Эллен Вуд - Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы).
Чтобы приступить к составлению таких уголовных задач, автору пришлось глубоко задуматься над образом героя. Этот герой должен быть юристом — проницательным и умелым. Здесь возникает серьезное затруднение. Нельзя представить, чтобы служитель закона, если только он не отъявленнейший негодяй, подстрекал бы к совершению действий, влекущих за собой мучительные страдания невинных людей. Но нельзя и представить, чтобы способный на такие действия негодяй был достаточно умен и учен, чтобы их спланировать, и, несмотря на это, в них нуждался бы. Поэтому нужен герой, который лишен чувства добра и зла, но при этом обладает всеми необходимыми юридическими познаниями и остротой ума. Этот герой — Рэндольф Мейсон, и хотя такой человек, вероятно, кажется странным, он может существовать.
То, что великие потрясения и ужасные недуги могут повредить одну часть человеческого разума и пощадить другую, более того, могут изуродовать человеческую душу до того, что от нее останется лишь малая часть, — обычный урок, который нам преподносит больница или дом умалишенных. Интеллект — острый, могучий, но лишенный каких бы то ни было моральных обязательств — ни на мгновение не удивит умелого врача, ибо никто лучше его не знает, что во дворце человеческой души есть огромные залы, которые заперты и зарешечены, и целые галереи, которые скрыты во мраке. Никого не удивляет, что могучий ум, сконцентрировавшись на великой задаче, становится равнодушен к человеческим чувствам и не заботится ни о чем, кроме как о цели, к которой стремится. Химик забывает, что алмаз бесценен, и сжигает его; хирург забывает, что пациент — живой человек и что нож причиняет боль. Почему же великий юрист, без устали решающий людские задачи, не может в конце концов остановить свой взгляд только на задачах, считая людей фигурами на шахматной доске?
Можно возразить, что, создав данную книгу, автор подготовил пособие для хитроумного злодея. На это следует ответить, что, просвещая врагов, автор также предупреждает друзей закона и порядка и что Зло не становится сильнее, когда на него падают солнечные лучи.
Не надо забывать, что в этой книге рассматривается именно закон как он есть, а не какая-либо красочная его интерпретация. Яркие нити вплетены в серую основу древних устоявшихся юридических принципов, имеющих силу почти в каждом штате. Формула каждого злодеяния в этой книге столь же точна, как чертеж архитектора, и может быть использована любым ловким мерзавцем. Не следует считать, что представлен исчерпывающий список таких примеров. Автор рассмотрел лишь несколько самых простых и очевидных; можно привести и иные. Воистину остается только удивляться, что воры предпочитают красть ночью, в темноте.
CORPUS DELICTI[56]
Этот Мейсон, — сказал Самюэль Уолкотт, — самый загадочный человек в нашем клубе. Более того, он — самый загадочный человек в Нью-Йорке.
— Я был очень удивлен, увидав его, — сказал Маршалл Сент-Клер, совладелец крупной юридической компании «Сьюард, Сент-Клер и Де Мут». — Я потерял его из виду с тех пор, как он уехал в Париж в качестве адвоката американских акционеров Компании Панамского канала. Когда он вернулся в Штаты?
— Он внезапно объявился в своем прежнем жилище около четырех месяцев назад, — ответил Уолкотт, — столь грандиозен, мрачен и странен был разве что Наполеон в зените своей славы. Молодые члены клуба зовут его Zanona Redivivus [57]. Он бродит обычно по клубу поздно вечером, явно не замечая ничего и никого вокруг. Мозг его словно бы погружен в сложную работу, оставляя телесное «я» блуждать как придется. О нем, разумеется, рассказывают странные вещи; и действительно, его яркая личность, его обыкновение совершать неожиданные поступки, причем совершать таким изумительно оригинальным способом, что даже знатоки поражаются, — все это не может не сделать его объектом внимания.
Никто не слышал, чтобы он когда-либо интересовался какой-либо игрой, но вот как-то вечером он все же сел за шахматный столик со старым адмиралом Дю Бреем. Вы же знаете, что адмирал считается великим мастером, с тех пор как прошлой зимой победил на турнире и французских и английских офицеров. Знаете вы и то, что принятые в шахматах дебюты разработаны самым детальным образом, с математической точностью. К вящему неудовольствию Дю Брея, Мейсон начал игру неслыханной атакой по краю доски. Старый адмирал остановился и, мягким покровительственным тоном указав Мейсону, сколь слаб, нелеп и безрассуден такой ход, предложил ему начать заново, используя какой-нибудь из надежных дебютов. Мейсон улыбнулся и ответил, что если у человека есть голова, которой он может доверять, то этим надо воспользоваться, а если же нет, тогда приходится прибегать к мудрости иного рода, к примеру слепо следовать шаблонам, созданным некогда человеком с головой. Дю Брей, понятное дело, пришел в ярость и вознамерился по возможности быстро разбить Мейсона. Игра пошла споро. Мейсон терял фигуру за фигурой. Его построение, безрассудство которого тут же стало очевидно зрителям, было сломано и уничтожено. Адмирал улыбался, казалось, он полностью овладел ситуацией, как вдруг, к свое великому ужасу, Дю Брей обнаружил, что его король в ловушке. Нелепое начало было лишь частью дальновидной стратегии. Старый адмирал сражался, проклиная все на свете, жертвовал фигуры, но напрасно. С ним было покончено. Мейсон дал мат в два хода и устало поднялся. «Во имя всего святого, друг, — сказал ошеломленный старик, — где вы выучили этот гениальный дебют?» — «Прямо здесь, — ответил Мейсон. — Чтобы играть в шахматы, нужно знать своего противника. Откуда покойным мастерам знать правила, по которым можно победить вас, адмирал? Они же вас никогда не видели». С этими словами он повернулся и вышел из комнаты. Вы же понимаете, Сент-Клер, такой удивительный человек неизбежно становится предметом всевозможных слухов и догадок. Иные — правда, а иные — нет. Как бы то ни было, одно несомненно: Мейсон — человек необычный, выдающегося ума. В последнее время он, кажется, питает ко мне странную симпатию. По сути, я единственный в клубе, с кем он готов разговаривать, и, признаться, он изумляет и очаровывает меня. Он гений, Сент-Клер, гений самой необычной породы.
я хорошо помню, — сказал младший собеседник…
— Я хорошо помню, — сказал младший собеседник, — что, прежде чем Мейсон уехал в Париж, он считался одним из величайших юристов этого города и вся коллегия адвокатов ненавидела и боялась его. Он приехал сюда, кажется, из Виргинии, начал заниматься наиболее сложными уголовными делами и скоро прославился своими изобретательными защитами. Он находил в законах лазейки, в которые ускользали его клиенты, лазейки, о которых и не подозревали собратья по профессии и которые нередко изумляли судей. Его способности привлекли внимание крупных корпораций. Там пригляделись к нему поближе и убедились в его глубокой эрудиции и безграничных возможностях. Он указывал пути, которыми можно было обойти неудобные законы, пути, позволяющие при соответствии букве закона попирать его дух, и давал ценные советы в наиважнейшем деле: сколь далеко можно зайти, не преступая закон. Уехав в Париж в расцвете блестящей карьеры, он оставил здесь обширную клиентуру. Когда Мейсон покинул Нью-Йорк, коллегия потеряла его из виду. Как бы ни был велик человек, волны забвения очень быстро смывают память о нем в таких городах. За несколько лет Мейсон был забыт. Сегодня лишь старейшие юристы вспомнят его, вспомнят с ненавистью и горечью. Он был неутомимый, свирепый, безжалостный боец, вечный одиночка.
