Элджернон Блэквуд - Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса
Голос его был строг. Священник вышел, и я услышал, как он высыпает патроны из магазина винтовки. Вернувшись, он сел поближе к проему палатки и до того, как мы из нее вышли, не спускал глаз с доктора Сайленса, силуэт которого вырисовывался на фоне неба.
Тем временем ветер над морем усилился и, образовывая то тут, то там просветы, стал гонять клочья тумана, как будто они были живыми.
Было далеко за полночь, когда мое внимание привлекли глухие удары, но сначала, не в силах справиться со своим напряжением, я никак не мог понять, откуда доносится этот звук, и вообразил, что это доносящаяся с моря канонада. И только с помощью Мэлони, который до тех пор тряс меня за плечо, пока я не вернулся к реальности, мне наконец стало ясно, что источник шума был совсем рядом, всего в нескольких шагах.
— Это из палатки Сангри! — взволнованно прошептал прелат.
Вытянув шею, я выглянул за угол, но белые, гонимые ветром клочья тумана так походили на сорванный с крепления шелк, что прошло несколько секунд, прежде чем мне удалось разглядеть неподвижное светлое пятно палатки. Она ходила ходуном, а раздувавшиеся, насколько позволяли веревки, боковые полотнища хлопали, как крылья, издавая тот самый, похожий на далекую пушечную пальбу звук. Что-то живое ожесточенно рвалось изнутри, неизменно натыкаясь на туго натянутую материю, словно огромная, бьющаяся о стены и потолок бабочка. Палатка раздувалась и раскачивалась.
— Клянусь Юпитером, он рвется наружу! — пробормотал священник, резко вставая и машинально хватаясь за свою разряженную винтовку.
Я тоже вскочил, вряд ли сознавая, с какой целью, а просто стремясь быть готовым к любой неожиданности. Однако Джон Сайленс, опередив нас обоих, уже стоял у входа, загораживая проем. И когда он заговорил, в его голосе было нечто, заставившее нас немедленно и беспрекословно подчиниться.
— Прежде всего — палатка женщин, — тихо сказал он, бросив острый взгляд на Мэлони, — а если мне понадобится ваша помощь, я позову.
Священника не надо было уговаривать — вне себя от беспокойства за своих женщин, он, мгновенно проскользнув мимо меня, выскочил наружу; молча, то и дело поскальзываясь на мокрой земле, обошел стороной шевелящуюся палатку и исчез среди несущихся навстречу клочьев тумана.
Доктор Сайленс повернулся ко мне:
— Слышали шаги около получаса назад?
— Нет.
— Они были необычайно легкими — почти бесшумная поступь зверя. А теперь идите за мной, нельзя терять ни минуты, если мы хотим спасти этого несчастного парня от проклятия и заставить его двойника успокоиться. — И, внимательно вглядевшись в меня в полумраке, он прошептал, отчетливо выделяя каждое слово: — Джоан и Сангри, безусловно, созданы друг для друга. Думаю, девушка это знает не хуже, чем он…
Сознание мое помутилось, но уже в следующее мгновение что-то у меня в мозгу прояснилось, и я понял, что доктор прав. Однако все это было столь странным и невообразимым, столь далеким от привычной действительности, что мне уже стало казаться, будто все окружающее — и люди, и слова, и палатки — обман, коварная игра моего воспаленного воображения, и, когда рассеется морской туман, мир станет прежним, нормальным.
Мы покинули замкнутое пространство маленькой палатки, холодный ветер обжигал нам щеки. Вздохи деревьев, разбивающиеся внизу о скалы волны, летящие мимо нас обрывки тумана создавали иллюзию того, что наш остров снялся с якоря и теперь плывет, подобно гигантскому плоту.
Доктор быстро и молча шел к палатке канадца, бока которой поочередно вздувались, оттого что внутри беспокойно металось существо, принадлежащее некой мрачной и пагубной стороне жизни. Уже на подступах Джон Сайленс помедлил и поднял руку, чтобы остановить меня. Нас отделяло от палатки футов десять.
— Прежде чем я его выпущу, вы должны убедиться сами, что реальность волка-оборотня не подлежит никакому сомнению, — сказал он. — Конечно, материя, из которой он состоит, недостаточно плотна для обычного зрения, однако вы обладаете способностями, которые позволят вам кое-что увидеть…
Доктор добавил что-то еще, но я не расслышал: мои ощущения путались, так как Сайленса окружал какой-то зыбкий, неуловимо вибрирующий ореол. Конечно, это было результатом мощной концентрации его психических сил, которая распространялась на весь лагерь и на всех его обитателей. Чувствуя себя под защитой этого невидимого щита, я без особого страха смотрел, как сотрясаются шелковые стены, и внимал глухим ударам, доносившимся изнутри.
За палаткой Сангри росло несколько сосен, а спереди и с боков простиралось пустое пространство. Полог был широко раскрыт, и любому обычному зверю не стоило бы никаких трудов выйти и убежать. Доктор Сайленс подвел меня очень близко и остановился у какой-то незримой границы, которую старался не переходить. Затем он пригнулся, сделав мне знак следовать его примеру. Глядя через его плечо, я в призрачном мерцании, которое, казалось, исходило от повисшей в палатке туманной дымки, увидел спящего Сангри — его тело мутным пятном выделялось на ложе из веток и смятых одеял. Но что это? Над простертым канадцем, словно хищник в клетке, металось нечто темное о четырех ногах; на фоне светлых шелковых стен можно было довольно ясно различить заостренную морду и торчащие уши, время от времени вспыхивали злые глаза и поблескивали острые белые клыки.
Я замер, стараясь не дышать, более того, даже не думать — наверное, из страха, что это существо может почуять мое присутствие; страдание, которое терзало мою душу, было вызвано чем-то гораздо более глубоким, чем просто боязнь за собственную безопасность или зрелище чего-то немыслимого, чудовищного. Беспросветное отчаяние захлестнуло меня. Сознание того, что Сангри брошен на произвол судьбы в этом тесном замкнутом пространстве вместе с жуткой проекцией самого себя, что он лежит, погруженный в каталептический сон, совершенно не подозревая, что призрачный оборотень живет его жизнью и его энергией, — все это сообщало происходящему зловещий оттенок кошмара. Ни до, ни после ни один случай из оккультной практики Джона Сайленса — а их было много, и почти все они были страшными! — не убеждал меня столь разительно в трагическом непостоянстве человеческой личности, в ее непредсказуемой изменчивости, коварной текучести, в неограниченных, смущающих душу дьявольским искусом возможностях ее трансформации.
— Отойдите, — прошептал доктор после того, как мы в течение нескольких минут наблюдали за отчаянными усилиями плененного двойника высвободиться из очерченного усилием мысли и воли крута, — отойдите чуть дальше, я выпущу его.
