Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
— Но мы ведь не знаем даже, вломился ли похититель в комнату или орудовал в баре.
— В том–то и беда. Поэтому необходимо искать мотивы, а они зачастую скрываются в биографиях людей. Человек, которому диссертация Кундзиньша нужна настолько, что он готов ради нее нарушить закон, сам пачкать руки не станет. Значит, возникает вариант с посредником. Конечно, можно было подкупить какую–нибудь уборщицу или местного жителя, но мне кажется, что на этот раз игра ведется шире.
Старший администратор, получившая этот титул и связанную с ним прибавку к зарплате в связи с предстоящим осенью уходом на пенсию, казалось, была очень обрадована неожиданным посещением. Ну и денек выдался! Сперва захватывающее собрание, на котором она услыхала много интересного, теперь еще разговор с двумя инспекторами милиции… Будет что рассказать директору, когда тот вернется из отпуска, не придется высасывать информацию из пальца или повторять поселковые сплетни… Однако о своих административных функциях она так и не смогла сказать что–либо конкретное.
— Меня здесь все называют «буфером». Главная моя задача — облегчать жизнь директору. Быть крепостной стеной и отражать нападения. Директор принимает посетителей раз в неделю, я — в любое время. Через мои руки проходят все заявления и жалобы. Одна лишь я знаю, какое значение имеет то, что дата под директорской подписью написана римскими, а не арабскими цифрами. Но этого я даже вам не скажу, это профессиональная тайна.
— Значит, без его резолюции вы даже чихнуть не можете, — более подходящего оборота речи Войткус не смог найти.
— Ну, не совсем так. Я ношу паспорта на прописку, отвожу приехавшим те комнаты, которые указаны в путевках, определяю плату за ночлег и питание…
— Но все утверждает только товарищ Игаунис?
— Безусловно. Более высокого начальства у нас в республике нет. А в Москву он обращается лишь в исключительных случаях.
О том же свидетельствовала и папка, в которой хранились поступившие в этом году заявления. На каждом была резолюция с неразборчивой подписью Игауниса. Заявления были то напечатаны на машинке, то нацарапаны шариковой ручкой, порой на учрежденческом бланке с печатью, гарантировавшей перевод денег, иногда просто на листке почтовой бумаги. Последние в особенности интересовали Войткуса, поскольку давали представление о круге друзей и знакомых директора.
Обитатели самых верхних и самых нижних этажей не вызывали никаких сомнений: ученых сюда направляла дирекция и профком института, для шахтеров ежемесячно выделялось определенное количество комнат, и изменить его можно было лишь при заключении очередного годичного договора. Оставались средние этажи, на них–то и надо было искать мотивы поступков Игауниса.
Вот отношение правления колхоза с просьбой в порядке шефской помощи предоставить путевку председателю колхоза, нуждающемуся в отдыхе после операции на сердце. Положительное решение этого вопроса выглядело бы совершенно естественным, поскольку колхоз располагался по соседству и поставлял «Магнолии» свежие овощи. Тогда зачем было делать приписку: «В порядке исключения»? Вскоре выяснилось, однако, что такая приписка присутствует во всех резолюциях директора — словно бы благожелательность входила в стиль его работы только в исключительных случаях.
— Что за удовольствие рыться в старых бумагах? — упрекнула Войткуса Гунта. — Тогда и сам Кундзиньш еще не знал, получит ли отпуск и где именно станет его проводить.
— Возражение принято, — вздохнул Войткус, медленно переворачивая страницу. — Но все же хотелось бы составить представление относительно облика Игауниса… Сейчас апрель. Что за парочки обитают в двухместных номерах седьмого этажа?
Двумя пальцами, словно боясь запачкаться, он поднял листок бумаги в клеточку, вырванный из тетради.
— Просят устроить четырех человек, а подпись лишь одна. Ливсалниекс Таутмилис Сергеевич — это что за птица?
— Самый известный экстрасенс на нашем побережье, — почтительно прошептала седовласая администраторша. — Ему хватило одного сеанса, чтобы избавить меня от ломоты в костях, которая терзала меня все последние годы.
— Знахарь, одним словом.
— Ну что вы! Он кандидат медицинских наук с колоссальным зарядом положительных биотоков, — Чувствовалось, что почтенная дама в совершенстве овладела терминологией суггестивной терапии. — Доктор Ливсалниекс излечивает даже по телефону — без микстур, без мазей. Этой зимой у меня были такие ужасные головные боли — хоть на стенку лезь. Не помогал ни пирамидон, ни этот пресловутый баралгин. В конце концов я не выдержала и позвонила доктору на дом. Он велел мне ничего больше не предпринимать, только думать о нем, и пообещал передать на расстоянии магнетический импульс. И что вы думаете — через полчаса боль как рукой сняло. И он это почувствовал — тут же позвонил и поинтересовался результатом. Вот видите!
— И вы в знак благодарности уговорили директора продать ему четыре путевки, — деловито заключил Войткус.
— Что вы, мне и словечка молвить не пришлось, — возразила администраторша. — Разве директору его здоровье не дорого?
— Надо полагать, что дорого, раз уж он, не моргнув глазом, предоставил два двойных номера двум парам людей, не состоящих в браке.
— Не может быть, — без особой уверенности запротестовала администраторша. — У меня значится, что в одном номере живут двое мужчин, во втором — две женщины.
— В таком случае, один из нас является жертвой гипноза Ливсалниекса и вызванных им галлюцинаций, — усмехнулся Войткус, — потому что действительность резко отличается от того, что записано в вашей документации.
— Знаешь, Саша, — заговорила Гунта, и в ее голосе чувствовалась едва сдерживаемая ярость, — я понемногу начинаю верить, что ты тоже наделен зарядом биотоков. Только отрицательным! Просто удивительно, как это ты всегда ухитряешься раскопать какие–то нарушения.
— Почему ты думаешь, что это бросает тень на твоего дядюшку? Его подписи нет даже на наших заявлениях.
— О своей репутации пусть заботится он сам. А я хочу, чтобы дело двигалось, — не сдавалась Гунта. — Ищи дальше, не приехал ли кто–нибудь вчера, позавчера — во всяком случае, после Кундзиньша. А у этой докторской компании срок заканчивается завтра, так что сегодня они устраивают прощальное празднество.
— На, смотри сама, — сердито отодвинул папку Войткус. — Если уж я такой невыносимый педант.
— Ты из лучших побуждений видишь в каждом одно лишь плохое.
— Санитары нужны и в джунглях, — защищался Войткус. — Иначе я не стал бы работать в милиции.
