Уолтер Саттертуэйт - Клоунада
— Дороговато будет. Хотя вы правы.
Он внезапно поднял голову.
— Но если вас не будет на маскараде, вы не увидите моего костюма.
Я улыбнулся.
— Увы!
— Один момент. — Он поставил чашку и блюдце, встал и вышел из комнаты.
Через пять минут он вернулся. Снял пиджак и вместо него надел длинный темный плащ с капюшоном. На голове войлочная шляпа, а на лице полумаска телесного цвета с большим крючковатым носом. Он повернулся, чтобы я оценил его профиль, и взял в зубы мундштук огромной курительной трубки из горлянки.
Я рассмеялся.
— Здорово, а? — спросил он.
— Замечательно, Анри. А как насчет бородки? Будете сбривать?
Он выпрямился.
— Конечно, нет. Это поэтическая вольность. Вы точно не передумаете насчет маскарада? Думаю, мы и вам справили бы костюмчик. — Губы под крючковатым носом расплылись в улыбке. — К примеру, доктора Ватсона?
Я улыбнулся.
— Нет уж, благодарю.
— Не знаете, мисс Тернер тоже там будет?
— Да. Послушайте, Анри. Вы берете с собой пистолет? В Шартр?
— Сомневаюсь, чтобы он мне там пригодился. Разве что в ресторане, если они не угодят с уткой.
— Думаете, на железнодорожной станции не будет людей Рейли?
Ледок под маской поджал губы.
— Хорошо. Опять вы правы. Возьму. А как же вы, mon ami? Думаете, их не будет у телеграфа?
— У меня есть «кольт».
— Тогда ладно, — сказал он.
На телеграфе мне «кольт» не понадобился. Там меня не ждали, даже телеграммы. Я доехал на такси до дома Сибил Нортон, поднялся на седьмой этаж и дернул за шнур звонка. Через несколько мгновений дверной глазок потемнел. Дверь открылась.
— Господин Бомон. — Она улыбнулась. — Какой приятный сюрприз.
На ней снова было шелковое платье с пояском, на этот раз серое.
— Можно войти? — спросил я.
— Конечно. — Госпожа Нортон отступила, чтобы меня пропустить. Она двигалась все с той же плавной грацией породистой лошади. — Прошу вас, — сказала она и показала жестом на дверь в гостиную.
Королева Виктория и Георг V висели на прежних местах, а разбросанных повсюду книг как будто прибавилось.
Она подняла руку и легонько коснулась своих рыжевато-светлых волос, словно желая убедиться, что они никуда не делись.
— Хотите чаю?
— Нет, благодарю. Я ненадолго.
Она улыбнулась.
— Господи, как зловеще звучит. Может, все-таки присядете?
Я сел на тот же диван, а она — в то же кресло, что и в прошлый раз, сдвинув колени и изящно склонив ноги вбок. Ноги у нее были все такие же красивые.
На подлокотнике кресла точно в том же положении, что и в прошлый раз, лежал «Улисс». Возможно, Ледок прав, и она его вовсе не читает. Может, эта книга всего лишь часть декорации.
— Так в чем дело? — спросила она.
— Вы забыли мне сказать, — начал я с места в карьер, — что давали деньги национал-социалистической партии Германии.
Она не потупила взгляда, но улыбка показалась мне смущенной.
— С чего вы это взяли?
— Вопрос неправильный, — сказал я. — Вернее было бы спросить, что такое национал-социалистическая партия Германии.
Госпожа Нортон смотрела на меня несколько секунд, потом твердым голосом сказала:
— Учту на будущее. Может, когда-нибудь пригодится. И кто же вам такое сказал?
— Неважно. Вы только что подтвердили, что это правда.
— Мои политические взгляды, думаю, вас совершенно не касаются. Как и мои деньги.
— Меня касаются причины, по которым умер Ричард Форсайт.
Она сухо улыбнулась.
— Тогда мои политические взгляды вам без разницы.
— Вы, верно, заблуждаетесь. Сабина фон Штубен перестала собирать деньги для партии, так? После того как влюбилась в Ричарда?
— Даже если и так, хотя я не собираюсь ничего подтверждать, какое это может иметь отношение к смерти Ричарда?
— Фон Штубен тоже нет в живых.
— Да, ну и что?
— А вдруг она умерла потому, что кому-то не понравилось, что она перестала собирать деньги. Кому-то из партии.
Лицо госпожи Нортон презрительно скривилось.
— Какая глупость!
— Разве? Из того, что я о ней слышал, эта компания не любит прощать. И время от времени поощряет насилие.
— Чушь. Большевистская пропаганда. В Германии это единственная партия, которая противостоит коммунистам. А если Германия станет коммунистической, за ней последует и Австрия. Потом Франция и Англия. Вы знаете, сколько людей большевики погубили в России?
Я заметил, что она перестала кокетничать насчет своих связей с национал-социалистами.
— Миллионы, — ответила она сама. — Имущество отобрали, дома разорили. Женщин и девушек насиловали и убивали. И учтите, не только из знати. Но даже из крестьян и драгоценных пролетариев. — Она произнесла это с издевкой.
— Москва далеко от Лондона, — заметил я.
— Не очень, если иметь в виду, что Британия гниет с самой своей сердцевины. Если вспомнить, что в британской лейбористской партии полно тех, кто симпатизирует большевикам и подбирается все ближе к власти.
— Госпожа Нортон, я не намерен спорить с вами о политике.
— И правильно, — съязвила она. — Тем более, как я подозреваю, вы к такому спору совершенно не готовы.
— Возможно. Но я помню, как воевал два года назад. И не хочу снова попасть на фронт.
— А это произойдет почти наверняка, если коммунисты возьмут верх в Европе.
— Угу. А если национал-социалисты возьмут верх в Германии?
Она подняла подбородок.
— Тогда другой войны между Англией и Германией никогда не случится. У них одно наследие.
— Да, на войне я это заметил.
Ее снова передернуло.
— Вы не очень благоразумны, господин Бомон. Когда-нибудь, надеюсь, вы очнетесь и увидите то, что у вас перед глазами. Надеюсь, это случится не слишком поздно.
— Фон Штубен перестала собирать деньга после того, как вступила в связь с Форсайтом?
Ее лицо окаменело.
— Мне больше нечего сказать.
Я встал.
— Спасибо. Не провожайте, я помню дорогу.
— Только, пожалуйста, не приходите больше.
— Думаю, так оно и будет, — ответил я.
Я вышел из квартиры, спустился на семь этажей вниз, поймал такси и вернулся на телеграф. «Кольт» был все еще при мне. Но когда они на меня навалились, я далее не успел его выхватить.
Глава тринадцатая
Они почти не прятались. У здания телеграфа я расплатился с водителем и отпустил машину. Вернуться в квартиру я собирался пешком. Других срочных дел у меня не было, а денек снова выдался чудесный — теплый и солнечный, с редкими белесыми облачками на бледно-голубом французском небе. Я решил, что самое время немного познакомиться с Парижем.
