Уильям Коллинз - Мой ответ - нет
Глава LXV
Рассказ Албана
Сведение, узнанное мною от мисс Джетро, было сообщено мне с условием, что я не скажу никому об ее настоящем местопребывании. «Я желаю быть забытой одними и остаться неизвестной для других». С этим единственным условием она позволила мне написать о том, что произошло во время нашего свидания. Я чувствую, что открытия, сделанные мною, слишком важны для заинтересованных лиц.
1. Она принимает меня
Разыскав мисс Джетро, я прямо приступил к цели моего посещения. Она не согласилась вступить со мной в разговор об убийстве в Зиланде. Я приготовился к этому отказу и принял необходимые меры. «Одного человека подозревают в этом убийстве», — сказал я.
Мисс Джетро спросила, кто этот человек. Я назвал мистера Майлза Мирабеля. Нет надобности описывать, какое действие произвел этот ответ на мисс Джетро. Когда она успокоилась, я дал некоторые объяснения, для того чтобы убедить ее в моей добросовестности. Результат оправдал мои ожидания. Она тотчас сделалась откровенна со мной.
2. Она говорит о себе
Не стану пытаться приводить здесь признание несчастной женщины. Это была обыкновенная история греха, горького раскаяния и бесполезных усилий возвратить потерянное место в общественном уважении. Эта история слишком известна и ее нечего повторять.
Мисс Джетро поведала и о последних событиях ее жизни, известных и мне. Она напомнила о посещении моего дома в Незервудсе и о письме к доктору Олдею, которое я прочел по ее настоятельной просьбе.
Она сказала: «В письме доктор упоминает, что заезжал в квартиру, занимаемую мной в Лондоне, и узнал, что я бежала; а также и то, что я поступила к мисс Лед с фальшивым аттестатом».
Я спросил, ошибочно ли было это мнение доктора о ней. Она ответила: «Мое бегство было вынужденным! Выйдя из его дома, я увидела, что на улице за мной следит человек, которому я обязана стыдом и несчастьем моей прошлой жизни. Мое отвращение к нему нельзя описать словами. Мимо проезжал пустой кеб, я села в него, благополучно доехала до железной дороги и вернулась в свой дом в деревне».
Мисс Джетро призналась также, что действительно обманула мисс Лед. «У меня есть кузина, — сказала она, — которая была рожденная мисс Джетро. До замужества она была гувернанткой. Она жалела меня и сочувствовала моему желанию восстановить потерянную репутацию. С ее позволения я воспользовалась ее аттестатами — но меня выдали (я до сих пор не знаю, кто)».
3. Она говорит о Мирабеле
«Четыре года тому назад, я жила на острове Уайт, в коттедже, который нанял для меня мой знакомый, имевший яхту. Мы только что вернулись из небольшой поездки, и яхте было приказано идти в Шербург с первым приливом. Гуляя в саду, я была испугана внезапным появлением человека, мне незнакомого. Он находился в таком ужасе, что на него жалко было смотреть, и умолял меня оказать ему покровительство. В ответ на мои вопросы он упомянул о гостинице в Зиланде и о страшной смерти неизвестного ему человека, в котором я узнала мистера Джеймса Брауна. Я ничего не скажу о потрясении, в которое это известие привело меня; вам не нужно знать, что чувствовала я. Я спрятала беглеца. Мистера Мирабеля взяли на яхту в ту же ночь и благополучно высадили в Шербурге».
Я спросил, что заставило ее рисковать покровительством незнакомцу, которого подозревали в убийстве.
Она отвечала: «Мы переписывались иногда с мистером Мирабелем. Его последнее письмо я получила после того, как он поселился в Вель-Реджисе. Описывая общество, он сообщил мне о своем знакомстве с мисс Вайвиль и с ее школьной подругой. Я знала, что у мисс Эмили было объявление с описанием примет мистера Мирабеля, изменившего свой вид. Я пришла тогда к вам — помните наш разговор? Он ничем не закончился. Я тотчас отправилась в Вель-Реджис (опять напрасно) убедить мистера Мирабеля не ездить в Монксмур. Он, так же, как и вы, желал знать причину. Я действовала только для пользы мисс Эмили, зная, как ее обманывали относительно смерти ее отца. Нужно ли мне говорить, почему я опасалась сказать правду?».
4. Правда о мистере Брауне
Мисс Джетро, по-видимому, не знала, как продолжать. Я видел, что она страдает. Она встала и, выдвинув ящик письменного стола, вынула письмо.
«Хотите прочесть? — сказала она. — Это написано отцом мисс Эмили. Может быть, письмо скажет более обо мне, чем могу я сказать сама».
Я списал письмо. Вот оно:
«Вы объявили, что простились со мной сегодня навсегда. Во второй раз вы отказались быть моей женой; и сделали это, по вашим собственным словам, из сострадания ко мне.
Из сострадания ко мне я умоляю вас переменить ваше решение. Если вы принудите меня жить без вас — я чувствую, знаю, что вы доведете меня до отчаяния, которое я не имею мужества переносить. Взгляните на те места, которые я отметил для вас в Новом Завете. Опять и опять говорю вам, что ваше искреннее раскаяние сделало вас достойной прощения Господа. Неужели вы недостойны любви, восторга, уважения людей? О, Сера, подумайте, какова может быть ваша жизнь, и соедините вашу жизнь с моею навек.
Не могу писать более. Смертельная слабость овладела мной. Моя душа в состоянии, которое прежде было неизвестно мне. Я нахожусь в таком смятении, что иногда мне кажется, будто я ненавижу вас. Нет, ни один мужчина никогда не любил так, как я люблю вас.
Вы успеете написать мне с вечерней почтой. Я завтра остановлюсь в Зиланде на обратном пути и схожу за письмом на почту. Я запрещаю объяснения и извинения. Я запрещаю бездушные намеки на ваш долг. Пришлите мне ответ, который не оставил бы меня в неизвестности.
В последний раз спрашиваю вас: согласны вы сделаться моей женой? Скажите: да — или нет».
Я отдал ей письмо с единственным вопросом, который допускали обстоятельства: «Вы сказали нет? — Она молчала. — Он умер, с отчаяния, кончив жизнь самоубийством, — и вы это знали? — продолжал я. Она с невыразимой тоской взглянула на меня. — Вы любили его?»
«Разве я имела право любить? — воскликнула она. — Могла ли я обесславить честного человека, дозволив ему жениться на мне? Вы смотрите на меня так, как будто считаете меня ответственной в его смерти. Неужели вы полагаете, что я могла хоть на одно мгновение вообразить, когда писала ответ, что он лишит себя жизни? Он был искренно религиозный человек. Будь он в здравом уме, мысль о самоубийстве показалась бы ему преступлением».
«Почему вы молчали все это время?» — спросил я.
Она горько улыбнулась. «Все дело в том, что вы — мужчина. Поэтому и задаете вопрос. Женщина сама догадалась бы, не спрашивая. Женщина поняла бы, почему я не решилась публично разгласить свою постыдную прошлую жизнь».
