Уилки Коллинз - Закон и женщина
Он остановился. Чтобы хлебнуть опять вина? Her, чтобы выпить разом весь стакан. Неужели вино уже переставало действовать на него?
Я присмотрелась к нему внимательно. Лицо его горело по-прежнему, но свет в глазах начинал уже потухать. Я заметила, что он говорил все медленнее и медленнее. Мы ждали. Ариэль сидела перед ним с мутным взглядом и с открытым ртом. Бенджамен невозмутимо ждал сигнала, прикрыв рукой записную книжку, лежавшую на его коленке.
Мизериус Декстер продолжал.
— Даморида слышит эти ужасные слова, она сжимает руки в отчаянии. «О сударыня, могу ли я убить добрую благородную даму? Какая у меня причина вредить ей?» Кунигунда отвечает: «У тебя есть причина повиноваться мне». Даморида падает лицом на пол. «Сударыня, я не могу сделать этого, я не смею сделать этого». Кунигунда отвечает: «Ты ничем не рискуешь. У меня есть план, как избавить от подозрения и меня и тебя». Даморида повторяет: «Я не могу сделать этого, я не смею сделать этого». Глаза Кунигунды сверкают яростью. Она вынимает скрытый на груди…
Он остановился на середине фразы и приложил руку ко лбу, как будто внезапно забыл, что хотел сказать. Надо ли мне помочь ему, или благоразумнее промолчать и ждать?
Я видела цель, с которой он затеял свою импровизацию. Своей сказкой он пытался доказать мне, что у горничной миссис Болл могла быть побудительная причина взять на свою совесть убийство. Но ему нужно было выдумать эту побудительную причину, и тогда он смог бы направить мои поиски по ложному пути, а сам остался бы в стороне. И он нашел ее — с трудом, не очень убедительную, но нашел. После долгого молчания он снова заговорил:
— Кунигунда вынимает скрытый на груди исписанный листок бумаги и развертывает его. «Взгляни на это», — говорит она. Даморида взглядывает на листок и в отчаянии падает к ногам своей госпожи. Кунигунда знает постыдную тайну в прошлом своей служанки. Кунигунда говорит ей: «Или я открою твою тайну, которая опозорит навсегда тебя и твоих родителей, или ты исполнишь мою волю». Даморида не в силах обесчестить своих родителей. Не надеясь смягчить жестокое сердце Кунигунды, она делает последнюю попытку избавиться от страшного поручения. «Сударыня! — восклицает она. — Как могу я сделать это, когда там сиделка». Кунигунда отвечает: «Сиделка иногда засыпает, иногда уходит». Даморида настаивает: «Сударыня, дверь заперта, и ключ у сиделки».
Ключ! Я тотчас же вспомнила о пропавшем ключе. Не об этом ли ключе говорит он? Я заметила, что когда это слово сорвалось у него с языка, он спохватился, как будто сказал лишнее. Я решилась дать сигнал. Я облокотилась на ручку кресла и начала играть серьгой. Бенджамен вынул карандаш и положил свою записную книжку так, чтобы Ариэль не заметила ее, если взглянет в его сторону.
Мы ждали. Пауза была долгая. Декстер приложил руку ко лбу. Глаза его становились все тусклее.
— На чем я остановился? — спросил он.
Надежда покидала меня. Я постаралась, однако, ответить ему так, чтобы он не заметил этого по моему голосу.
— Вы остановились на том, как Даморида возражала Кунигунде.
— Да, да. Что же она сказала?
— Она сказала: «Дверь заперта, и ключ у сиделки».
Он быстро наклонился вперед.
— Нет! — возразил он с жаром. — Вы ошибаетесь. Ключ? Вздор. Я ничего не говорил о ключе. Вы спутали.
Я не решилась спорить с ним. Мы замолчали. Бенджамен, угрюмо покоряясь моему желанию, записал вопросы и ответы, которыми мы обменялись, и ждал с записной книжкой в руках. Ариэль, поддавшаяся усыпляющему действию вина и рассказа, была встревожена внезапным молчанием. Она оглянулась с беспокойством и устремила глаза на хозяина.
Он сидел безмолвно, приложив руку ко лбу, пытаясь собраться с мыслями.
— Хозяин! — воскликнула Ариэль жалобно. — Что же сказка?
Он вздрогнул и нетерпеливо потряс головой, как будто стараясь стряхнуть с себя какой-то тяжелый гнет.
— Терпение! Терпение! — сказал он. — Сказка продолжается. — И, сделав отчаянное усилие, он глухо заговорил: — Даморида упала на колени. Она залилась слезами. Она сказала… — Он остановился и поглядел вокруг себя смущенным взглядом. — Как назвал я другую женщину? — спросил он, не обращаясь ни к кому из нас.
— Вы назвали ее Кунигундой.
При звуке моего голоса он повернул голову в мою сторону, но не взглянул на меня. Его бессмысленный, спокойный взгляд был устремлен на что-то далекое. Даже в голосе его произошла перемена, когда он заговорил опять. Это был спокойный, монотонный голос, несколько напоминавший голос, каким Юстас говорил в беспамятстве, когда ум его был слишком слаб, чтобы следовать за его словами. Неужели конец был так близок?
— Я назвал ее Кунигундой, — повторил он. — А другую я назвал… — Он остановился опять.
— А другую вы назвали Даморидой.
Ариэль взглянула на него с изумлением и, чтобы заставить его прийти в себя, нетерпеливо дернула его за рукав сюртука.
— Это сказка, хозяин? — спросила она.
Он ответил, не глядя на нее. Его бессмысленные глаза были все еще устремлены в пространство.
— Да, это сказка, — сказал он рассеянно. — Но для чего Кунигунда? Для чего Даморида? Не лучше ли просто госпожа и служанка? Так легче запомнить.
Он попробовал приподняться и содрогнулся. Минуту спустя он как будто овладел собой.
— Что сказала госпожа служанке? — пробормотал он. — Что? Что? Что? — Он остановился опять. Потом как будто вдруг сообразил что-то. Пришла ли ему новая мысль или он вспомнил что-нибудь забытое? Он вернулся к своему рассказу и прибавил внезапно следующие загадочные слова: — «Письмо», — сказала служанка. — Письмо! О, мое сердце! Каждое слово меч. Меч в мое сердце. О, это письмо! Ужасное, ужасное, ужасное письмо!
О чем он говорил? Как понять эти слова? Не припоминал ли он бессознательно что-нибудь, что действительно случилось некогда в Гленинге? При утрате всех других способностей память, похоже, сохранилась у него дольше всего. Не пробивалась ли истина, ужасная истина, сквозь мрак надвигавшегося безумия? Я едва дышала от волнения, от какого-то безотчетного ужаса, овладевшего всем моим существом.
Бенджамен бросил на меня предостерегающий взгляд. Ариэль сидела спокойная и довольная.
— Продолжайте, хозяин, — сказала она. — Мне нравится сказка. Продолжайте.
Он продолжал как человек, говорящий во сне:
— Служанка сказала госпоже. Нет, госпожа сказала служанке: «Покажите ему письмо. Вы должны, вы должны показать письмо». Служанка отвечала: «Нет, не должна, не покажу. Вздор! Пустяки! Пусть страдает». — «Мы можем выручить его. Показать?» — «Нет. Пусть случится худшее. Тогда покажете». Госпожа сказала… — Он остановился и быстро замахал руками, как будто стараясь отогнать какой-то воображаемый туман. — Которая говорила последняя? — спросил он. — Госпожа или служанка? Госпожа? Нет. Служанка, конечно. Служанка говорит громко, решительно: «Негодяи! Прочь от этого стола!» В этом столе дневник. Номер девятый. Кальдершо, спросить Данди. Вы не увидите дневника. Я шепну вам по секрету: дневник приведет его на виселицу. Я не хочу, чтобы он был повешен. Как смеете вы трогать мое кресло? Мое кресло — это я. Как смеете вы налагать руки на меня?
