Сара Дюнан - Родимые пятна
Я вышла из машины ярдах в пятнадцати от кованых ворот и сразу увидела, что у парадного подъезда в настороженном ожидании, словно присевшие на все четыре лапы животные, застыли два черных лимузина. Надо бы явиться чуть позже, подумала я, когда гости разъедутся, но ждать, честно говоря, мне не особо хотелось. И тогда я решила воспользоваться уже проторенной мною дорожкой, тем самым местом в ограде, которого не видно из окон особняка. Лесок и заросли кустарника сослужили мне добрую службу, а далее шла известная мне тропка вдоль узкого взбаламученного ручья, обегавшего сад по краю. Шесть дней прошло с момента моего первого непрошеного визита. Весна уже прокралась сюда, выгнав из недр свежую травку, да и листва стала гуще. Я перешла мутный коричневый ручей в том же месте, что и в прошлый раз, слева от озерка или пруда, не знаю уж, как и назвать. В длинной галерее у задней стороны дома стоял раскладной стол под белоснежной скатертью, вокруг которого располагалось несколько маленьких столиков со стульями. Похоже, здесь готовится не столько деловой ланч, сколько прием по случаю юбилея, дня рождения или годовщины бракосочетания кого-либо из этих столпов французского общества. Я открыто шла через газон, не думая прятаться. Даже если они меня и выгонят сейчас, им все равно придется позволить мне вернуться. Я была на полпути к дому, когда на террасе появилась высокая, стройная женщина с сияющей шапкой белокурых волос в длинном черном платье. Если я вижу ее, то и она меня не может не видеть. Я направилась прямо к ней. С минуту эта эффектная особа постояла, глядя в мою сторону, затем повернулась, присела за один из столиков и открыла сумочку. Вспыхнул огонек зажигалки, рука ее держала сигарету с превеликим изяществом. Она и сидя была очень элегантна, изысканный черный силуэт выделялся на фоне добротной кирпичной кладки и симметричных окон. Не это ли покорило Бельмона десять лет назад — совершенство женского тела в гармоничном сочетании с архитектурными формами? Изысканная вещица в дорогом интерьере. Такой образ подходил Матильде больше, чем образ расползшейся матери семейства, исторгающей из своего лона краснолицых и орущих младенцев.
Последние двадцать ярдов были настоящим спектаклем или, вернее сказать, фрагментом из виденного когда-то фильма. Появляется девушка, ставит стул под прямым углом к хозяйке, солнце освещает все то, что находится в кадре. Я села. Она откинула голову, подставив лицо солнечному свету и теплу. Вблизи она выглядела еще прекраснее, кремовая кожа, чья матовость подчеркнута мягко струящимся черным крепом, единственная нитка жемчуга вокруг шеи и блестящие черные туфельки на ногах. Шесть дней назад я расценивала ее молчание как проявление некоей ущербной эксцентричности. Теперь я поняла, что это уверенность в себе.
После небольшой паузы она посмотрела на меня и кивнула.
— Здравствуйте, Ханна.
— Здравствуйте, Матильда, — сказала я, тоже назвав ее просто по имени.
— Вроде вы не так давно были у нас последний раз…
— Дней пять назад, кажется. Но тогда я зря потратила время и деньги на авиабилеты.
Лицо ее выражало спокойствие и умиротворение.
— Ну, как бы там ни было а вы опять здесь.
Я окинула взором накрытый стол и столики, теснящиеся вокруг него.
— Простите, я, видно, попала не вовремя.
— Ничего. На самом деле может оказаться, что вы прибыли весьма кстати. Если бы Жюль был здесь, уверена, он предложил бы вам выпить.
Я покачала головой и улыбнулась ей. Теперь то, о чем я раньше только догадывалась, казалось очевидным. Кому еще могло понадобиться посылать мне медицинскую карту и затевать все эти игры в Лондоне, прибегнув к услугам адвоката? И кто еще мог позволить себе платить столь большой гонорар? Это мог быть и Даниель, конечно, но каковы бы ни были мои прежние фантазии, прошлой ночью они были унесены темными водами Темзы. Настало время сухих фактов. Она улыбнулась мне в ответ. Какой удачный кадр: две девушки под утренним весенним солнышком в ожидании начала приема. Но мне пришлось разрушить очарование сей идиллии. Я вытащила из сумки папку и передала Матильде.
— Вероятно, это принадлежит вам. Немного поколебавшись, она все же взяла у
меня папку, положила ее на колени и пробежала кончиками пальцев по ее поверхности, будто читала книгу, изданную по системе Брайля[44]. Казалось, даже само физическое существование этого предмета тревожило ее. Будто она страшилась узнать, что в папке содержится то, что ей требовалось, хотя я уже точно знала: требовалось ей именно это.
— У нас с вами никогда не было возможности нормально побеседовать, — наконец заговорила она. — Почему бы вам самой вкратце не изложить того, что здесь содержится?
— Нет, увольте. Я не знаю, много ли вам известно, так что прочтите сами.
— Что мне известно? Ну, мне известно, что дитя Кэролайн отнюдь не произведение моего мужа и что в каком-то смысле именно из-за этого она и погибла. Еще я знаю, что это не было самоубийством.
— А он сам ничего не говорил вам?
— Нет, — тихо ответила она. — Он мне ничего не говорил.
— Почему?
Впрочем, я и сама знала ответ на этот вопрос.
— Вы сами однажды сказали, что я слишком сильно хотела ребенка, и не можете не понимать, что в таком случае женщине безразлично, кем зачато это желанное для нее дитя. — Она выдержала паузу, затем договорила: — Полагаю, что Жюль понимал это, а потому просто не доверял мне, обделывая все свои дела втихомолку.
— А каким же образом вы раздобыли медицинский отчет?
Матильда сильно затянулась сигаретой. Интересно, вроде бы прежде она не курила. Хотя и сейчас, кажется, закурила больше для эффекта, нежели из потребности курильщика.
— Доктор держал у себя копию на тот случай, если ему придется доказывать, что его вины в этом случае нет. Тогда я прибегла к шантажу, пригрозив ему, что если он не отдаст мне эти материалы, весь свет узнает о его некомпетентности. Риск был, но я видела, что вы нуждаетесь в помощи, а отправка этих бумажек была единственной возможностью помочь вам, не выходя из дома. — Она немного нервно оглянулась на двери, затем вновь посмотрела на меня. — У нас с вами, Ханна, не так много времени. Мне все же необходимо узнать, что тут, в этой папке.
Я перевела дыхание. Настал момент, о котором мечтает каждый сыщик, — момент истины. Истина от Ханны Вульф. Извольте получить!
— Вы правы, Кэролайн Гамильтон не совершала самоубийства. Записка, означенная в полицейском протоколе предсмертной запиской самоубийцы, была написана ею не в лондонской квартире, а в летнем домике одного французского имения перед тем, как девушка решила сбежать из него. Даниель захватил записку в Лондон, привез в дом Кэролайн и поместил таким образом, чтобы полиция ее сразу же обнаружила. Но не одну эту бумажку он привез из Франции в Лондон.
