Дороти Сэйерс - Встреча выпускников
И так далее, и так далее — всю дорогу по бечёвнику, всю дорогу вдоль авеню к Медоу-билдинг, вокруг Крайст-Чёрч, от Холла до Кухни, от собора до библиотеки, от Меркурия до Большого Тома, в то время как небо опускалось всё ниже и ниже и погода становилась всё хуже и хуже. В конце концов, Харриет, которая чувствовала себя так, словно её череп набили шерстью, заработала полноценную головную боль.
До окончания трапезы в Холле гроза ограничивалась сердитым ворчанием грома. В 10 часов вечера первая большая вспышка озарила небо как прожектор, высвечивая крышу и верхушки деревьев фиолетово-синим цветом на фоне окружающей черноты, за ней последовал удар, от которого задрожали стены. Харриет подняла окно и высунулась наружу. В воздухе был разлит сладкий запах приближающегося дождя. Ещё одна вспышка и гром, быстрый порыв ветра, а затем барабанная дробь и плеск падающей воды, бульканье переполненных стоков… и покой.
14
Пора окончить тщетную вражду,
Что длится вот уже немало лет.
Поверь, любовь, теперь ничьей я жду:
К чему турнир, где чемпиона нет?
Залогом сердце я прошу принять,
Что никогда меж нас не быть войне —
Пора войска в казармы загонять…
И свой залог вручи скорее мне.
Майкл Дрейтон— Это была славная буря, — сказала декан.
— Первоклассная, — сухо сказала экономка, — для тех, кому такое нравится и кому не приходится возиться с теми, кому это не нравится. В отделении, где живут скауты, настоящее столпотворение, мне пришлось ходить от одной к другой. Кэрри билась в истерике, повариха думала, что настал её последний час, а Энни возопила к небесам, что её дражайшие детки испугаются и что она должна немедленно мчаться в Хедингтон, чтобы их успокоить…
— Интересно, почему вы её не послали туда сразу же, да ещё в нашем лучшем автомобиле? — ехидно заметила мисс Хилльярд.
— … а одна из судомоек впала в религиозный экстаз, — продолжала мисс Стивенс, — и каялась в грехах перед восхищенными слушателями. Не могу понять, почему у людей так мало самообладания.
— Я ужасно боюсь грома, — сказала мисс Чилперик.
— У несчастной Ньюлэнд опять срыв, — сказала декан. — Врач о ней беспокоится. Говорит, что сиделка пряталась в бельевом шкафу и боялась оставаться наедине с Ньюлэнд! Однако мисс Шоу любезно помогла нам.
— А кто были эти четыре студентки, которые танцевали во дворике в купальниках? — поинтересовалась мисс Пайк. — В их движениях было что-то ритуальное. Мне это напомнило церемониальные танцы…
— Я боялась, что повалит буки, — сказала мисс Берроус. — Я иногда задаюсь вопросом, не опасно ли, что они так близко к зданиям. Если они упадут…
— Послушайте, экономка, на моём потолке жуткая протечка, — сказала миссис Гудвин.— Хлестало как из крана и прямо на мою кровать. Пришлось передвигать всю мебель, а ковёр совершенно…
— Во всяком случае, — повторила декан, — это была хорошая гроза, и воздух очистился. Просто взгляните. Разве можно желать более прекрасного и более яркого воскресного утра?
Харриет кивнула. Солнце отражалось на влажной траве, и ветер нёс свежесть и прохладу.
— Слава Богу, голова прошла! Хочется сделать что-нибудь спокойное, радостное и совершенно оксфордское. Смотрите, разве эти цвета не прекрасны? Голубой, пурпурный, и зелёный на освещённом молитвеннике!
— Я скажу, что мы сделаем, — весело сказала декан. — Мы пойдём, как две хорошие маленькие девочки, и послушаем университетскую проповедь. Я не могу придумать ничего более успокаивающего, нормального и академического. И проповедовать будет доктор Армстронг. Послушать его всегда интересно.
— Университетская проповедь? — удивлённо сказала Харриет. — Ну, это — последняя мысль, которая пришла бы мне в голову. Но, без сомнения, это прекрасная идея. Давайте пойдём.
Да, декан была права: здесь можно было увидеть великий англиканский компромисс в его наиболее успокоительном и церемониальном проявлении. Торжественная процессия докторов в традиционных капюшонах, вице-канцлер, кланяющийся проповеднику, и университетские педели[81], шествующие перед ним; толпа из чёрных мантий и благопристойная весёлость летних платьев жён донов; гимн и призыв к молитве; проповедник в мантии и капюшоне на строгой рясе с белыми полосками у воротника; негромкая речь поставленным тонким, чётким, академическим голосом, осторожно затрагивающая отношение христианской философии к атомной физике. Здесь были университеты и Англиканская церковь, целующие друг друга во имя справедливости и мира, как ангелы на боттичеллевском полотне «Рождество»: очень изящно одетые, очень радостные, но при этом сохраняющие серьёзность, немного манерные, немного осознающие свою прекрасную взаимную учтивость. Здесь, без всякой горячности, они могли обсудить свои обычные проблемы, мило соглашаясь или мило возражая. Эти ангелы не могли ничего сказать по поводу гротескных и уродливых дьявольских фигур, изображённых внизу картины. Да и что любой из них мог бы предложить для решения проблем в Шрусбери? У других, возможно было больше смелости: у Католической церкви был бы свой ответ, обтекаемый, компетентный и мудрый, у странных, неприятно раздражительных сект новой психологии был бы другой, уродливый, неуклюжий, неокончательный и навязываемый со страстью к экспериментированию. Было бы интересно вообразить Фрейдистский университет неразрывно связанным с Римской церковью: они, конечно, не могли бы сосуществовать так гармонично, как англиканская церковь и Школа Litterae Humaniores.[82] Но было восхитительно верить, пусть даже только в течение часа, что все проблемы человечества можно решить также мягко и органично. «Университет — это рай», — это верно, но — «…и тогда убедился, что есть путь, ведущий в ад, и от самых Ворот Неба...»[83]
Благословение было дано, органист начал играть какие-то фуги предшественников Баха, процессия сформировалась вновь, а затем рассеялась окончательно, расходясь в разные стороны, паства встала и начала растекаться в аккуратном беспорядке. Декан, которая любила фуги ранних композиторов, спокойно оставалась на месте, и Харриет мечтательно сидела рядом с ней, устремив глаза на мягко раскрашенных святых в крестной перегородке.[84] Затем они встали и направились к двери. Когда они шли между искривлённых столбов подъезда дома доктора Оуэна, их встретил умеренный порыв свежего ветра, который заставил декана придержать непослушную шапочку и надул и закрутил их мантии. Небо между округлыми подушками облаков было наполнено бледной и прозрачной синевой аквамарина.
