Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)
– А откуда они брались? – спросил Дуглас.
– Она слушала радио и использовала чужие фразы.
– Черт, в самую точку! – радостно воскликнул Фабиан. – Ты помнишь, Урси, тот трубный глас в ее речи по поводу переподготовки военных? «Мы поможем им осесть на земле, вернуться в мастерские, на невспаханные нивы и горные пастбища. Мы никогда не покинем их». Господи, какую же наглость надо иметь.
– Это было совершенно бессознательно, – запротестовала Урси. – Она просто инстинктивно повторяла услышанные где-то слова.
– Вряд ли, – спокойно заметила мисс Линн. – Ты несправедлива к ней, Тери.
– Не думаю. Она прекрасно запоминала чужие слова и идеи. Зато думать самой и анализировать у нее не получалось. В финансовых вопросах она тоже ничего не смыслила – не имела ни малейшего представления о том, как финансировать эту пресловутую систему переподготовки.
– По этой части ей помогал дядя Артур, – вставил Фабиан.
– Разумеется.
– А он принимал участие в ее общественной дея-тельности? – осведомился Аллейн.
– Я же говорила вам, что именно это его убило. Принято считать, что на него подействовала смерть жены, но еще при ее жизни он был совершенно изношен. Я пыталась как-то воспрепятствовать этому, но без толку. Мы чуть не каждую ночь сидели над ее писаниной, а она даже спасибо ему не говорила. – Конец фразы прозвучал быстро и взволнованно.
«Ага, вот она и разговорилась», – порадовался Аллейн.
– Из-за этого он не закончил свою работу, – добавила мисс Линн.
– Господи, о чем ты, Тери? Какая работа? – удивился Фабиан.
– Его эссе. Он начал работать над серией эссе о пасторальных мотивах в поэзии Елизаветинской эпохи. А до этого он написал эпическую поэму о нашем плато в стиле той же поэзии. Мы считали, что это была его лучшая вещь. У него была очень ясная и прозрачная манера письма.
– Вот уж не ожидал подобных откровений, – грустно сказал Фабиан. – Я, конечно, знал о его литературных вкусах, которые, кстати, были на редкость строгими. Но писать эссе! Интересно, почему он никогда о них не говорил?
– Он очень трепетно к ним относился. Не хотел ничего говорить, пока не закончит. Они и вправду были хороши.
– Жаль, я не знал, – посетовал Фабиан. – Со мной-то уж мог бы поделиться.
– Думаю, ему просто хотелось иметь какое-то занятие, – предположил Дуглас. – Он же не мог заниматься спортом. Не стоит придавать этому слишком большое значение. Пописывал себе в удовольствие.
– Он так и не закончил их, – продолжила мисс Линн. – Я пыталась помочь – записывала под диктовку, а потом печатала, – но он все равно быстро уставал. И потом нам все время приходилось отвлекаться на другие дела.
– Тери, – вдруг произнес Фабиан, – кажется, я был к тебе чертовски несправедлив.
Аллейн увидел, как девушка подняла голову выше и с любопытством посмотрела на Фабиана. У нее был безукоризненный овал лица и сливочно-белая кожа, как у стаффордширской фарфоровой пастушки. На лице резко выделялись черные глаза и брови, а также яркий рот без губной помады. В обрамлении гладких черных волос это лицо походило на маску и таило в себе какую-то загадку.
– Я старалась ничего не усложнять, – объяснила она.
– Прошу прощения, – сказал Фабиан.
Девушка уронила руки на колени:
– Сейчас это уже не имеет значения. Все в прошлом. Боюсь, я не слишком преуспела.
– О люди! – вздохнул Фабиан, бросив болезненно-нежный взгляд на Урсулу. – Как же вы любите все усложнять.
– Люди – это кто? – спросила та. – Я и Тери?
– Похоже, вы обе.
Дуглас в очередной раз воскликнул:
– Не понимаю, о чем идет речь!
– Это не важно. Ничего уже не изменишь, – откликнулась мисс Линн.
– Бедняжка Тери, – сказал Фабиан.
Но мисс Линн, пожалуй, не слишком нравилось сочувствие. Взяв вязанье, она снова застучала спицами.
– Бедняжка Тери, – с глуповатой игривостью подхватил Дуглас, садясь рядом и кладя большую мускулистую руку ей на колено.
– А где сейчас эти эссе? – поинтересовался Фабиан.
– У меня, – ответила девушка.
– Мне хотелось бы почитать их, Тери. Можно?
– Нет, – холодно ответила она.
– Тебе что, жалко?
– Извини, он отдал их мне.
– Мне они всегда казались идеальной парой, – вдруг заявил Дуглас. – Жить друг без друга не могли. Дядя Артур называл ее своим моторчиком. Всегда всем говорил, какая она замечательная. Разве не так, Тери? – обратился он к мисс Линн, хлопнув ее по коленке.
– Да.
– Так оно и было, – подтвердила Урсула. – Он ее просто обожал. Этого ты отрицать не можешь, Фабиан.
– А я не отрицаю. Невероятно, но факт. Он был о ней высокого мнения.
– Он ценил в ней те качества, которых не имел сам, – объяснила мисс Линн. – Энергичность. Предприимчивость. Напористость. Популярность. Самоуверенность.
– У вас с Фабианом предвзятое мнение, – рассердилась Урсула. – Это несправедливо. Она была доброй, сердечной и великодушной. Никогда не была мелочной и злой. Вы стольким ей обязаны и после этого…
– Ничем я ей не обязана, – возразила мисс Линн. – Я хорошо работала. Это ей со мной повезло. Признаю, что она была добра, но ее доброта шла от тщеславия. Она тщательно просчитывала степень своей доброты. Она была доброй в нужной степени.
– А великодушной?
– Достаточно великодушной.
– И не слишком подозрительной?
– Не слишком, – после некоторого колебания согласилась мисс Линн. – Думаю, что да.
– Тогда тетю Флоренс нужно просто пожалеть, – твердо произнесла Урсула. – Тебе не кажется, Тери?
– Нет, не кажется, – отрезала Теренс, и Аллейн впервые уловил в ее голосе гневную нотку. – Она была слишком глупа, чтобы понять, как ей повезло… А она не интересовалась… Она не интересовалась даже своей собственностью. Вела себя как заезжая гастролерша.
– Тебе-то какое дело до ее собственности? – возмутилась Урсула.
– О чем это вы спорите? – опять вмешался педантичный Дуглас. – Ради чего вся эта перепалка?
– Ни о чем, – ответил за девушек Фабиан. – Ни-кто здесь не спорит. Давайте продолжим.
– Но ведь это ты устроил весь этот стриптиз, Фабиан, – заметила Урсула. – Мы в этом все поучаствовали. Почему Тери должна быть исключением?
Урсула нахмурилась.
«Какая хорошенькая», – отметил Аллейн.
Блестящие медные волосы девушки крупными завитками ниспадали ей на шею. Лицо с большими выразительными глазами и яркими сочными губами чем-то напоминало пастельные портреты Викторианской эпохи. Нежнейший румянец, грациозная длинная шея и точеные руки еще более усиливали это сходство. Гордая осанка и некоторая капризность в поведении довершали облик дамы тех времен, который несколько не вязался с современной манерой выражаться. Аллейну показалось, что девушка отлично сознает свою привлекательность и те преимущества, которые она ей дает. Она была упряма, но вряд ли только упрямство заставляло ее постоянно вставать на защиту миссис Рубрик.
