейцар кивнул им, как старым знакомым. Мисс Хьюджес проворковала «Доброе утро», а Лиля мило улыбнулась, когда они проходили мимо ее стола. В вестибюле никого не было, за исключением двух или трех незнакомых им людей, возможно коммивояжеров, которые сидели и читали газеты.
— Так и сделаем, — продолжил разговор Догерти. — Когда ты собираешься ему это сказать?
— Том! — опешил Дюмэн. — Ты и правда ждешь, что это я ему поговорю?
— А почему нет?
— Да ты что! Как я могу? Здесь есть такие факты:
Ноультон весит сто восемьдесят фунтов. Я вешу сто двадцать. Это абсурд. По-моему, я не трус, но хотель бы прожить еще год или два.
Догерти рассмеялся:
— Ладно. Я это сделаю. Скажу ему, что он плохо себя ведет, — без особой охоты добавил он. — Ноултон мне нравится.
