Элизабет Джордж - Прах к праху
Линли нашел ее руку среди простыней, их пальцы переплелись. Хелен посмотрела на него, и он, увидев возникшую у нее между бровей вертикальную морщинку, разгладил ее.
— Я поняла, — проговорила Хелен.
— Что?
— Вчера вечером ты меня отвлек, чтобы я так и не получила ответа на свой вопрос.
— Насколько я помню, это ты меня отвлекла. Кто пообещал мне курицу с артишоками? Не за ней ли мы спустились на кухню?
— Именно там, на кухне, я тебя и спросила. Но ты так и не ответил.
— Я был занят. Ты меня заняла. Легкая улыбка коснулась ее губ.
— Это вряд ли, — сказала она. Линли тихо засмеялся и поцеловал ее.
— Почему ты меня любишь? — спросила она.
— Что?
— Этот вопрос я задала тебе вчера вечером. Ты не помнишь?
— Ах этот вопрос. — Он повернулся на спину и тоже принялся рассматривать потолок, положив руку Хелен себе на грудь и размышляя о таинственных путях любви.
— Я не ровня тебе ни по образованию, ни по опыту, — заметила Хелен. Он с сомнением поднял бровь. Она бегло улыбнулась. — Хорошо. Я не ровня тебе по образованию. Не озабочена карьерой. Зарабатыванием денег. У меня нет никаких способностей, присущих женам, и еще меньше — стремления их приобрести. Я — практическое воплощение легкомыслия. У нас похожее происхождение, если на то пошло, но какое отношение имеет одинаковое происхождение к вручению своего сердца другому человеку?
— Когда-то это имело главное значение при вступлении в брак.
— Мы говорим не о браке, а о любви. Чаще всего это два взаимно исключающих друг друга и совершенно разных предмета. И вообще — ты уходишь от ответа.
— Я не ухожу.
—Так что? Почему? Почему ты меня любишь? Потому что если ты не можешь это объяснить или дать любви определение, возможно, лучше признать, что настоящей любви просто не существует.
— В таком случае, что между нами происходит?
Она беспокойно двинулась, как бы пожала плечами:
— Вожделение. Страсть. Жар тела. Нечто приятное, но эфемерное. Не знаю.
Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее:
— Позволь мне убедиться, что я правильно понял. Мы должны считать, что это — отношения, основанные на похоти?
— А ты не желаешь признать такую возможность? Особенно учитывая прошедшую ночь. Как у нас все было.
— Как у нас все было, — повторил он.
—На кухне. В спальне. Я признаю, что инициатива исходила от меня, Томми, поэтому не говорю, что ты единственный, кто поддался химере и не видит реальности.
— Какой реальности?
— Что ничего, кроме физиологии, между нами нет. Он долго смотрел на нее, прежде чем шевельнуться и заговорить:
— Хелен, ради бога, объясни, что с тобой?
—Почему ты спрашиваешь? Я просто хочу подчеркнуть: то, что ты принимаешь за любовь, может оказаться пустышкой. Разве над этим не стоит поразмыслить? Потому что если мы поженимся, а потом обнаружим, что наши чувства друг к другу никогда не выходили за рамки…
Откинув одеяло, он выбрался из постели и сунул руки в рукава халата:
— Выслушай меня хоть раз, Хелен. Внимательно выслушай с начала и до конца. Я тебя люблю. Ты любишь меня. Мы женимся или не женимся. Вот тебе и начало и конец. Все.
Бормоча себе под нос ругательства, Линли подошел к окну и раздвинул шторы.
— Томми, — проговорила она. — Я всего лишь хотела знать…
— Хватит, — отрезал он и подумал: «Женщины. Женщины. Причуды их ума. Вопросы. Допытывания. Доводящая до исступления нерешительность. Боже милосердный. Монашество и то лучше».
Раздался нерешительный стук в дверь.
— Что такое? — резко спросил Линли.
— Простите, милорд, — сказал Дентон. — К вам пришли.
— Пришли… Который час? — И одновременно с вопросом он сам схватил стоявший на тумбочке будильник.
— Около девяти, — ответил Дентон, а Линли взглянул на часы и выругался. — Сказать ему…
— Кто это?
— Гай Моллисон. Я посоветовал ему позвонить дежурному в Скотленд-Ярд, но он настоял. Сказал, что вы захотите услышать то, что он имеет сообщить. Он попросил передать вам, что кое-что вспомнил. Я предложил ему оставить номер, но он не согласился. Сказал, что должен вас увидеть. Выпроводить его?
Но Линли уже направился в ванную:
— Дайте ему кофе, завтрак, все, что он пожелает.
— Сказать ему…
— Черед двадцать минут, — ответил Линли. — И позвоните за меня сержанту Хейверс, хорошо, Дентон? Попросите ее как можно скорее приехать сюда. — Он еще раз от души выругался и захлопнул за собой дверь ванной.
Он уже принял душ и брился, когда к нему вошла Хелен.
— Только молчи, — попросил он ее отражение в зеркале, водя бритвой по намыленной щеке. — Я больше не потерплю всей этой чепухи. Если ты не можешь принять брак как естественное продолжение любви, тогда между нами все кончено. Если это, — он указал в сторону спальни, — кажется тебе всего лишь хорошей сексгимнастикой, тогда с меня довольно. Понятно? Потому что если ты все еще слишком слепа, чтобы увидеть… Ой! Вот черт. — Он порезался. Схватил салфетку и прижал к щеке.
— Ты слишком торопишься, — заметила Хелен.
—Не говори глупостей. Не говори мне этих глупостей. Мы знаем друг друга с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать лет. Восемнадцать. Мы были друзьями. Любовниками. Мы были… — Он погрозил отражению бритвой, — Чего ты ждешь, Хелен? Чего ты…
— Я имела в виду бритье, — прервала она.
Он непонимающе повернул к Хелен покрытое пеной лицо.
— Бритье, — недоуменно повторил он.
— Ты слишком быстро бреешься. Ты снова порежешься.
Он посмотрел на бритву, она тоже была покрыта пеной. Сунув бритву под кран, он смыл и пену, и рыжеватые волоски.
— Я слишком тебя отвлекаю, — заметила Хелен. — Гы сам так сказал в пятницу вечером.
Он понял, куда она клонит своим заявлением, но пока решил ей не мешать. Линли обдумал слово «отвлекаю»: что оно объясняет, обещает и подразумевает. Он наконец нашел ответ.
— В этом-то все и дело.
— В чем?
— В отвлечении.
— Не понимаю.
Он закончил бритье, умылся и вытер лицо поданным Хелен полотенцем. И ответил только после того, как освежил щеки лосьоном.
— Я тебя люблю, — сказал он, — потому что когда я с тобой, мне не нужно думать о том, о чем я вынужден думать. Двадцать четыре часа в сутки. Семь дней в неделю.
И пройдя мимо нее в спальню, он начал одеваться.
— Для этого ты мне и нужна, — сказал он. — Привести мой мир в равновесие. Дать мне что-то противоположное черноте и грязи. — Она слушала, Он продолжал одеваться.—Я люблю приезжать к тебе домой, гадая, что я там увижу. Мне нравится угадывать. Мне нравится волноваться, не взорвешь ли ты дом микроволновой печкой, потому что, когда я беспокоюсь об этом, в эти пять, пятнадцать или двадцать пять секунд, что я волнуюсь, мне не нужно думать об убийстве, которое я пытаюсь раскрыть, о том, как оно было совершено и кто за это в ответе. — Он поискал туфли, не прерывая монолога: — Вот как это происходит, ясно? О, вожделение тоже присутствует. Страсть. Жар тела. Назови как угодно. Вожделения тут много, и так всегда было, не стану скрывать, потому что мне нравится укладывать женщин в постель.
