Месть под расчет - Джордж Элизабет

— Родерик.

Линли отчаянно желал, чтобы Тренэр-роу оправдался, ведь от его оправдания в какой-то мере зависела будущая жизнь его семьи. Однако Сент-Джеймс продолжал, позволяя себе говорить только о фактах, потому что только факты имели значение. И он выкладывал их, соединяя в одну цепочку:

— Когда он понял, что Мик умер, ему пришлось действовать быстро. Даже если бы Мик был настолько глуп, чтобы держать записи, связанные с онкозимом, дома, у него не было времени их искать. Время оставалось только на то, чтобы изобразить поиски, или грабеж, или сексуальное преступление. Но ничего такого на самом деле не было. Драка случилась из-за онкозима.

Лицо Тренэр-роу было непроницаемым. Даже когда он заговорил, то шевелились только губы, а остальная часть лица пребывала в неподвижности. В его словах была попытка опровергнуть обвинение, но не убедительная, словно он делал то, чего от него ждали.

— В пятницу я был на спектакле. Вам это отлично известно.

— Ну да, на спектакле, который играли во дворе школы, — отозвался Сент-Джеймс. — Вам не составило никакого труда выскользнуть на несколько минут, вы ведь сидели в задних рядах. Полагаю, вы пошли к нему после антракта, во время второго акта. Идти-то недалеко, три минуты, не больше. Вы хотели повидаться с ним. Поговорить насчет онкозима, а вместо этого убили его и вернулись в школу.

— А как насчет орудия убийства? — Тренэр-роу даже не пытался изобразить возмущение. — Думаете, оно было у меня под пиджаком?

— Ну, ударился-то он о каминную полку. А вот кастрация — другое дело. Вы взяли нож в коттедже.

— И принес в школу?

На сей раз в его голосе прозвучала насмешка, но не более убедительная, чем прежняя бравада.

— Думаю, вы спрятали его где-то на полдороге. Скажем, на Вирджин-плейс или на Айви-стрит. В саду или в урне. Ночью вы вернулись за ним и в субботу бросили его в бухте. Там же, насколько я понимаю, вы избавились от Брука. Ведь как только Брук узнал о смерти Мика, он понял, кто совершил убийство. Однако он не мог сдать вас полиции, не запятнав себя. Онкозим накрепко связал вас.

— Все это домыслы. Из сказанного вами ясно, что Мик был нужен мне живой. Если он поставлял мне пациентов, зачем мне убивать его?

— Да вы и не собирались его убивать. Вы ударили его в ярости, потому что вам хотелось спасать людей, а Мику — отбирать у них деньги. Вот вы и не выдержали.

— У вас нет доказательств. И вы это знаете. По крайней мере, насчет убийства.

— Вы забыли о фотоаппаратах, — заметил Сент-Джеймс.

Не изменившись в лице, Тренэр-роу внимательно посмотрел на него.

— Вы видели фотоаппараты в коттедже. Вы поняли, что были сделаны снимки тела. Во время субботнего хаоса, когда арестовали Джона Пенеллина, вам ничего не стоило взять фотоаппараты из комнаты Деборы.

— Но если так, — заговорил Линли, на какой-то момент почувствовавший себя адвокатом Тренэр-роу, — почему он не бросил фотоаппараты в воду? Если он бросил нож, то почему не фотоаппараты?

— И рисковать тем, что его увидят в Ховенстоу с ящиком в руках? Не понимаю, почему я сразу не понял, как это глупо. Томми, нож он мог спрятать под одеждой. Если бы его увидели на дороге, он сказал бы, что вышел проветриться. Что в этом особенного? Люди привыкли к его частым визитам в Ховенстоу. А как спрячешь фотоаппараты? Я могу представить, что он куда-то унес или увез их — скажем, в машине — позднее. Куда-нибудь, где их трудно найти.

Линли слушал и понимал, что его друг прав. Все они присутствовали на обеде и слышали, что там говорилось. Все они смеялись над нелепым предложением открыть шахты для туристов. Он произнес название, два слова, которые прозвучали как окончательное подтверждение неопровержимого факта.

— Уил-Маэн. — Сент-Джеймс перевел на него взгляд. — За обедом, в субботу вечером, тетя Августа в штыки приняла идею продажи этой самой шахты. Уил-Маэн.

— Это всего лишь предположение, — резко возразил Тренэр-роу. — Бред сумасшедшего. У вас есть только онкозим и больше ничего. А все остальное — всего лишь ваши фантазии. Томми, когда станут известны наши отношения, кто вам поверит? Если, конечно, вы хотите, чтобы наши отношения стали известны.

— Итак, опять все сначала, правильно? Все начинается с моей матери и заканчивается на ней.

На мгновение Линли позволил себе предпочесть тишь да гладь правосудию и непременному скандалу. Он смирился с онкозимом, с нелегальной клиникой, с непомерными суммами, которые больные, вне всяких сомнений, платили за лечение. Он мог смириться со всем этим, чтобы его мать ни о чем не узнала до конца своих дней. Но убийство — дело другое. Убийство требует наказания. Смириться с убийством нельзя.

Линли отлично представлял себе предстоящие пару месяцев. Суд, обвинение, Тренэр-роу будет все отрицать, защита не преминет вытащить на публику его мать и заявит, что Линли сводит счеты с ее давним любовником.

— Он прав, Сент-Джеймс, — устало произнес Линли. — У нас только догадки и предположения. Даже если мы достанем из шахты фотоаппараты, главный ствол затоплен уже много лет, значит, на пленке ничего не осталось, даже если там что-то было.

Сент-Джеймс покачал головой:

— Это единственное, чего доктор Тренэр-роу не знает. Пленки не было в фотоаппарате. Дебора отдала ее мне.

Линли услыхал, как тяжело, со свистом вздохнул Тренэр-роу.

— Доказательство на пленке, правильно? — продолжал Сент-Джеймс. — Ваша серебряная коробочка с лекарствами под ногой Мика Кэмбри. Все остальное вам, может быть, и удалось бы объяснить. Не исключено, что вам также удалось бы обвинить Томми в подтасовке улик, чтобы разлучить вас с его матерью. Но фотография есть фотография. Тут вы бессильны. А коробочка с лекарствами налицо. Та самая, которую вы только что доставали из кармана.

Тренэр-роу смотрел на укрытую туманом бухту:

— Это ничего не доказывает.

— Потому что есть на наших фотографиях и нет на полицейских? Какая разница?

Дождь стучал в окна. Ветер шумел в трубе. Вдалеке вопила сирена. Поерзав в кресле, Тренэр-роу вновь повернулся к своим посетителям, крепко схватившись за подлокотники, но ничего не говоря.

— Что произошло? — спросил Линли. — Ради всего святого, Родерик, что там у вас произошло?

Довольно долго Тренэр-роу не отвечал, устремив ничего не выражающий взгляд между Линли и Сент-Джеймсом. Взявшись за ручку верхнего ящика, он бесцельно водил по ней пальцами.

— Онкозим, — наконец произнес он. — Брук не мог брать много. Он, естественно, подделывал записи у себя в Лондоне. Но онкозима требовалось все больше. Вы далее не представляете, сколько людей звонило — и еще звонит — в последней надежде на спасение. А у нас было совсем немного лекарства. Мик же все посылал и посылал больных.

— Брук стал чем-то заменять онкозим, так? — спросил Сент-Джеймс. — У ваших первых пациентов стойкая ремиссия, как и полагается, судя по исследованиям в «Айлингтоне». А потом все меняется.

— Лекарство он присылал с Миком. Когда стало невозможно брать онкозим и они поняли, что клинику придется закрыть, они придумали замену. Те больные, у которых должна была быть ремиссия, умирали. Конечно, не все сразу. Но умирали, и умерших становилось больше. Я заподозрил неладное. Проверил лекарство. Это оказался соляной раствор.

— Вот в чем причина драки.

— В пятницу вечером я пошел к нему. Я хотел закрыть клинику. — Тренэр-роу встал и подошел к камину, отражавшемуся в его очках двумя красными огоньками. — Мику было плевать. Он даже не воспринимал их как людей. Они были для него источником дохода. Постарайтесь продержаться, пока мы достанем еще лекарства, сказал он. Больные умирают? Ну и что? Будут другие. Люди все отдают за надежду на спасение. И чего вы горячитесь? У вас полно денег, и не делайте вид, будто вы этому не рады. — Тренэр-роу поглядел на Линли. — Я пытался растолковать ему. Томми, он ничего не хотел понимать. Мне никак не удавалось объяснить ему. Я говорил. А ему было все равно. И тогда я… Я всего лишь толкнул его.