Филлис Джеймс - Черная башня
Ближайший телефон, насколько он помнил, находился в столовой. Это была внешняя линия, сейчас переключенная на прием звонков. Но когда Дэлглиш поднял трубку, линия глухо молчала. На миг его охватило раздражение — как это инструмент, которым так привыкли пользоваться, что считают его само собой разумеющимся средством связи, вдруг превратился в нелепую и бесполезную конструкцию из пластмассы и металла? Интересно, пронеслось в голове, почему это дом с неработающим телефоном кажется куда уединеннее и изолированнее, чем дом, в котором телефона просто нет? Уже то, что линия молчала, было весьма интересно, весьма примечательно. Однако сейчас не важно. Значит, придется ехать самому и надеяться, что инспектор Дэниел окажется на месте. На этой стадии, пока теория Дэлглиша не вышла за рамки догадок и предположений, ему не хотелось говорить ни с кем другим. Он опустил трубку. Холодный голос у дверей спросил:
— Какие-то проблемы, коммандер?
Должно быть, Джулиус Корт двигался по дому тихо, как кот. Он стоял в дверях, прислонившись плечом к косяку и запустив обе руки в карманы. Ощущение легкости и небрежности было обманчивым. Тело его, чуть покачивающееся на напружиненных, как перед прыжком, ногах, буквально свело от напряжения. Лицо над высоким закатанным воротником свитера казалось вырезанным из мрамора, кожа туго обтягивала кости черепа. Взгляд немигающих, неестественно блестящих глаз был неотрывно устремлен на Дэлглиша с расчетливым вниманием игрока, следящего за крутящимся шариком.
— Кажется, телефон не работает, — хладнокровно ответил Дэлглиш. — Ну да не важно. Поставлю мою экономку перед фактом.
— Вы всегда вламываетесь в чужие дома, когда требуется позвонить? Главный телефон находится в конторе. Вы что, не знали?
— Боюсь, мне и там бы не повезло.
Они молча смотрели друг на друга. Тишина вокруг казалась еще глубже, еще непроницаемее. Дэлглиш читал и отслеживал мысленный процесс, идущий в голове его противника, так ясно, словно эти мысли тотчас же отображались в письменном виде — черное перо, очерчивающее принятие решения. Ни колебаний, ни внутренней борьбы — лишь сухая оценка вероятностей.
И когда Джулиус наконец вытащил руку из кармана, Дэлглиш почти с облегчением увидел направленное на него дуло «люгера». Жребий брошен. Возврата не будет — никакого притворства, никакой неопределенности.
— Ни с места, — тихо произнес Корт. — Я превосходный стрелок. Сядьте. Руки на стол. А теперь выкладывайте, как вы меня вычислили. Если нет, я крупно ошибся. Вы умрете, у меня будет куча лишних хлопот и неудобств, и обоим нам будет крайне досадно сознавать, что никакой необходимости во всем этом не было.
Дэлглиш левой рукой вынул из кармана письмо и кинул его через стол.
— Вам будет интересно прочесть. Оно пришло сегодня утром, на адрес отца Бэддли.
Серые глаза ни на долю секунды не оторвались от его лица.
— Прошу прощения. Уверен, что это увлекательнейшее чтение, и все же мне сейчас не до него. Прочтите сами.
— Тут сказано, почему он хотел увидеться со мной. Вы могли бы не трудиться, составляя анонимное письмо и уничтожая дневник. Его проблема не имела к вам ни малейшего отношения. Зачем было его убивать? Да, он находился в башне, когда погиб Холройд, он отлично знал, что не спал ни минуты и что вы не проходили через мыс. Но было ли это знание настолько опасным, чтобы убивать его?
— Было. Старик обладал потрясающими глубинным чутьем на то, что именовал злом. А значит, сильно подозревал меня. Особенно из-за того, что Деннис якобы находился под моим влиянием. О, мы с ним разыграли нашу маленькую комедию на уровне, который я считал недоступным методам столичной полиции. Конец мог быть только один. Преподобный позвонил мне в лондонскую квартиру из больницы за три дня до выписки и попросил прийти повидаться с ним в субботу, двадцать шестого сентября, после девяти вечера. Я пришел, хорошо приготовившись. Уехал из Лондона на машине и оставил «мерседес» в той лощинке за каменной стенкой в стороне от прибрежной дороги. Пока все обедали, позаимствовал из конторы одну из сутан. Потом пешком дошел до «Надежды». Если бы кто-нибудь увидел меня, пришлось бы менять план. Но меня никто не увидел. Он сидел один перед догорающим огнем и ждал. Думаю, уже через две минуты после того, как я вошел, отец Бэддли знал, что я собираюсь убить его. Когда я прижал к его лицу кусок полиэтилена, в глазах старика не промелькнуло ни искры удивления. Заметьте — полиэтилена. От него не остается предательских и красноречивых ниток или волокон в ноздрях и трахее. Хотя Хьюсон бы их все равно не заметил, бедный дурак. Дневник Бэддли лежал на столе, и я прихватил его с собой. Просто на всякий случай, вдруг он записал что-нибудь, что могло меня скомпрометировать. И правильно сделал. Как я обнаружил, за ним водилась скучнейшая привычка скрупулезно записывать, где и когда он был. Хотя бюро я не взламывал. Не было необходимости. Этот грешок на совести Уилфреда. Должно быть, ему не терпелось увидеть завещание старика. Кстати, я ведь и в глаза не видывал вашей открытки — и, полагаю, Уилфред тоже не лазил глубже, найдя завещание. Наверное, старикан её разорвал. Он не любил хранить всякие мелочи. Потом я вернулся обратно и провел довольно неуютную ночь в машине. На следующее утро выехал на лондонское шоссе и явился сюда, когда все веселье уже закончилось. В дневнике я прочел, что он пригласил погостить некоего А.Д. и ждет гостя первого октября. Мне показалось это странноватым. У него же никогда не бывало гостей. Так что накануне вечером я подложил анонимное письмо, на случай если Бэддли успел намекнуть, будто его что-то тревожит. Должен сказать, меня довольно-таки обескуражило открытие, что пресловутый А.Д. — это вы, дорогой мой коммандер. Знай я заранее, придумал бы что-нибудь похитрее.
— А облачение? Он ведь был в облачении?
— Надо было его снять — так ведь всего не упомнишь. Понимаете, он не верил, что я выгораживаю Денниса, чтобы уберечь Уилфреда от потрясения или из добрых чувств к Деннису. Он слишком хорошо меня знал. Когда отец Бэддли обвинил меня в том, что я сбиваю Денниса с пути истинного и использую Тойнтон-Грэйнж для каких-то своих целей, я ответил, что расскажу ему правду и хочу исповедаться. Наверняка в глубине сердца он знал, что для него это смерть, что я просто развлекаюсь. И все же рисковать он не мог. Откажись он принять мои слова всерьез, значит, его жизнь была бы ложью. Он колебался не дольше секунды, а потом накинул епитрахиль.
— Не порадовал вас даже проблеском страха?
— О нет! Да и с какой бы стати? В одном мы с ним были схожи. Ни один из нас не боялся смерти. Не знаю уж, куда там надеялся попасть Бэддли, испуская, как говорится, последний верноподданный вздох, но он явно не видел там ничего такого, чего стоило бы бояться. Совсем как я. Я не хуже его знаю, что меня ждет после смерти. Аннигиляция. А какой смысл бояться забвения? Я не такой дурак. И как только перестаешь бояться смерти — совсем перестаешь, — сразу и остальные страхи кажутся такими незначительными. Ничто уже тебя не волнует. Необходимо одно — всегда иметь под рукой средство умереть. Тогда ты неуязвим. Вынужден извиниться за то, что в моем случае это будет револьвер. Понимаю, что выгляжу смешно и мелодраматично. Однако не могу представить, как убиваю себя иным способом. Утопиться? Этот напор душащей воды… Яд? Того и гляди какой-нибудь идиот вмешается и вытянет меня обратно. Кроме того, я боюсь сумеречной страны между жизнью и смертью. Нож? Слишком грязно, да и ненадежно. Здесь три пули, Дэлглиш. Одна для вас и две, если понадобится, для меня.
