Филлис Джеймс - Черная башня
— Разве это не означало бы нарушить клятву?
— Суеверная чушь! Если Уилфред хотел наряжаться в монашеское одеяние и изображать из себя средневекового аббата, лучше бы попросился в монастырь. Англиканские монастыри весьма респектабельны. Паломничества два раза в год будут, само собой, продолжаться. Это одно из непременных условий Уилфреда. Жалко, что вы, коммандер, с нами не едете. Мы останавливаемся в премилом маленьком пансиончике, совсем недорогом, а кормят там превосходно. Да и сам Лурд — очаровательное местечко. С собственной атмосферой. Не скажу, что не предпочла бы, чтобы Уилфредово чудо случилось где-нибудь в Каннах, однако могло быть и хуже. Что, если бы он исцелился в Блэкпуле?
У двери она остановилась и повернулась к Дэлглишу:
— Думаю, по дороге автобус остановится здесь, чтобы остальные тоже могли с вами попрощаться.
В ее устах подобное предположение прозвучало словно обещание высокой чести. Дэлглиш поспешил заявить, что лучше сам пойдет с ней и попрощается со всеми в Тойнтон-Грэйнж. На одной из полок он обнаружил книгу Генри Каруардина и хотел бы вернуть ее. Кроме того, надо же отнести назад белье, да и на кухне осталось несколько невскрытых консервных банок — наверное, в приюте они еще пригодятся.
— Да бросьте, я сама потом заберу консервы. Просто оставьте их здесь. А белье можете вернуть когда угодно. Грэйнж никогда не запирается. И Филби все равно скоро вернется. Он отвозит нас только до порта, помогает сесть на корабль, а потом возвращается, чтобы приглядывать за Джеффри, ну и, конечно, за курами. Теперь там сильно недостает помощи Грейс, хотя, пока она была жива, никто не думал, что от нее есть хоть какая-то польза. И не только с курами. Они никак не найдут ее «список друзей». Собственно говоря, Уилфред хотел, чтобы на этот раз Деннис остался дома. У него очередная мигрень, видок — краше в гроб кладут. Но Денниса никакими силами не заставишь пропустить паломничество.
Дэлглиш вместе с ней отправился в Грэйнж. У парадной двери стоял автобус, и пациенты уже загрузились. Вся компания выглядела разнородно, если не сказать пестро, но производила унылое впечатление напускной, натужной веселостью.
Одеты все были настолько по-разному, точно собирались на совершенно различные, не связанные меж собой мероприятия. Генри Каруардин в приталенном твидовом пальто и войлочной шляпе напоминал эдвардианского джентльмена по пути на тетеревиную охоту. Филби, несуразно-официальный в темном костюме с высоким воротничком и черном галстуке, казался подручным владельца похоронного бюро, собирающимся погрузить труп на дроги. Урсула Холлис вырядилась, точно пакистанская иммигрантка при полном параде — единственной ее уступкой английскому климату был плохо скроенный жакетик с отделкой из искусственного меха. Дженни Пеграм, повязавшая голову широким синим платком, судя по всему, пыталась изобразить святую Бернадетту. Хелен Рейнер, одетая как на вчерашнем дознании, походила на тюремную докторицу, приглядывающую за группой непредсказуемых уголовников. Она уже заняла место у носилок Джорджи Аллана. Глаза юноши лихорадочно блестели, он непрестанно что-то говорил тонким, пронзительным голосом. Горло у него было обмотано полосатым сине-белым шарфом, а сам он крепко прижимал к себе огромного игрушечного медвежонка, на шее у которого на голубой ленточке висело нечто, что изумленному Дэлглишу показалось памятной медалькой за паломничество. Вся вместе эта компания слегка напоминала странновато подобранную команду болельщиков по дороге на футбольный матч — но на такой матч, как подумал коммандер, где их команда едва ли выиграет.
Уилфред суетливо хлопотал над остатками багажа. Он, Эрик Хьюсон и Деннис Лернер были одеты в сутаны. Деннис выглядел ужасно плохо: лицо напряжено от боли, глаза полуприкрыты, будто не могут вынести даже тусклого утреннего света. Дэлглиш услышал, как Эрик шепнул ему:
— Ради Бога, Деннис, бросьте, останьтесь дома! Мы прекрасно справимся — ведь теперь инвалидных кресел на два меньше.
В резком голосе Денниса звучали истерические нотки.
— Со мной все будет в порядке. Вы же знаете, приступы никогда не длятся дольше двадцати четырех часов. Ради Бога, оставьте меня в покое!
Наконец благопристойно упакованные медицинские принадлежности были погружены в автобус, трап поднят, задняя дверца захлопнута — и паломники тронулись в путь. Дэлглиш помахал в ответ на лихорадочно вскинутые руки и некоторое время еще следил взглядом за удаляющимся ярко раскрашенным автобусом — на расстоянии он казался хрупким и ненастоящим, как детская игрушка. Дэлглиш удивился и даже огорчился тому, что испытывает такую жалость и сочувствие по отношению к людям, которых столь тщательно пытался не пускать в сердце. Он так и стоял, глядя им вслед, пока автобус не начал медленный спуск в долину и не исчез с глаз.
Мыс остался пуст и безлюден. Тойнтон-Грэйнж и коттеджи стояли под тяжелыми небесами неосвещенные, брошенные. За последние полчаса заметно потемнело. Еще до полудня следовало ждать ливня. Голова у Дэлглиша гудела от предчувствия грозы. Мыс лежал в мрачном выжидательном спокойствии поля, уже выбранного для битвы. Издали доносился рокот моря — скорее даже не шум, а вибрация в загустевшем воздухе, точно далекий и угрожающий отзвук оружейных залпов.
Томясь смутным беспокойством и каким-то извращенным нежеланием уезжать теперь, когда он наконец получил свободу, Дэлглиш прогулялся до ворот, чтобы забрать газету и письма, если окажутся. Автобус, судя по всему, останавливался здесь за почтой для Тойнтон-Грэйнж, так что в ящике не оказалось ничего, кроме дневного выпуска «Таймс», какого-то официального с виду коричневого конверта для Джулиуса Корта и простенького белого — адресованного отцу Бэддли.
Сунув газету под мышку, Дэлглиш вскрыл плотный конверт побрел обратно, читая на ходу. Письмо было написано твердым и четким мужским почерком, напечатанный адрес принадлежал одному из приходов в центральных графствах. Автор выражал сожаление, что не ответил на послание отца Бэддли раньше — но его пришлось пересылать ему в Италию, где он замещал уехавшего на лето священника. Уже в конце, после обычных расспросов, методичного перечисления семейных и приходских дел, отрывочных и более чем предсказуемых комментариев по поводу различных злободневных вопросов, шел ответ на загадку отца Бэддли:
«Я сразу же отправился навестить вашего юного друга, Питера Боннингтона, но он, конечно же, умер несколько месяцев назад. Мне очень жаль. В данных обстоятельствах казалось бессмысленным выяснить, был ли он счастлив в новом приюте и в самом ли деле хотел уехать из Дорсета. Надеюсь, что его друг из Тойнтон-Грэйнж сумел навестить мальчика до того, как он умер. По поводу второй вашей проблемы, боюсь, не могу толком ничего посоветовать. Опыт нашей епархии — а мы, как вы знаете, особо заинтересованы работой с молодыми правонарушителями — подсказывает, что организация местной опеки над бывшими заключенными, будь то приют или же нечто вроде самоокупающегося молодежного общежития, как вы наметили, требует значительно большего капитала, нежели тот, которым вы располагаете. Возможно, даже по нынешним ценам вы бы могли купить маленький домик, однако на первоначальный период потребуется еще хотя бы два квалифицированных работника. Кроме того, придется еще оказывать такому заведению финансовую поддержку, пока оно не станет на ноги. Однако существует немало уже функционирующих общежитий и организаций, которые были бы весьма рады вашей помощи. Очевидно, лучшего вложения для ваших денег не придумаешь, коли уж вы так твердо решили, что они не должны доставаться Тойнтон-Грэйнж. По-моему, вы очень мудро поступили, что вызвали вашего друга из полиции. Уверен, он сумеет вам что-нибудь присоветовать лучше, чем я».
