Джорджетт Хейер - Зачем убивать дворецкого?
Губбинс отреагировал в своем стиле:
– А я как раз думал, заметите ли и вы тут серьезные противоречия, мистер Эмберли?
– К счастью, – сухо бросил в ответ Фрэнк, – заметил. У меня возникло ощущение, что Фонтейн все дальше загоняет самого себя в угол, и понимает это. На следующий день после убийства Коллинза, то есть сегодня утром, я предпринял кое-какие меры предосторожности и отправился в Литтлхейвен.
– Мне сказали, что ты расследуешь убийство, – заметила леди Мэттьюз.
– Официально да. Но я не хотел, чтобы Фонтейн узнал о реальном моем местонахождении.
– Но почему ты отправился именно в Литтлхейвен, Фрэнк? – спросила Фелисити.
– Моторная лодка! Я не забыл о существовании моторки, способной пересечь Английский канал. Не стану притворяться, будто бы я предвидел, что она рано или поздно сыграет свою роль в этом деле. Нет, ничего подобного. Просто я предположил, что Фонтейн, осознавая всю опасность своего положения, непременно предпримет попытку бежать, как только поймет, что ситуация не в его пользу. И скоростная моторка – лучший способ удрать. Добравшись до Литтлхейвена, я расспросил знающих людей из местных. Выяснилось, что моторку забрали с причала Мортона и перегнали вверх по речке, неподалеку от того места располагалось бунгало Фонтейна. Незадолго до этого моторка была отремонтирована, и когда я подплыл на весельной лодке взглянуть на нее, увидел, что она полностью готова к выходу в открытое море. Я убедился, что предположения мои верны, и потому нанял одного из местных, сторожа, чтобы он наблюдал за моторкой и известил меня по телефону в том случае, если кто-то попробует на ней отплыть. Тогда полиция могла бы преследовать Фонтейна до берегов Франции и при необходимости зайти в порты и попытаться остановить злоумышленника там. До сих пор считаю, что Фонтейн держал свою моторку наготове лишь с одной целью – удрать в случае опасности. Теперь, когда Коллинз мертв, у него не было ни малейшего желания причинять вред Ширли. Без завещания она все равно не могла ничего поделать. Бэзил не хотел совершать ни одного из этих убийств. И я вполне верю, что он говорил правду, когда заявил, что прошел через настоящий ад. И если б в свое время Фонтейн не унаследовал от дяди все его состояние и особняк, вполне допускаю, что он так бы и остался тем человеком, каким являлся в глубине души – веселым добродушным парнем, который всего-то и хотел, что спокойной обеспеченной жизни и достаточно денег для удовлетворения своих невинных пристрастий. Но проблема заключалась в том, что он считал себя законным наследником Джаспера Фонтейна на протяжении слишком многих лет, и сама мысль о том, что теперь он должен лишиться всего этого и остаться с жалкими десятью тысячами, казалась просто невыносимой. Своих средств у него практически не было, но Бэзил на протяжении всей жизни получал вполне приличное годовое содержание от дяди. Бэзил произвел на меня впечатление человека хитрого и увертливого – если припереть его к стенке, но никак не глубокого ума. Уверен, он не предполагал, к каким последствиям может привести первое совершенное им преступление, еще не самое страшное. Двух слуг можно было заставить молчать с помощью небольшого подкупа. И, хотя он знал о существовании Марка и Ширли, вовсе не собирался делиться с ними, что тоже, конечно, не слишком порядочно с его стороны. Впрочем, Фонтейн был уверен – эти родственники никогда не узнают о причитающемся им наследстве. Он рассматривал особняк как свое законное владение и, полагаю, считал оправданным, что все это время скрывал факт существования более позднего завещания. И стоило ему сделать всего один неверный шаг, как все, по его собственным словам, стало нарастать, покатилось, точно снежная лавина. Он не хотел убивать, но ему приходилось. И я верю, Бэзил сам ненавидел себя за это и признал бы свое поражение, если б ему не грозил нешуточный тюремный срок. – Эмберли умолк. В комнате настала тишина. Все смотрели на него и ждали продолжения. – Следить за ходом мысли Фонтейна весьма любопытно, однако в критический момент он пришел к неверному умозаключению. Я уже упоминал об этом: после смерти Коллинза у него не было причин затевать что-то против Ширли. Лично я до сих пор глубоко в этом убежден. Но тут судьба в лице моей легкомысленной кузины вдруг наносит Фонтейну сокрушительный удар. От нее он узнает о злоключениях своей книги под названием «Литературные казусы». Фелисити поведала ему, как я интересовался этой книгой, как просматривал ее, и в ней ничего не оказалось. И хотя Фелисити просто забыла упомянуть при мне, что «Литературные казусы» оставались в руках у Ширли достаточное время, чтобы можно было найти спрятанный в ней листок бумаги, она, точно назло, вспомнила об этом в присутствии Фонтейна.
– Ну будет тебе, – сердито буркнула Ширли. – Она же не нарочно.
– Но ее болтливость едва тебя не прикончила, – парировал Эмберли. – Фонтейн знал, где Коллинз прятал свою часть завещания, и тут же сообразил, что листок теперь в руках Ширли. Он зашел уже слишком далеко, чтобы остановиться, он понимает, что если не предпримет решительных мер, ему конец. Ну, всем вам, конечно, известно, что произошло дальше. Если ли б не моя дорогая, достойная самых высоких похвал тетушка, ты бы, Ширли, сейчас лежала на дне моря. Именно она передала мне решающую информацию вместе с телефонным сообщением Питерсона. И я успел вовремя добраться до Литтлхейвена. И на всем пути только тем и занимался, что строил догадки.
Тут вдруг Кокрейн обрел дар речи:
– Догадки? Так ты это называешь?
– Да, представь себе. Я далеко не был уверен в дальнейших действиях Фонтейна. Но, когда убедился, что он направляется на юг, постарался выжать из машины, а потом и из лодки максимум возможного. К счастью, все закончилось благополучно…
– Погоди минутку, – вмешалась в его монолог Ширли. – Скажи… ты можешь догадаться, почему он выбрал именно этот способ расправиться со мной? Почему просто не ударил меня по голове и не выбросил за борт моторки? До сих пор не понимаю.
– Действительно, понять не просто. Но думаю, дело было в его странном комплексе – он боялся мертвецов. Поэтому и не убил тебя, просто направил лодку в море. Ты же сама говорила, что за все то время он ни разу не сказал тебе ни слова, даже избегал смотреть на тебя. И я вполне в это верю. Фонтейн действительно прошел через сущий ад, он находился в полубезумном состоянии. – Эмберли набил трубку, затянулся. Стоял и переводил взгляд с одного завороженного слушателя на другого. – Что ж, думаю, я объяснил вам все. Довольно любопытное было дельце.
– Любопытное? Слабо сказано! – воскликнул Энтони. – Не знаю, что там думают другие, но, на мой взгляд, ты совершил настоящее чудо, Фрэнк! И только не говорите мне, дорогой сержант, что вы с самого начала знали все. Готов побиться об заклад, что не знали!
