Джон Гришэм - Дело о пеликанах
Коул шагнул вперед и вручил ему лист бумаги.
— Что это?
— Еще несколько имен. Вы знаете их? — Это был список любителей пернатых, включающий четырех слишком либеральных судей, как требовал план чрезвычайных действий.
Хортон поморгал и уткнулся в него носом.
— Вы шутите?
— Проверьте их, — сказал президент.
— Эти ребята — отъявленные либералы, — пробормотал Хортон.
— Да, но они преклоняются перед солнцем, и луной, и деревьями, и птицами, — с готовностью пояснил Коул.
Хортон уловил смысл и улыбнулся:
— Я понимаю. Любители пеликанов.
— Они почти вымерли, вы знаете? — добавил президент.
Коул направился к двери:
— Что б им не вымереть лет десять назад.
До десяти она не позвонила. Он просмотрел «Таймс» и ничего не нашел. Развернул новоорлеанскую газету. Ничего. Они выложили все, что знали. Каллаган, Вереек, Дарби и сотни вопросов без ответов. Он должен был исходить из того, что журналисты «Таймс» и, возможно, других газет видели дело или слышали о нем и, таким образом, знали о Маттисе. Ему приходилось исходить также из того, что они рыли землю носом, чтобы это проверить. Но у него была Дарби, и они найдут Гарсиа, и, если Маттиса можно проверить, они это сделают.
В настоящий момент альтернативы его действиям не было. Если Гарсиа исчез или решил отказаться помогать им, то они будут вынуждены исследовать темный и мрачный мир Виктора Маттиса. Дарби не сможет долго этим заниматься, и он не винил ее, поскольку не знал, сколько протянет сам.
Появился Смит Кин с чашкой кофе и сел на стол.
— Если бы у «Таймс» что-то было, стали бы они тянуть до завтра?
Грэй покачал головой:
— Нет. Если бы они знали больше, они бы тиснули это сегодня.
— Краутхаммер хочет печатать то, что у нас есть. Он считает, что мы можем назвать Маттиса.
— Я не совсем понимаю.
— Он склоняется к точке зрения Фельдмана, который считает, что мы можем напечатать историю убийства Каллагана и Вереека в связи с этим делом, где случайно упоминается имя Маттиса, который случайно оказался другом президента, не обвиняя непосредственно Маттиса. Он говорит, что мы можем преподнести это очень осторожно и сделать так, чтобы в статье прозвучало, что имя Маттиса названо в деле, а не нами. И поскольку это дело влечет за собой все эти смерти, то подлинность его до некоторой степени является подтвержденной.
— Он хочет спрятаться за дело.
— Совершенно верно.
— Но все это останется измышлением, пока оно не найдет настоящего подтверждения. Краутхаммер упускает это из виду. Допустим на секунду, что Маттис никоим образом не замешан в этом деле. Совершенно невиновен. Мы публикуем статью с его именем, и что тогда? Мы оказываемся в дураках и все следующие десять лет не вылезаем из судов. Я таких статей не пишу.
— Он хочет, чтобы это сделал кто-то другой.
— Если газета опубликует историю о пеликанах, написанную не мной, девушка исчезнет, о’кей? Я думал, что я это вчера объяснил.
— Ты объяснил. И Фельдман тебя слышал. Он на твоей стороне, Грэй, и я тоже. Но если эта история правдива, взрыва следует ожидать в считанные дни. Мы все так считаем. Ты знаешь, как Краутхаммер ненавидит «Таймс», и он боится, что эти ублюдки обойдут нас.
— Пускай обходят, Смит. Они могут иметь на несколько фактов больше, чем местные газеты, но назвать имя Маттиса они не смогут. Послушай, мы проведем проверку раньше других. И, когда дело будет в шляпе, я напишу статью, указав имя каждого и поместив эту маленькую и любопытную фотографию Маттиса и его друга из Белого дома, и вот тут-то они и запоют.
— Мы? Ты опять сказал: «Мы проведем проверку…»
— О’кей, мой источник и я. — Грэй выдвинул ящик стола и нашел фото Дарби с диетической кока-колой. Он передал снимок Кину, который принялся разглядывать его с восхищением.
— Где она? — спросил он.
— Я точно не знаю. Мне кажется, она на пути сюда из Нью-Йорка.
— Смотри, чтобы с ней не случилось несчастья.
— Мы очень осторожны. — Грэй посмотрел по сторонам и придвинулся ближе. — На самом деле, Смит, я думаю, что за мной следят, и хочу, чтобы ты знал об этом.
— Кто это может быть?
— Я узнал об этом из источника в Белом доме. Я не пользуюсь своими телефонами.
— Я поставлю в известность Фельдмана.
— О’кей. Я думаю, что это не опасно, пока.
— Он должен знать. — Кин вскочил на ноги и исчез.
Она позвонила через несколько минут.
— Я здесь, — сказала она. — Я не знаю, скольких привезла с собой, но я здесь и в настоящий момент жива.
— Где вы находитесь?
— В отеле «Табард инн» на Н-стрит. Я видела старого друга на Шестой авеню вчера. Помните Обрубка, который был серьезно травмирован на Бурбон-стрит? Я рассказывала вам эту историю?
— Да.
— Так вот, он уже ходит. Слегка прихрамывая, он болтался вчера по Манхэттену. Я не думаю, что он видел меня.
— Вы серьезно? Это ужасно, Дарби.
— Это хуже, чем ужасно. Я оставила следы в шести разных направлениях вчера вечером, когда уезжала, и, если увижу его в этом городе ковыляющим где-нибудь по тротуару, я сдамся. Я сама подойду к нему и сдамся в его руки.
— Я не знаю, что сказать.
— Говорите как можно меньше. Потому что у этих людей есть радар. Я поиграю дня три в частного сыщика и уеду отсюда. Если доживу, то утром в среду буду сидеть в самолете, направляющемся на Аруба, или Тринидад, или куда-нибудь еще, где есть морской берег. Если умирать, то лучше на берегу моря.
— Когда мы встретимся?
— Я думаю над этим и хочу, чтобы вы сделали две вещи.
— Я слушаю.
— Где вы оставляете свою машину?
— Рядом с квартирой.
— Оставьте ее там и возьмите напрокат машину. Ничего экстравагантного, обычный серийный «форд» или что-то подобное. Все время представляйте, что кто-то наблюдает за вами через оптический прицел винтовки. Доберитесь до отеля «Марбери» в Джорджтауне и снимите комнату на три ночи. Они берут наличными — я проверяла. Зарегистрируйтесь под другим именем.
Грантэм записывал и покачивал головой.
— Можете выбраться незаметно из своей квартиры с наступлением темноты? — спросила она.
— Думаю, да.
— Постарайтесь и возьмите такси до «Марбери». Распорядитесь, чтобы арендованную машину вам доставили туда. На двух такси доберитесь до «Табард инн» и ровно в девять войдите в ресторан.
— О’кей. Что-нибудь еще?
— Возьмите с собой одежду. Рассчитывайте на то, что вам не придется быть в своей квартире не меньше трех дней. То же самое касается вашей работы.
— На самом деле, Дарби? Я думал, что на работе у меня безопасно.
