Энн Перри - Смертная чаша весов
— Зачем ей это делать? — медленно спросил сыщик. — Фридрих мертв. Что бы теперь ни случилось, он никогда уже не вернется в герцогство Фельцбург. Если она или кто-то из партии воссоединения убил его, чтобы помешать возвращению на родину, она уже достигла своей цели. Зачем ей еще что-то? Почему нельзя просто почивать на лаврах?
— Потому что кто-то другой может перехватить знамя победы, — возразил Рэтбоун. — А такой человек, должно быть, есть… недостаточно хороший, но может подойти. Это на какое-то время дискредитирует партию. Пока удастся создать новую партию и забудется позор разоблачений, объединение земель станет свершившимся фактом.
Эстер обеспокоенно смотрела то на одного из своих друзей, то на другого.
— Разве Фридрих собирался вернуться? — спросила она.
Адвокат вопросительно взглянул на детектива.
— Он собирался?
— Не знаю! — Монк смотрел на замершую перед ним пару — Оливер и Эстер стояли так близко друг к другу и совсем закрыли от него огонь камина. — Но если вы хотя бы на полшага приблизились к правде и будете и далее делать свое дело умело и, главное, профессионально, вы найдете ответ. Кто-нибудь, даже сама Зора, постарается, чтобы вам это удалось!
* * *Однако утром следующего дня, войдя в здание суда, Рэтбоун не чувствовал себя успокоенным и уверенным. Если Зора и скрывала что-то от него, преследуя свои цели, какими бы они ни были, ее бледное застывшее лицо не выдавало этого.
Она заняла свое место за столом защиты, а Оливер все еще стоял в нескольких шагах от этого стола, когда к нему подошел Харвестер. Когда он не выступал перед присяжными, то в обычном общении выражение его лица было вполне благожелательным. Если б Рэтбоун не знал Эшли, то принял бы его за человека миролюбивого и доброго, несмотря на суровость черт, которые можно было бы посчитать капризом природы.
— Доброе утро, — ответил адвокат Зоры и заставил себя улыбнуться. — Ведь дело еще не закончено.
— Да, не закончено. — Харвестер покачал головой и тоже улыбнулся. — Я угощу вас самым роскошным ужином, какой только можно представить себе в ресторанах Лондона, когда все это закончится. Что заставило вас, черт побери, взяться за это дело?
С этими словами он отошел и сел на свое место. Минуту спустя появилась Гизела в новом траурном наряде, столь же изысканном, что и вчерашний, только теперь изящное черное платье было отделано мехом у ворота и на запястьях. Принцесса так и не взглянула в сторону Зоры, и казалось, что она даже не подозревает о ее присутствии. Лицо у нее было непроницаемым.
По губам графини фон Рюстов пробежала улыбка, которая тут же исчезла.
Судья, потребовав тишины, открыл заседание суда.
Харвестер встал и пригласил очередного свидетеля. Это была графиня Эвелина фон Зейдлиц. Она легко и грациозно заняла свое место, шумя серыми, отороченными черным, юбками. Ей удалось быть печальной, чтобы ее вид соответствовал происходящему, но не совсем в трауре, и по-прежнему женственно прелестной. Этой даме стоило немалого труда казаться скромной и вместе с тем произвести впечатление и не остаться незамеченной.
Рэтбоун тут же отметил, что она хороша собой, а вскоре понял, что его мнение разделяют и присяжные. Он прочел это на их лицах, увидев, как они ловят каждое ее слово и, конечно, верят ей.
Эвелина рассказала суду о том, как в Венеции и Фельцбурге до нее впервые дошли слухи об обвинении графини фон Рюстов.
Харвестера не слишком интересовало, что об этом говорили в Венеции, и он уточнил лишь два факта: поверил ли кто-нибудь в этот слух, или же тот был принят как абсурдный. Затем Эшли быстро перешел к вопросам о том, как к этому отнеслись в герцогстве Фельцбургском.
— Конечно, об этом много говорили, — ответила на его вопрос Эвелина, глядя на него широко открытыми карими глазами. — Такие слухи бесследно не исчезают.
— Разумеется, — криво улыбнувшись, ответил адвокат. — Когда эти слухи пересказывались, с какими, по-вашему, чувствами это делалось? В них поверили? — поинтересовался он, однако, заметив реакцию Рэтбоуна, тут же с едва заметной улыбкой поправился: — Пожалуй, я лучше поставлю вопрос иначе. Вы слышали, чтобы кто-то поверил в справедливость обвинения или повел себя так, что дал повод считать, будто он в это верит?
Эвелина стала серьезной.
— Я слышала, что некоторые люди восприняли это с удовольствием и передавали слухи другим, но уже не как предположение, а как достоверный факт. Слухи обрастают небылицами, особенно когда их распространяют враги. А враги принцессы получили от этого огромное удовольствие.
— Вы говорите о тех, кто находится в Фельцбурге, графиня?
— Конечно.
— Но принцессы не было там целых двенадцать лет, и она едва ли когда-нибудь туда вернется, — подчеркнул Харвестер.
— У врагов отличная память, сэр. Это те, кто так и не простил принцессе того, что принц любил ее, а еще больше — того, что она вынудила его покинуть страну и забыть о своем долге. К тому же у нее, как у всякого человека, достигшего таких высот, были враги, которые завидовали ей и были бы рады ее поражению.
Бросив взгляд на Зору, Эшли хотел было еще о чем-то спросить свидетельницу, но, поколебавшись, передумал. Намерения коллеги показались Рэтбоуну очевидными, но протестовать он не мог, ибо Харвестер промолчал.
Затем тот продолжил допрос.
— Итак, это возмутительное обвинение может нанести огромный вред принцессе благодаря услужливости врагов и завистников, которые, каждый по своей причине, давно не любили ее, — заключил он. — Обвинение, образно говоря, дало им в руки оружие именно в тот момент, когда принцесса оказалась одна и когда она наиболее ранима.
— Да, — кивнув, согласилась Эвелина. — Да, это так.
— Благодарю вас, графиня. Если вы задержитесь, возможно, сэр Оливер захочет задать вам пару вопросов.
Рэтбоун встал — скорее потому, что не хотел снова совершать ошибку. Он лихорадочно вспомнил, какие мысли осаждали его вчера вечером. Но как он мог задать мучившие его вопросы свидетельнице, с которой так осторожно обращался сам королевский адвокат Харвестер? У Оливера было только право перекрестного допроса, и он не должен был придавать своим вопросам новую и явно политическую окраску, к тому же основываясь на одних лишь предположениях.
— Графиня фон Зейдлиц, — начал он, задумчиво глядя на ее серьезное красивое личико. — Эти враги принцессы Гизелы, о которых вы упомянули, — люди влиятельные?
Эвелина не ожидала такого вопроса и не знала, что ответить.
Адвокат Зоры ободряюще улыбнулся ей.
— Как минимум, в Англии и, мне кажется, в большинстве других стран Европы, — пояснил он, — мы склонны романтизировать большую любовь. — Юрист понимал, что должен быть предельно осторожным. Все, что могло показаться присяжным направленным против принцессы, настроило бы их против него. — Все мы хотели бы оказаться на месте этих людей. Мы можем завидовать их любви и радостям, однако только тот, кто питал сильное чувство к одному из них, мог испытывать также настоящую ненависть. Разве не так было в вашей стране? Или, как я полагаю, в Венеции, где принцесса Гизела после замужества провела многие годы?
