Артур Дойл - Возвращение Шерлока Холмса. Долина Ужаса (сборник)
– Это доктор возвращается! – взволнованно воскликнул он. – Выхода нет. Мы должны увидеть, что там внутри, до того, как он подъедет.
Он открыл дверь, и мы вошли в прихожую. Непрекращающийся звук усилился и превратился в монотонный глухой горестный вой. Шел он сверху. Холмс бросился наверх по лестнице, я устремился за ним. Одна из дверей была приоткрыта. Он толчком открыл ее, и мы замерли, пораженные представшей перед нами картиной.
На кровати лежала мертвая женщина, молодая и прекрасная. Ее широко распахнутые небесно-голубые глаза были неподвижно устремлены вверх. Спокойное восковое лицо обрамляла пышная копна золотых волос. У кровати, опустившись на колени и зарывшись лицом в постельное белье, сидел молодой человек. Все тело его содрогалось от безутешных стенаний. Он был настолько убит горем, что, когда мы вошли, даже не поднял головы. Холмс подошел и положил руку ему на плечо.
– Вы – мистер Годфри Стонтон?
– Да. Да, это я… Но вы опоздали. Она умерла.
Несчастный юноша принял нас за врачей, посланных ему на помощь. Холмс произнес несколько сочувственных слов и стал объяснять молодому человеку, как его неожиданное исчезновение взволновало его друзей, когда на лестнице послышались шаги и в комнату вошел доктор. На его каменном лице застыло холодное презрительное выражение.
– Итак, джентльмены, – сухо произнес он, – вы добились своего и выбрали исключительно подходящее время для вторжения. Я не стану устраивать скандал у смертного одра, но, поверьте, если бы я был помоложе, ваше чудовищное поведение не осталось бы безнаказанным.
– Прошу прощения, доктор Армстронг, мне кажется, что мы не совсем понимаем друг друга, – возразил мой друг с достоинством. – Я предлагаю спуститься вниз и объясниться.
Через минуту мы с грозным доктором стояли в гостиной.
– Итак, сэр? – сказал он.
– Во-первых, я хочу, чтобы вы поняли: я занимаюсь этим делом не от имени лорда Маунт-Джеймса и вовсе не испытываю приязни к этому почтенному господину. Когда исчезает человек, мой долг – выяснить, что с ним произошло. Но на этом мое участие в деле заканчивается. Если не был нарушен закон, ничьих тайн предавать гласности я не стану. Поскольку, как я вижу, в данном случае не произошло ничего, противоречащего закону, вы можете быть совершенно уверены в моей деликатности. Обещаю, что со своей стороны я сделаю все, чтобы история эта не попала в газеты.
Доктор шагнул к Холмсу и пожал ему руку.
– Вы хороший человек, – сказал он. – Я в вас ошибся. Слава Богу, что я прислушался к угрызениям совести и вернулся сюда, к несчастному Стонтону, которого оставил наедине с таким горем, тем самым получив возможность поговорить с вами начистоту. Вы и так уже знаете достаточно, поэтому мне нет смысла что-либо скрывать. Год назад Годфри Стонтон какое-то время жил в Лондоне. Он снимал квартиру и страстно полюбил дочь хозяйки. Они поженились. Девушка была настолько же добра, насколько красива, и настолько же умна, насколько добра. Любой мужчина был бы счастлив иметь такую жену. Но Годфри был наследником огромного состояния, и, если бы его родовитый дядя, этот отвратительный старикашка, узнал о женитьбе племянника, он бы непременно лишил его наследства. Я хорошо знал парня и очень ценил за все его замечательные качества, поэтому как мог помогал ему. Мы сделали все, чтобы о свадьбе не знал никто. Понимаете, ведь если бы прошел хоть малейший слух, вскоре об этом уже трубили бы все газеты. Хорошо, что Годфри был достаточно осторожен и в нашем распоряжении был этот уединенный коттедж. Пока нам удавалось сохранить тайну. Кроме меня о ней было известно лишь одному надежному слуге, сейчас он поехал за помощью в Трампингтон. Беда пришла с неожиданной стороны: жена Годфри заболела. Чахоткой самой тяжелой формы. Бедный мальчик чуть не сошел с ума от горя, но вынужден был ехать в Лондон на этот матч, потому что иначе ему пришлось бы объясняться и тайна могла раскрыться. Я, чтобы как-то поддержать его, послал ему телеграмму, и он прислал мне ответ, в котором умолял сделать все, что в моих силах. Не знаю, как вам это удалось, но, похоже, эту его телеграмму вы видели. Я не стал сообщать ему, что здоровье его жены значительно ухудшилось, потому что понимал, что его присутствие здесь не поможет, но отцу девушки рассказал всю правду, а тот весьма необдуманно все передал Годфри. В результате он примчался сюда в состоянии, близком к безумию, и с тех пор не отходил от ее кровати, пока сегодня утром смерть не оборвала ее мучения. Вот и все, мистер Холмс, и я уверен, что вы и ваш друг отнесетесь к горю молодого человека с должным тактом.
Холмс и доктор крепко пожали руки.
– Едем домой, Ватсон, – сказал мой друг, когда мы вышли из этого печального дома в тусклый зимний день.
Эбби-Грейндж
{97}
Одним холодным зимним утром тысяча восемьсот девяносто седьмого года, когда было еще совсем темно, я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Это был Холмс. Свеча, которую он держал в руке, склонившись надо мной, озаряла его взволнованное лицо. Едва раскрыв глаза, я понял: что-то произошло.
– Вставайте, Ватсон, вставайте! – тревожным тоном говорил он. – Нельзя терять ни секунды! Ничего не спрашивайте! Одевайтесь и едем!
Через десять минут мы уже тряслись в кебе по безлюдным лондонским улицам в сторону вокзала Чаринг-Кросс. Вялый зимний рассвет едва начал рассеивать мглу, за окошком в молочно-белом затхлом лондонском тумане размытым серым пятном промелькнула фигура какого-то спешившего на работу мастерового. Холмс молча поежился и поднял воротник своего плотного пальто. Я с удовольствием последовал его примеру поскольку воздух был просто ледяной и из дома мы вышли не позавтракав. Только после того, как мы выпили горячего чаю на вокзале и заняли места в идущем в Кент поезде, мы почувствовали, что достаточно согрелись, он – для того, чтобы рассказывать, я – для того, чтобы слушать. Холмс достал из кармана записку и прочитал вслух:
«Эбби-Грейндж, Маршем, Кент.
3 часа 30 минут.
Дорогой мистер Холмс,
Я был бы Вам бесконечно благодарен, если бы Вы нашли возможным немедленно выехать, чтобы помочь мне с крайне необычным делом. Этот случай как раз по вашей части. Леди я выпускаю, но прослежу, чтобы все здесь осталось так, как есть, и никто ни к чему не прикасался. Прошу Вас, не теряйте ни минуты, потому что сэра Юстеса оставить здесь будет трудно.
Искренне Ваш,
Стэнли Хопкинс».– Хопкинс обращался ко мне семь раз, и во всех случаях его вызовы имели под собой серьезное основание, – сказал Холмс. – По-моему, каждое из этих дел попало в ваши записки, а я должен признать, что ваше умение выбирать все-таки компенсирует многое из того, что мне не нравится в ваших рассказах. Ваша неискоренимая привычка смотреть на все с точки зрения занимательности, забывая о научности, загубила хорошее начинание, которое могло бы вылиться в прекрасное практическое пособие. Вы оставляете без внимания тончайшую, требующую филигранного мастерства работу в угоду броским подробностям, которые могут возбудить интерес читателя, но ничему его не научат.
